Я тебя ненавижу

Персонал клиники был уверен, что у нас с девушкой отношения, что меня забавляло, а её раздражало, и она всем видом показывала, что это не так и нас с ней ничего не связывает. В какой-то мере меня это даже задело.

Я шёл рядом, пока она аккуратно переступала одной ногой, помогая себе костылями, а повреждённую ногу подтягивала к себе, чтобы не касаться земли. Она была так сосредоточена на этом процессе, что я мог беспрепятственно наблюдать за ней. Алёна сильно прикусила себе нижнюю губу, тёмные ресницы подрагивали, не отводя глаз от дорожки, и я видел, как сложно ей после долгих недель в постели передвигаться таким образом, поэтому был готов в любой момент её подхватить. Но она, как и всегда, показала своё упрямство и с каплями пота, что стекали по вискам, дошла до моей машины и застыла.

Я не был настолько дебилом, чтобы пригнать сюда тот спорткар, на котором сбил её, и выбрал куда более просторный и безопасный Рендж Ровер.

– Ты хочешь сесть на пассажирском сиденье или сзади?

Ответом был, как и всегда, полный игнор.

Я тяжело вздохнул и открыл перед ней заднюю дверцу. Девушка не двинулась с места. Понятно. Отодвинув переднее кресло как можно дальше, чтобы ей было удобнее, я помог забраться в машину, и так как она отлично понимала, что без моей помощи не обойтись, приняла эту процедуру стоически с выражением великой мученицы. Она практически ничего не весила, и меня ужаснуло то, насколько она была лёгкой, те мышцы на её теле, которые я видел в первые дни после аварии, сдулись, и сейчас я наблюдал кости, обтянутые кожей. Тем не менее она не выглядела больной или истощённой, от неё приятно пахло, и я не мог понять, неужели это в больнице такой классный шампунь, надо будет узнать марку.

Единственный способ общения в дороге был найден путём переключения музыки в моём дорожном плей-листе. Честное слово, если бы я не слышал, как она разговаривает с другими, решил бы, что она немая. Немая и дико упрямая.

Эмпирическим путём было установлено, что она ненавидит русский рэп, лояльно относится к танцевальной попсе и любит итальянских исполнителей.

Когда мы остановились около уютного придорожного кафе, я намеренно медленно помогал ей выбраться из машины. Честно говоря, было бы куда проще, если бы Алёна позволила мне носить её на руках, но когда я сделал подобное предложение, она так зло на меня посмотрела (хотя не думал, что её взгляд может быть более колючим), что я решил в этом вопросе оставить право выбора за ней и медленно шёл рядом, пока она переступала одной ногой по рыхлой после дождя земле. Перед поездкой я уточнил у её бабушки, чем она питается, и был крайне удивлен, что девчонка не привередлива, но предпочитает есть мясо.

Когда официантка проводила нас до свободного столика у окна и предложила меню, я аккуратно забрал у своей спутницы меню и пояснил официантке свои действия:

– Видите ли, моя девушка немая, поэтому она позволяет заказывать ужин за неё.

Официантка смерила Алёну скучающим взглядом и мило улыбнулась мне, а я, в свою очередь, наблюдал, как в глазах девушки напротив меня разгорается ядовитый огонь ненависти, ноздри так яростно раздувались, что я готовился вот-вот увидеть, как из них появится пламя, маленький рот был плотно сжат, образуя тонкую полосу, но я чувствовал, что она хочет его открыть и высказать всё, что думает о моём наглом поведении. Поэтому, приподняв бровь, ждал. К моему неудовольствию, Алёна закрыла глаза и откинулась на спинку стула, через минуту её грудь уже не вздымалась так часто, она, в отличие от меня, умела быстро приходить в себя, и, когда вновь открыла глаза, на меня даже не посмотрела, сразу переведя взгляд в окно.

Официантка в недоумении наблюдала эту сцену, но я о ней успел забыть, пока смотрел на девушку.

– Большой стейк средней прожарки, салат Вальдорф, кофе латте и чизкейк. Моей любимой то же самое, – заказал я и, не отрывая взгляда от Алёны, возвратил меню официантке.

Но на этот раз она не повелась на мою провокацию, продолжая безмятежно смотреть в окно, будто ничего интереснее рядом нет, пока через пятнадцать минут не принесли еду. Она не оставила на тарелке ни крошки, и я удивлялся, куда в неё всё это поместилось. Надо будет в следующий раз заказывать больше еды.

Уже подъезжая в город, позвонил мой старый товарищ, пару раз я сбросил, но гудение телефона не прекращалось. Тот момент, когда проще ответить.

– Клим, ты куда пропал, совсем одичал в этой глуши? – забасил в трубке Макс, а я поморщился.

– Никуда, дела были, – коротко пояснил я, утаив, что жил последнее время в Москве.

– А как там твоя спортсменка, уже писает кипятком от тебя?

– Рот с мылом вымой, прежде чем говорить о ней, – рявкнул я в трубку раньше, чем сообразил, что и кому говорю: он был моим лучшим другом, и мы никогда раньше не ссорились из-за баб, хотя в целом, из-за тех женщин, что были в наших жизнях, и ссориться повода не было.

– Ого-го, да я смотрю, тебя пробрало. Неужто она оказалась настолько хороша?

Я так сильно сжал кожу руля, что костяшки пальцев побелели, а очень хотелось ими заехать по роже Макса. Раньше со мной такого не бывало, но я действительно считал, что такой мудило, как Макс, рядом с Алёной даже стоять не имеет права, впрочем, как и я.

– Заткнулся бы ты, пока я не добрался до тебя и не сделал это сам.

Макс таки внял моим словам и перешёл к делу, по поводу которого звонил.

5. Алёна

Клим бережно положил мои ноги на переднюю панель автомобиля, затем, пересев на место водителя, наклонился ко мне так, что я едва не касалась губами его уха и невольно затаила дыхание, пока он застёгивал на мне ремень безопасности. Мне начинало казаться, что он намеренно так себя ведёт со мной. Его явно бесило моё молчание, а меня устраивало его недовольство. Почти всю дорогу я старалась не смотреть в его сторону, за исключением тех редких моментов, когда музыка из динамиков раздавалась настолько гадкая, что слушать её было невозможно. В какой-то момент я неловко потянулась к магнитоле, чтобы переключить на другой трек, но в это же время к кнопке потянулся и Клим, когда наши пальцы соприкоснулись, я отдёрнула руку, словно обжегшись, и больше старалась так не делать.

Больше всего в Климе меня бесило то, что он прекрасно знал, какое производит впечатление на девушек эта его кривая улыбка и лукавый взгляд зелёных глаз. Окружающие нас особи женского пола прямо стекали лужицей в собственные трусики, которые готовы были засунуть к нему в карман брюк, предварительно написав на них свой номер телефона.

Меня же, пока мы были вместе, девицы и не замечали. Ну да, я знаю, что выгляжу как ребёнок в свои семнадцать лет. И когда Клим в этом придорожном кафе назвал меня своей девушкой, я от шока едва не проглотила язык. В его смеющихся глазах я разглядела ожидание, он хотел увидеть мою реакцию. А я никогда не относилась к тем девочкам, которые, если их потянуть за косу, обернутся и ударят учебником соседа. С первого класса считала это ниже своего достоинства и просто не обращала внимания. Хотя, кажется, с Климом эта установка дала сбой. Честное слово, мне хотелось воткнуть в него нож для стейка, и, кажется, я даже сжимала его в ладонях, когда Клим назвал меня любимой. Я ненавидела подобные игры. А он знал в них толк. Я же была слишком простой и прямой, никогда не понимала ни флирта, ни заигрываний. Лучший способ общения со мной был говорить прямо и открыто.

Моя жизнь была замкнута на спорте, я слишком много времени проводила на тренировках и плохо понимала, как нужно общаться с парнями не по делу, а таких, как Клим, и вовсе никогда не встречала. Искоса наблюдала в отражении окна за поведением официантки, которая заигрывала с ним, абсолютно игнорируя тот факт, что, по её сведениям, я девушка этого парня. Её попытки я расценила как неудовлетворительные, а навыки флирта ниже среднего, потому что Клим не обращал на неё никакого внимания.

Я всё ждала, когда он сделает нечто, что окончательно отравит мысли о нём, так некстати мелькавшие в моей голове. Может быть, будет елозить вилкой по тарелке, чавкать или просто громко жевать и прихлёбывать кофе, чего я терпеть не могла. Сколько раз весь флёр романтизма пропадал, когда я видела, как ранее казавшийся симпатичным парень ест так, словно носорог пьёт из лужи. В такие моменты у меня пропадал аппетит и к еде, и к молодому человеку. И вот объясни ему потом, что я не согласилась сходить на свидание, потому что имела неосторожность наблюдать, как он ест!

К моему сожалению, манеры Клима за столом были идеальными, и, к собственному ужасу, я несколько раз ловила себя на том, что пристально слежу за тем, как его длинные загорелые пальцы сжимают столовые приборы, разрезают еду и отправляют в рот. Когда наши взгляды пересеклись, я, залившись краской, опустила глаза, ругая себя за допущенную оплошность.

В город мы въехали уже в ночи, а я умудрилась заснуть, вымотанная долгой дорогой. Лишь краем сознания поняла, что меня вытаскивают из машины и куда-то несут.

Чувствую знакомый запах бабушки, но не в силах расцепить глаза, она наклоняется и нежно целует меня, что-то нечленораздельное бурчу под нос и, снова засыпая, чувствую, как кто-то коснулся моей щеки.

Просыпаться утром в своей комнате, в которой я так редко находилась, было трудно и неприятно. Я привыкла жить в движении и сейчас, не являясь хозяйкой собственному телу, ужасно мучилась, оттого была крайне подавлена. Хотелось взвалить вновь на себя тучу дел и бежать-бежать-бежать не останавливаясь, пока ноги не откажут от усталости. Вновь смотрю на потолок, потому что не могу видеть свои медали и грамоты, фотографии на пьедестале. Не могу тут находиться, стаскиваю себя с постели, нахожу костыли и медленно прохожу по дому. Наше с бабушкой жилище представляет собой небольшое одноэтажное здание, со своеобразным запахом, который не принадлежал нашим вещам. Снимала бабушка этот дом, чтобы находиться поближе к моей тренировочной базе, своего жилья мы не имели, и я мечтала, что когда-нибудь смогу подарить его бабушке в благодарность за всё, что она делала для меня всю мою жизнь после смерти мамы.

Нет, это был не загородный дом в элитном посёлке, а требующий ремонта маленький убогий домик на три спальных комнаты, одну из которых когда-то занимала моя старшая сестра, уехавшая жить в США, после того как ездила туда на обучение и познакомилась с парнем. Две остальные комнаты занимали я и бабушка. Любимым моим местом в доме была просторная светлая кухня, где я любила разложить учебники и готовиться к урокам или университету, пока бабушка за приготовлением ужина рассказывала, как прошёл день.

После того как не стало мамы, бабушке нужно было поставить на ноги двух внучек. Тогда бабушка ещё была молодой женщиной, полной сил и энергии. Зная, что на её плечах остались маленькие девочки, она ни на миг не позволяла себе раскисать и, будучи волевой женщиной, многим пожертвовала, чтобы мы ни в чём не нуждались. Пожалуй, я не могла вспомнить дня, когда бабушка плакала или находилась в унынии, она стискивала зубы и боролась за наше благополучие изо всех сил. Я отдавала ей всю свою спортивную стипендию и призовые с чемпионатов. Знала, что она не тратит эти копейки, копит для меня же, но мне было спокойнее знать, что, если они ей понадобятся, она сможет ими воспользоваться.

Я чуть не уронила костыли, когда обнаружила в кухне незваного гостя в одном полотенце, наливающего себе кофе из кофеварки. Должно быть, услышав моё приближение, он решил обернуться, а потому мы встретились глазами, уставившись друг на друга. Я в своей старой пижаме с оленями и полуголый олень напротив меня с каплями воды после душа. Как бабушка могла оставить меня с ним одну в доме!? Никакой ответственности у этой женщины нет!

Пережив первый шок, я силилась отвести взгляд от его груди и не сказать, что там было что рассматривать! Уж кто-кто, а я видела достаточно выдающихся мужских торсов, которые разгуливали каждый день передо мной по тренировочному залу, и, откровенно говоря, была так пресыщена накачанными самодовольными парнями, что не обращала на них особого внимания.

Но тело Клима разительно отличалось от тел коренастых спортивных гимнастов, рост которых стопорился из-за больших нагрузок с раннего возраста. Высокий, по по-мальчишечьи жилистый, с широким разворотом плеч и выделяющимися грудными мышцами. Мой взгляд скользнул по плоскому животу с проступающим орнаментом пресса и дорожкой волос, что пряталась под полотенцем. Я не сразу сообразила, что от этого зрелища мой рот приоткрылся, и ещё пара секунд, и слюна скатилась бы с подбородка. Чёрт!

Я захлопнула рот и поджала губы, как престарелая библиотекарша. Не желая отдавать собственную территорию врагу, потеснила его рядом с кофеваркой, неуклюже наливая себе кофе. С негодованием заметила, что он пьёт из моей любимой кружки, отчего зашипела по-змеиному, но смолчала. Втянула в лёгкие любимый запах кофе, сейчас смешавшийся с запахом чистого мужского тела рядом и моим ванильным гелем для душа, которым это тело, очевидно, воспользовалось. Так в этой комнате ещё не пахло.

– Твоя бабушка предложила мне у вас переночевать, потому что мы приехали глубокой ночью.

Я только фыркнула.

«Ну да, ну да. Оправдывайся, можно подумать, не мог добраться до собственного жилья ночью, наверняка сам напросился! Нигде от тебя спасу нет».

– Сегодня днём у тебя первое занятие с местным физиотерапевтом, поэтому я пока поработаю у вас, а потом отвезу тебя, – продолжил он вещать, как обычно не обращая никакого внимания на моё молчание.

«Офигеть, просто запредельный уровень наглости! А ведь бабушка, добрая душа, наверняка всё это одобрила! И знает, что я ему ничего не скажу! Мррр».

Я делала вид, будто мне совершенно безразлично его присутствие в доме, и даже когда он, уже приняв приличный вид, разместил свой ноутбук напротив меня, решившей продолжить подготовку, я смолчала, лишь бросив короткий взгляд на логотип, украшавший крышку устройства. Вот уж интересно, какими такими важными делами мог заниматься этот мажор на моей кухне. Может, выбирает новую машину в гараж или будет рассматривать картинки из журнала «Плейбой»? В какой-то момент мой игнор достиг высшего пилотажа, и я забыла об его присутствии, погрузившись в учебники, которыми обложилась словно щитом. До экзаменов оставалось мало времени, а потому продолжила штудировать подготовительные материалы.

– Нам скоро выходить, – прозвучало предупреждение от Клима.

В городе был другой физиотерапевт, и я несколько боялась новых занятий. Меня не страшила боль, я опасалась непрофессионализма, который может привести к потере функциональности ноги. Знала, что период реабилитации самый важный, каждый день – это либо возможность вернуть себе подвижность, гибкость полностью, либо откат назад.

Разработкой голеностопа я занималась так же фанатично, как и подготовкой к соревнованиям или экзаменам. Время в специальном тренажёрном зале, где проводились занятия, для меня шло мучительно долго. Непосредственно с врачом я работала не больше часа, всё остальное время методично разрабатывала ногу самостоятельно, вспоминая то, что показывал врач в клинике и нынешний доктор. В первые занятия меня навещала мой тренер, тоже знавшая немало о подобных травмах, и показала пару приёмов для растяжения атрофированных мышц и связок. Каждое новое, непривычное с момента аварии движение в суставе приносило дикую боль. Порой силы меня покидали, я падала, задыхаясь от острых колючих ощущений, но вновь вставала и продолжала, зная, что нет времени себя жалеть.

Физиотерапевт из Москвы постоянно мне писал, просил отчёта. И я понимала, что его интерес скорее не врачебный, а мужской, но меня это не смущало, пока я могла пользоваться его знаниями. Ради них я могла бы даже согласиться сходить с ним на свидание, хотя с трудом могла вспомнить, как он выглядит.