Игра в Реальность

В тот день, когда Дали и Амар отправились на прогулку, с утра зарядил лёгкий снежок. Ветра не было, и снежинки долго кружились и выписывали фигуры высшего пилотажа, прежде чем опуститься на головы и плечи прогуливающейся парочке. Амар предложил переправиться на ту сторону ущелья и пройтись по тропинке вдоль обрыва. Дали было всё равно куда идти и идти ли вообще, лишь бы вместе со своим любимым. Посередине подвесного моста Амар, чтобы немного попугать свою спутницу, принялся раскачивать неустойчивую конструкцию, но Дали только весело смеялась. Она знала, что этот мост сотворил дядя Антон, и тот выдержит даже стадо слонов, танцующих вприсядку.

В дальнем конце тропинки они набрели на открытую ровную площадку. Снег на ней лежал нетронутый, видимо, обитатели Убежища сюда почему-то не доходили. Дали тоже была здесь в первый раз. Обычно для разминки она спускалась немного правее вниз по склону, а затем, сделав пологую петлю, возвращалась обратно к мостику. Тропинка вдоль обрыва казалась заброшенной и, возможно, даже опасной. Посередине площадки было небольшое возвышение, увенчанное остроконечной пирамидкой. Подойдя поближе, Дали смахнула с пирамидки тонкий слой пушистого снега и застыла в недоумении. На пирамидке было написано имя её отца и дата, примерно восемнадцать лет назад.

Сколько раз она говорила себе, что пора уже собраться с силами и разузнать, что же тогда произошло, но так и не решилась. И вот теперь неожиданно оказалась в том месте, где когда-то полыхал погребальный костёр, превращая в пепел тело её любимого папочки. Воображение Дали тут же услужливо нарисовало сцену тех давних похорон, и её отчётливо затрясло. Подавленное состояние девушки не осталось незамеченным и вызвало неподдельное удивление у её спутника.

– Ты не знала? – Амар ласково обнял её за плечи,– неужели отец тебе ничего не рассказывал?

Дали с тоской посмотрела на любимого. Что она могла ответить? Что до дрожи в коленках боится даже подумать о том, что её любимый папочка мог умереть, пусть даже понарошку, в Реальности Творца. Ей казалось, что если она узнает всю правду, то мир потеряет свою устойчивость и безопасность. Ведь именно с этими качествами у неё всегда ассоциировался образ отца. Папа просто не мог вот так взять и умереть. Он всегда был уверен в себе и надёжен как скала. Ни разу Дали не видела его растерянным или проявляющим слабость. Конечно, умом она понимала, что никто не бессмертен. Но одно дело принимать смерть как абстракцию, и совсем другое увидеть собственными глазами могилу отца.

– А что ты вообще знаешь о своём отце? – Амара, похоже, совершенно не разжалобил её умоляющий взгляд, и кривая ухмылка грубо сломала идеальную линию его губ.

Дали невольно зажмурилась, метаморфозы, произошедшие с лицом любимого, доставили ей почти физическую боль. Таким она его никогда раньше не видела и тут же убедила себя, что ей просто померещилось. Однако следующие слова Амара разбили её хрупкую наивную защиту.

– Видимо, отец не рассказывал тебе, что был Охотником. Я прав? – он с интересом рассматривал свою спутницу, наблюдая за её реакцией. – Вертер несколько лет состоял в ордене и убивал таких, как мы с тобой, как другие ученики Школы. Ты об этом слышала?

Глаза Дали распахнулись, словно ворота в её беззащитную душу. И в эти ворота тут же хлынул леденящий поток горьких обвинений, сминая её уютный привычный мирок как жалкую картонку. Слова Амара застали девушку врасплох. Она никак не ожидала, что любимый мужчина вот так спокойно и непринуждённо назовёт её отца убийцей. Почему он говорил такие страшные вещи? Все в Убежище, наоборот, твердили ей, что обязаны жизнью её папе.

Дали захотелось заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят, от этой так называемой правды. Но хуже всего было услышать такие слова от Амара. Она не могла не верить любимому, но и поверить в то, что её папочка убивал невинных людей, не было никакой возможности. Дали показалось, что мозг у неё сейчас взорвётся. Это было похоже на дурной сон. Она снова зажмурилась в надежде, что вот сейчас проснётся и обнаружит, что ничего этого не было, просто приснился кошмар.

– Ты хотя бы знаешь, в честь кого тебя назвали? – ещё один вопрос Амара прозвучал как удар хлыста.

Он развернул девушку к себе лицом и заглянул ей в глаза. На длинных ресницах бессмертного демона повисли две пушистые снежинки. Они висели и не таяли, словно он был неживой. Тёмные, почти чёрные радужки демонских глаз слились со зрачками и принялись высасывать силы Дали, как воронка чёрного водоворота. Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание.

– Та женщина была Мастером Игры и любовницей твоего отца,– донёсся до девушки голос любимого как будто бы издалека. – Он её убил, застрелил прямо в лоб.

Дали попыталась вырваться, но Амар крепко держал её за плечи.

– Ты на неё похожа просто до жути,– его губы сложились в саркастическую усмешку. – Как он может каждый день смотреть на тебя и не испытывать боли и раскаянья?

Девушка словно очнулась от морока, в который её погрузила чёрная воронка, безжалостно сосущая из неё последние силы.

– Мой папа меня любит,– в голосе Дали зазвучал металл,– и ты всё врёшь. Пусти меня.

Амар разжал руки, и девушка бросилась бежать, не разбирая дороги. Когда она скрылась за поворотом тропинки, он развернулся лицом к могиле и со всей силы пнул ногой ни в чём не повинную пирамидку. Потом коварный разрушитель девичьих иллюзий подошёл к краю обрыва и сплюнул вниз, как бы демонстрируя своё презрение к тому, чьё имя было выгравировано на заиндевевшей металлической пластине. Он ещё долго стоял там, уставившись в снежную муть, даже когда Дали уже перебралась через мостик и скрылась в доме. На лице бессмертного демона играла самодовольная улыбка.

Дали просидела в своей комнате двое суток, сказавшись больной. Никто её не тревожил. Зря она запирала дверь на замок, Амар не сделал ни единой попытки ворваться к ней в комнату с объяснениями или извинениями. Когда на третьи сутки Дали тихонько выползла в столовую, выяснилось, что её черноглазый демон покинул Убежище сразу после возвращения с той злосчастной прогулки, когда она обвинила его во лжи. Девушка совсем растерялась. Кто тут на кого должен был обижаться? Амар наговорил ей гадостей про её папу, обвинил его во всех смертных грехах, ничуть не заботясь о её чувствах. Дали даже на мгновение показалось, что он специально старался причинить ей боль. А если она ошиблась? Вдруг хотя бы часть из сказанного было правдой? А она накричала на ни в чём не повинного человека и обозвала его вруном.

То, что её назвали в честь папиной хорошей знакомой, Дали, конечно, слышала. Но то, что та женщина была любовницей отца, да ещё и Мастером Игры, она не знала. И, разумеется, никто не упоминал того факта, что папа её убил. Из ревности, что ли? Глупости! На отца это было совершенно не похоже. И в то, что он убивал продвинутых Игроков, будучи Охотником, она тоже не могла поверить. Про Охотников рассказывали разные страшилки, например, что все они были фанатиками. Вот это уж точно не про её любимого папочку. С другой стороны, зачем Амару было врать своей девушке? Он же её любит и хочет ей только добра. Почему же он уехал не попрощавшись? Он обиделся на неё? Может быть, он воспринял её несдержанность как оскорбление и знать её больше не желает? И что же ей теперь делать?

Дали металась из угла в угол своей комнаты, мысли её путались. То она принимала решение выяснить всю правду прямо здесь и сейчас и вылетала за дверь, чтобы немедленно найти Учителя и обо всём его расспросить. То останавливалась на пороге, не в силах перебороть свой страх. Потом бедняге начинало казаться, что Амар специально устроил ей шоковую терапию с неизвестной пока целью, и она сочиняла резкую отповедь своему возлюбленному. А буквально через час она вдруг приходила к заключению, что собственными руками разрушила своё счастье и теперь навсегда останется одинокой. Дали горько плакала и клялась, что больше никогда не обидит своего любимого. И всё повторялось снова, как в заколдованном круге.

В душевных муках и метаниях прошла неделя. За эти дни Дали практически ничего не ела, кусок в горло не лез. Спала она тоже очень мало и беспокойно. Так что вскоре от пышущей здоровьем молодой девушки осталась только тень. Она уже больше не могла плакать, апатия накрыла её с головой мутной серой волной. Дали продолжала ходить на занятия, но толку от её посещений было чуть. Всё чаще Учитель ловил её на том, что она не слушает, а думает о чём-то своём. Поначалу он пытался вразумить свою ученицу, даже грозился пожаловаться отцу. Однако, видя тщетность своих увещеваний, наконец оставил её в покое. По рекомендации Учителя Дали теперь почти всё время проводила на улице в надежде, что яркие солнечные лучи растворят её тоску и помогут вытащить себя из депрессии.

В тот день она по обыкновению сидела на смотровой площадке, закутавшись в тёплый плед, и прикидывалась, что наслаждается солнечными ваннами. Величественные снежные вершины, залитые ярким солнечным светом, сияли подобно большим белым свечкам. По ясному небу плыли лёгкие полупрозрачные облачка, похожие на воздушное кружево. Было очень тихо, только где-то на той стороне ущелья щебетала неизвестная пичуга. Впервые за последнюю неделю в душе страдалицы наконец воцарился покой. Тоска, что прочно держала её за горло, наконец сдалась и уступила место принятию своей судьбы.

Похоже, она задремала и, наверное, поэтому не услышала шаги за спиной. Амар лёгкой тенью обогнул кресло и опустился на колени перед застывшей в трансе девушкой. Его правая рукой накрыла сложенные на пледе ладошки, вкладывая в руки возлюбленной какую-то маленькую бархатную коробочку. От неожиданности Дали вздрогнула всем телом, и подарок Амара скатился с её коленей. От удара о деревянный настил палубы коробочка раскрылась, и подарок буквально вспыхнул под солнечными лучами.

Это была роза, очень искусно сделанная из белого металла, возможно, серебра. Неизвестный ювелир, похоже, вложил душу в своё творение. Роза была совсем как настоящая, только маленькая. Изящные полупрозрачные листочки словно бы трепетали от движения воздуха, а на лепестках капельками росы блестели крохотные переливающиеся кристаллики. В общем, это было настоящее произведение искусства. У Дали от восхищения перехвалило дыхание. Амар подобрал коробочку и снова вложил её в руки ошарашенной девушки.

– Прости меня, любимая, я не хотел сделать тебе больно,– он смущённо улыбнулся и замер в ожидании её ответа.

Дали не знала, плакать ей или смеяться. Она уже перешла ту черту, когда всё можно было поправить поцелуем и ласковыми словами. Дорогой подарок казался ей неуместным, он совершенно не вписывался в ту последовательность событий, которая загнала бедняжку в депрессию. Слишком резким оказался переход от гадкой ссоры к раскаянию, и серебряной безделушки было слишком мало, чтобы Дали смогла поверить в искренность этого раскаяния. А поверить так хотелось.

Словно во сне девушка взяла коробочку и вытащила серебряный цветок из красной бархатной подложки. Как только роза оказалась у неё в руке, Амар вскочил на ноги, поднял Дали из кресла и заключил в свои объятья. Его движения были так стремительны и страстны, что девушка даже не успела отреагировать. Внезапно она ощутила резкую боль в правой руке и невольно вскрикнула. Один из шипов розы оказался очень острым и впился ей в палец. Ранка была маленькая, но довольно глубокая, и несколько капель крови упали на снег, прежде чем Амар успел зажать ранку своей рукой. Потом он ещё крепче обнял свою возлюбленную и с жадностью впился губами в её губы. Дали закрыла глаза и позволила себе уплыть в блаженное ничто.

Было жарко. Нет, не от поцелуя. Просто вдруг наступило лето. Дали оторвалась от своего демона и с удивлением увидела, что всё вокруг переменилось до неузнаваемости. Горы, ущелье и Школа исчезли, а вместо привычного брутального пейзажа появился таинственный глухой лес. Дали стояла на краю поляны, окружённой огромными деревьями, закрывавшими небо своими могучими кронами, и ошарашенно хлопала глазами. Вокруг росла густая высокая трава и цветы чуть ли не в человеческий рост. А над цветами прямо в полёте застыли разноцветные бабочки величиной с ладонь.

Бабочки не махали крылышками, а просто висели в воздухе, как будто их подвесили на невидимых нитях. Растения и листья деревьев тоже не шевелились, словно замурованные в прозрачное стекло. Тишина была такая, словно и звуки кто-то заморозил. Шагах в двадцати посередине поляны стоял старик с длиной седой бородой, одетый в бесформенный плащ с капюшоном. Он тоже был совершенно неподвижен, даже складки плаща не двигались, застыв в неестественном положении. Только тут Дали заметила, что и Амар замер в неподвижности, всё ещё обнимая воздух в том месте, где секунду назад стояла она сама.

– А вдруг я тоже больше не смогу двигаться? – с ужасом подумала девушка и на пробу взмахнула раненой рукой.

Капелька крови скатилась с её пальца в траву, и окружающий мир ожил. Зашелестел ветер в кронах дубов, зашуршала трава, и бабочки принялись порхать над цветами как ни в чём не бывало. Руки Амара обняли плечи девушки и мягко стянули с неё тёплую куртку. Дали подняла глаза и увидела, что старик стоит уже рядом с ней и улыбается так ласково, почти как папа.

– Ну здравствуй, доченька,– голос старика оказался глубоким и совсем не старческим. – Встань, Охотник,– добавил он, обернувшись к Амару,– ты выполнил свою миссию.

Только тут Дали с удивлением заметила, что её любимый демон стоит на одном колене, прижав правую руку к сердцу и склонив голову, как будто делает ей предложение. Только вот склонялся он вовсе не перед ней, а перед стариком в бесформенном плаще.

***

Дорога до главного храма заняла не больше пяти минут неспешным шагом. Сделав положенные простирания у входа, Роб достал чётки и пошёл накручивать ко?ру против часовой стрелки вокруг здания. Он бодро вышагивал по гладким плитам дорожки, окружавшей храм, и с восхищением думал о том, сколько же человек должно было пройти по этим камням, чтобы отполировать их практически до зеркального блеска.

Мимо Роба прошмыгнул резвый дедок-тибетец, тоже явившийся спозаранку за благословением Его Святейшества. Дедок был щупленький и низенький, зато его чётки, которые тут именовались ма?ла, свисали из его ладони чуть ли не до земли. Отполированные деревянные бусины, размером с черешню, громко клацали, отсчитывая круги мантры. Следом за престарелым паломником весело бежала маленькая белая собачонка. Роб давно уже приметил эту странную животинку, которая частенько пристраивалась за кем-нибудь из посетителей монастыря и бегала кору. Наверное, хотела заработать себе благую карму, чтобы в следующей жизни стать человеком.

Губы Роба невольно сложились в улыбку, утренняя кора всегда приводила его в состояние, близкое к экстазу. Нет, не религиозному, скорее, это было ощущение безбрежного счастья просто от осознания того, что он живёт на этой земле. Захотелось как-то выплеснуть свой восторг, и Роб принялся тихо напевать стослоговую мантру. Из предварительных практик эта мантра нравилась ему больше всего. Она просто замечательно ложилась на предписанный мотивчик, такой заводной и энергичный. В монастыре все мантры было принято пропевать, а не просто проговаривать. Но большинство мотивов были довольно заунывные, и Роб частенько заменял их на более резвые, разумеется, только если практиковал в одиночку.

Когда лама дал ему посвящение на предварительные практики, начинающий бонпо поначалу рьяно принялся за дело. Однако со временем сомнения начали подгрызать его энтузиазм. По местным нормативам каждую из восьми практик нёндро нужно было выполнить сто тысяч раз. Сама по себе эта цифра не особо пугала, времени у Роба было хоть залейся. Но выполнив примерно треть, он начал сильно сомневаться в целесообразности подобного времяпрепровождения.

Дело в том, что он совершенно не ощущал в себе никаких изменений от выполнения нёндро. Медитации, пуджи, лекции и беседы с учителем, всё это давало очевидный эффект, а вот предварительные практики были, как говорится, не в коня корм. Когда он наконец осмелился поделиться с ламой своими сомнениями, тот только усмехнулся, правда без сарказма, а так, по-доброму, даже с пониманием, но не стал комментировать фрондёрские замашки своего ученика. Мол, дело твоё, никто не неволит. Роб заткнулся и продолжил бесперспективное, как ему казалось, занятие.

О том, чтобы получить возможность регулярно общаться с ламой, он не смел даже мечтать. В гестхаузе было довольно много постояльцев, которые приезжали в Тингри каждый год и жили при монастыре по месяцу, а то и дольше. Насколько Роб мог судить, постоянного доступа к учителям, в смысле непосредственного получения учения, ни у кого из них не было. Не было его и у Роба, пока не подвернулся счастливый случай. Полтора года назад в монастырь приехала смешанная группа из России и Латвии на двухнедельный ретрит. Организаторы, разумеется, планировали привезти с собой переводчика с тибетского, но, видно, карма у того парня оказалась с изъяном. По дороге в аэропорт его такси попало в аварию, и переводчик получил довольно серьёзную травму спины. Пришлось ему сдать билет и провести пару недель на больничной койке. Для группы это была настоящая катастрофа. Отменять ретрит было слишком поздно, а какой в нём был смысл, если учение давалось на тибетском?

Вот так Робу выпала возможность проявить себя в качестве переводчика. Лама лично обратился к нему с просьбой о помощи, и, разумеется, об отказе не могло быть и речи, хотя никакого опыта на этом поприще у Роба не было от слова совсем. Сказать, что это было трудно, всё равно, что вообще промолчать. Все две недели парень пребывал в постоянном стрессе, по ночам зубрил тексты, предназначенные к изучению, а после лекций выползал из учебного зала мокрый от пота и с трясущимися руками. Зато в эти самые руки впервые попали оригинальные тексты древней устной передачи по дзогчен, учению высшего совершенства. По сравнению с этими текстами, зачитанная до дыр книга «Чудеса естественного ума» оказалась просто лёгким развлекательным чтивом. Кто бы мог предположить, что судьба подкинет нашему искателю истины такой шанс, которого иные ждут годами, а то и целыми жизнями.

Когда Роб планировал свой побег на восток, то его главной задумкой было найти автора любимой книги и по возможности напроситься к нему в ученики. И каково же было его разочарование, когда он узнал, что прибыл со своей миссией не в ту часть света. Оказалось, что автор давно жил в Штатах, имел там свою школу и преданных учеников, а в другие страны наведывался чрезвычайно редко. Но нет худа без добра. За время своей халтурки в качестве переводчика Роб сблизился с ламой, дававшим наставления ретритчикам, и получил от него разрешение посещать лекции для монахов. Позднее он начал регулярно навещать учителя дома с вопросами по учению или просто, чтобы побеседовать на интересовавшие его темы. Именно эти беседы превратили Роба из любопытствующего неофита в практика дзогчен.

Ламу звали Тинджол Тензин Ринпоче, он был одним из трёх преподавателей в монастыре. Роб не сразу осознал, какая удача свалилась на него в лице этого уже немолодого улыбчивого тибетца. Ринпоче обладал колоссальным запасом знаний, казалось, он мог цитировать любой текст с любого места. Но главное, учитель умел объяснить и интерпретировать головоломные строчки древнего учения с удивительной лёгкостью, словно детскую считалочку. Сам Роб называл эти тексты мозгодробилкой и, бывало, готов был волком выть от своей беспросветной тупости. Но прошло время, новые знания улеглись в его голове, стали привычными термины и понятия, пришла спокойная уверенность в своих силах, а с нею безмятежность и радость познания.

А Ринпоче по-прежнему улыбался с лёгким, едва уловимым снисходительным выражением на покрытом морщинами лице, и в его глазах светилась добрая хитринка. Он совершенно был лишён самомнения и тщеславия, жил в маленькой комнатке, где, кроме жёсткого топчана для сна и медитаций, да шкафов с текстами и ритуальными принадлежностями, не было больше ничего, только горка подушек для посетителей. Все вкусности, что привозили ему ученики, он тут же скармливал им же за чаепитием и беседами. Роб частенько спрашивал себя, а была ли в жизни Ринпоче хотя бы одна минута, когда тот жил бы для себя любимого? На его памяти таких минут не было. Этим человеком просто невозможно было не восхищаться. И всё же настал момент, когда Роб усомнился в словах своего учителя, и это сомнение стало для него началом нового пути.

***

– Учитель, значит, Создатель действительно существует?

– Ты есть проявление его сознания, мой мальчик. Как же можно сомневаться в своём собственном существовании? Почему я вижу слёзы в твоих глазах? Ты чем-то расстроен?

– Я счастлив, Учитель. Значит, я не сумасшедший и не одержим демонами. Я ведь могу с Ним общаться.

– Понимаю. Тебе очень повезло, что твоё сознание обрело способность соединяться со своим высшим я, с сознанием Создателя. Должно быть, ты не решался поделиться своими переживаниями со своим бонским наставником, чтобы его не огорчать. Ведь его сознание не обладает такой способностью.