Бюро добрых дел

– Ну это-то понятно, восемьдесят лет, как-никак. Но вот ты думаешь, что мы вспомним в восемьдесят лет?

– Я не знаю, я и сейчас уже ничего не помню.

– И не говори. А я и не хочу вспоминать. Как подумаешь, никакого настроения. Вот ты мне скажи! Почему ничего хорошего не вспоминается, а историю, в которой чуть муж не ушел, из головы не вытравишь? Или в которой эта Панина такой сволочью оказалась? Нет, ну какова сволочь…

– Все, не заводись. Ну да, сволочь. Взяла и оговорила не понять с какого перепугу. Ирка, что ты хочешь? Ты ж с артистками давно общаешься, должна привыкнуть. У них жизнь тяжелая, их никто на роль не берет. Или ты ее уже пожалела?

– Вроде да.

– Так вот я о чем, маман и говорит: я ничего негативного из памяти никогда не достану. Вспоминаю только тех людей, которые мне приятны.

– Феноменально.

– Так и я о том.

– Как нам этого добиться?

– Не знаю, но нужно стремиться. Но все же гуляя по улицам, а не маршируя в четырех стенах.

За десять лет много воды утекло, маман подруги все также медитировала, гуляя вокруг стола, а сама Ирина действительно стала к жизни относиться легче. Ей удалось приподняться над ситуацией и посмотреть на все со стороны. А главное, посмотреть снисходительно. Ей уже не нужно было ситуацию оценивать, разбирать, проговаривать, вести долгие бессонные разговоры, чтобы убедить ту самую актрису, в чем она была неправа. Ей просто стало все равно. Индифферентно. Она стала мудрее? Или мозг стал ленивее? Зачем задумываться? Но она точно стала счастливее.

Раз в неделю Ирина позволяла себе длинные бездумные московские прогулки. Выходила из дома уже с определенным планом, куда идти. По Поварским или по Никитским. И блуждала лабиринтами, любуясь особняками, читая вывески и представляя, кто тут и когда жил. И обязательно в тех ее видениях были кареты. Они подъезжали к парадному входу, и из них выходили дамы, которые приехали на бал. Обязательно шел снег, сначала кучер выдвигал подножку, потом сопровождающий, который выходил первым, подавал руку, и вот уже показывалась красивая туфелька, а потом и голова дамы, в завитках, выбивающихся из-за паутинки шарфа.

С такими картинами Ирина могла стоять у очередного особняка довольно продолжительное время. Раньше бы она обязательно подумала: а что люди скажут? А как она смотрится? А не мешает ли кому, стоя тут как одинокий тополь на дороге. А сегодня она про это не думала. И своими грезами была счастлива.

Ирина научилась разделять. Если она гуляет, то она гуляет, про продукты будет думать в магазине. Нельзя думать про готовку и бал одновременно. Ни то, ни другое от этого лучше не станет.

Раньше все было по-другому, она безумно гордилась своей многофункциональностью. Делала обязательно по три дела сразу, сама называла себя Юлием Цезарем и поражалась, почему у мужа так не получается. Прям по-настоящему думала, что он придуривается. Это сделал, а это опять не успел. Значит, не захотел.

Понимание того, что все люди разные, пришло позже. А еще позже – что не нужно вникать в жизнь других людей. У тебя получилось, у него нет. Почему? Да потому! Не получилось – и не надо. Каждый живет свою жизнь. Разнообразную. Скучную, интересную, ленивую, иногда до одури тупую. Стоп. Кто сказал? Это тебе так кажется? А ему, может, кажется, что это очень даже занимательная жизнь. Да, если хотите, она научилась смотреть не в небо, а под ноги и внутрь себя.

В том небе она уже все видела. Летала высоко и с удовольствием. Какое счастье, что сегодня можно просто об этом повспоминать. И то если под настроение.

Вдруг захотелось завернуть в арку. Длинная кирпичная арка тянулась достаточно долго вглубь двора. Да уж, строили раньше дома со стенами толщиной в еще один дом. И стены, и потолки. Внутренний дворик оказался небольшим, чистеньким и уютным. Ирина запахнула поплотнее горловину шубы. Мороз разошелся не на шутку. Можно уж и закончить на сегодня прогулку, не хватало еще простудиться. Но как уйти от такой красоты?

Такие дворики еще называют колодцами, а она их любила. Что значит мало света? Зато и мало шума, что значительно важнее.

С возрастом устаешь от яркого света. Раньше Ирина в принципе не признавала штор, никогда их не задергивала. А теперь тщательно выбирала лампочки: свет должен быть ярким, но не раздражать. Маленький трюк: сама она при таком освещении выглядела значительно свежее, а все окружение ее радовало гораздо больше.

Яркое солнце, бьющее в глаз, в последнее время отзывалось головной болью. Что поделаешь, возраст… Но сегодня день был солнечно-туманный. Именно такой, как она любила.

Во дворе отдельно стоял небольшой аккуратный одноэтажный особнячок. Прелесть какая. Кукольный домик. Красивый вход, фонарь над дверью. Мечта. Но откуда ей знаком этот двор, зачем она сюда зашла?

И вдруг она вспомнила. Конечно же! Она здесь была. Ирина еще раз вышла из арки, осмотрелась по сторонам и вернулась обратно. Тут много лет работала ее мама, а маленькая Ира иногда заходила к маме после школы. Естественно, не в этот красивый особнячок, а в подвал, а вот и лестница в тот самый подвал. Контора, где работала мама, располагалась в подвале.

Бог мой, а это же домик графини Мещерской. И опять Ирина вспомнила восторженные эпитеты мамы по поводу того самого домика. Ну, в сущности, как и ее собственные, сегодняшние. Ничего не изменилось. Домик под стать графине.

Она помнит свои детские восторги. Она тогда тоже удивлялась каретам. Кареты были в ее воображении всегда. Как же к домику подъедет карета? А никак! Потому что домик был дворницкой, а графиню туда выселили после революции. Ее домиком был тот самый, к которому принадлежала арка: многоэтажный и сегодня многоподъездный. А потом бац – и царь отрекся. И сначала даже все радовались. И дворянство радовалось. Им тоже хотелось, чтобы все жили в их мире достойно. Просто у каждого своя жизнь, свое предназначение. Главное – свою жизнь любить и ею гордиться. Никто не предполагал, что все обернется так ужасно. Что в лучшем случае их выгонят из дома и оставят в живых.

То, что графине досталась дворницкая, – спасибо дворнику! Он не просто вытолкал ее из дворца. Дворник, так сказать, совершил безвалютный обмен. Так иногда люди меняются домами на отпуск. Ты в мой маленький, а я в твой большой. Но на неделю. Причем меняются всем: домом, машиной, всем, что в доме. Здесь дворник предложил обмен навсегда, и скорее всего, ему это было не так уж и просто сделать. И если бы он не был каким-то там руководителем среди революционной братии, то отправилась бы графиня в свое загородное поместье и в лучшем случае умерла бы там с голоду. А так смирилась, проглотила обиду, вырастила детей, и ее внуки сегодня имеют особняк в центре Москвы.

– А что, не слабо так! – сама с собой поговорила Ирина. – Хотя, понятное дело, это смотря с чем сравнивать.

Ирина старалась жить в гармонии со своим внутренним миром. С внешним получалось не всегда, вот она и удалилась в свой внутренний. Но ведь и все ее подруги туда же ушли. Как в монастырь. Верующая среди них была одна, а в монастырь свой ушли все.

Кстати, та, которая верующая, оказалась самой общительной. Ей как ни позвонишь, она все куда-то бежит, то на службу, то со службы. То читает, то постится. Всегда с улыбкой, даже через телефон всегда чувствуется в голосе радость. Позавидуешь белой завистью.

Последний рассказ рабы Божьей Светланы был про паломничество. Ирина, понятно дело, не уяснила, куда та долго ходила, но поняла, что это опять была какая-то одна бесконечная радость. Вроде и дождь, и холод, и неудобства, но все ничего не чувствовали, кроме радости. Одна сплошная благость.

– А спали-то где?

– Так в храме.

– Все вместе, что ли? На полу?

– Ну почему? У всех туристические коврики с собой. А если не было, так в храме всегда найдутся.

– Ну надо же, туристы, стало быть. А что ж это за коврики такие? Как для йоги? И что, никто не храпел?

– После таких переходов все как убитые отрешились. Нет, ну ты, Ирка, даешь, я тебе про божественное, а ты мне про что? И ты знаешь, нас же всю дорогу солдатики сопровождали. Ну если кому плохо станет или воды попить.

– И они, что ли, пешком?

– Нет, они на машине.

– Стало быть, не так, как вы, верят. Стало быть, не так.

– Да Бог с тобой! Веруют! Еще как. Всю дорогу крестом себя осеняют!

– Да? Ну и ладно. Но я бы так не смогла. У меня, знаешь, в последнее время появилась человекобоязнь. Но это я только тебе, как святому человеку. Даже себе не сознаюсь в этом. Нравится мне, знаешь, в одиночестве. Иду, сама с собой беседы веду, и так мне хорошо. Никто не отвлекает. О чем хочу, о том и думаю.

– Так это ты прямо на пути к Богу!

– Да ты что? Это тебе спасибо, что сказала. А я думала, от возраста. Вот зайду в вагон метро и прямо всех ненавижу. Или, например, недавно на экскурсию с Мишей ездили в Суздаль. Ему так ничего, а меня прямо вся эта автобусная братия раздражала, передать тебе не могу. И главное, мало того что вопросы задавали, постоянно еще свои впечатления и истории из жизни рассказывали. Перебьют экскурсовода и давай про себя: «А вот когда я была…» Ну кому интересно, где она там была?

– Эко крутит тебя. Перед приходом к Богу всегда крутит.

– Крутит, стало быть.

– А про храмы-то?

– Про какие?

– Так Суздаль же.

– А что храмы? Стояли и стоят. Куда они денутся.

Ирина еще раз прошлась мимо красивого особнячка. «Да, нынче дворники так не живут». – И с этими мыслями вышла из арки.