Бюро добрых дел

– Сама? Врешь?! Вот это да! Ну-ка встань.

Ира, как была, в большом непромокаемом пеньюаре, встала с кресла.

– Пеньюар-то задери! Повернись! Ничего себе! А мне сошьешь?

– Я не пробовала. Я только себе.

– А теперь шей еще и мне. Давай ты мне юбки шить будешь, а я тебя стричь бесплатно. Идет? Только мне нужны такие юбки, чтобы утягивали. Ты мне шей на размер меньше, а я в них буду влезать.

Тут же где-то нашелся сантиметр, Ира Севилью измерила, парикмахерша не уставала повторять, чтоб она записывала все размеры на два сантиметра меньше.

– А я похудею!

– А если не похудеете?

– А куда я денусь? Слушай, я тут живу недалеко, пока ты с краской сидишь – метнусь домой, принесу отрезов. У меня их много.

Ира не успела даже подумать: надо, не надо, будет ли у нее время и нужно ли ей так часто ходить в парикмахерскую – Севилья решила за обеих. Причем она совершенно не боялась результата. Это уже сейчас Ира поняла: одинокая она была баба. Коллеги смотрели на нее недобро и с усмешками, а Ира и слушала, и кивала.

Первая же юбка пришлась по душе. Светло-серый креп. Ира придумала прямую юбку с запахом на трех больших пуговицах, чтобы все же можно было бы их переставить. Юбка страшно перетянула и живот, и попу, но Севилья пришла в восторг.

– Ничего перешивать не будем! Это то, что я и хотела. Все остальные юбки шей так же.

– И в цветочек? Не подойдет. Я думала, солнце на лето.

– Ну ладно, к лету решим. А черную – точно так же.

Ира шила юбки, Севилья не худела, даже немного поправлялась. Ирина, конечно же, делала свои произведения все-таки пошире, но все равно формы новой и единственной ее клиентки нависали со всех сторон. Севилья же задыхалась от восторга.

Севилья работала не торопясь, низко наклоняясь, как будто всматриваясь в каждый волосок, умело мыла голову, долго массируя волосы. Стригла, укладывала и выдавала по ходу дела самые свои сокровенные тайны. Ира уже была в курсе, что кроме мужа имеется любовник, встречаются они у одинокой подруги, которая на момент их встречи гуляла вокруг дома. Брала, кстати, за свое гуляние трешку.

– Прям повезло, понимаешь? Ведь так-то куда податься? Вообще некуда. Я всех обзвонила, понимаешь, всех.

– И что вы говорили?

– Ну что? Так и говорила: надо! И ведь какие жучки завидущие! Нет, говорят, и все тут. А Танька, святая душа, согласная.

– Но деньги берет.

– Думаешь, это плохо? – Севилья даже перестала стричь. – Не, ты не думай, я Валерке не говорю.

– То есть вы сама платите?

– Выходит, что так. Но ты ж даже себе не представляешь, что это за мужик. – И Севилья так закатывала глаза, что на них зло оглядывались все остальные мастера их парикмахерского цеха.

Ирина потом всех своих мужчин сверяла вот по этому определению Севильи. Это уже то самое и есть или все еще не то?

При этом с мужем, Степаном, Севилья жила хорошо, растили Гришку – оболтуса.

Для Степана определение было одно. С мужиком повезло.

Ира стеснялась спросить: раз повезло, то к чему вот эти самые нервы, поиски угла и бесконечные трешки? Видимо, такая природа была.

А вот последний день их встречи Ира не забудет никогда. Она не узнавала свою всегда уверенную в себе подругу.

– Стричь тебя сегодня не буду. Просто голову помою и уложу.

– Ну хорошо, – неуверенно ответила тогда Ира, хотя пришла именно постричься, потому что в ближайшие месяцы времени на стрижку не предполагалось. Не умела настоять или не умела объяснять. Что за характер такой.

Севилья молча, с каким-то остервенением мыла ей голову, а Ира думала о себе. Почему она здесь сидит? Она же может отказаться, взять и пойти в другую парикмахерскую. Не сошелся же свет клином. Юбки давно уже все были сшиты, стриглась она тоже за деньги.

Волосы феном были высушены кое-как, в кассе ей назвали не обычную ее сумму, а с какими-то надбавками. И опять Ира ничего не спросила. Правильно муж говорит, размазня. Размазня и есть размазня.

Она решилась на удивленный взгляд при расчете. Ничего не говорила, только взяла паузу и смотрела.

– У нас цены повысились.

– Но я же не стриглась…

– Да? Странно, а Севилья сказала, все как всегда. Ну хорошо, пересчитаю.

Севилья ждала ее на улице. Как была, в рабочем халате.

– Пойдем, провожу до метро.

Они шли по Гоголевскому бульвару, Севилья нервно курила:

– Понимаешь, я вдруг поняла, что он все знает.

– Кто?

– Кто-кто, конь в пальто. Сказала же! ОН! Степа. А я уже с Танькой договорилась. И я знаю, что она ту трешку потратила.

– Так это ради Таньки, что ли, все?

– Не придирайся ты к словам. Успокаивала себя, может, и показалась. Потом, когда мы к Таньке пришли, ну, сама понимаешь, то-се, и вдруг меня пронзило! Я думала сначала: все, инфаркт. Но виду, понятное дело, не показываю. Показываю все, что от меня требуется. А у самой внутри только ужас и холод.

Севилья быстро шла вперед – Ира за ней едва поспевала, – курила одну сигарету за другой.

– Понимаешь, я вдруг отчетливо поняла, что могу своего ирода потерять. Ой, такое передал, ты не представляешь.

– И?

– И… Вот тебе и «и». Как домой бежала, сама не помню. И всю дорогу думала: только бы не узнал, только бы мне все это померещилось. Если вот сейчас дверь откроет, мне улыбнется, в жизни себе такого больше не позволю. Вот всеми богами клянусь. На третий этаж с трудом забралась. Он дверь открывает. И говорит: «Соберись, Севилья, я тебе сейчас что-то скажу». Я прям у порога на пол села, а он: «Мать твоя померла. Брат твой час назад позвонил. Я Гришу покормил, все уроки проверил, так что собирайся, поехали».

– Ужас-то какой. Соболезнования мои.

– Ой, да что ты! Ты видишь, все как вырулило. Понимала, что Боженька меня, сучку похотливую, накажет, было ведь за что, и поделом мне. Но вот чтобы так…