Последняя гроза

– Почему-то тебе мне как раз хочется верить. – Валентин взял Аню за руку и слегка ее пожал. Она пожала в ответ.

– Расскажи про своего деда, если тебе не тяжело.

Молодые люди дошли до причала и сели на белую лавку. Аня тут же убрала руки в карманы, жест Валентина с рукопожатием показался ей преждевременным. Лавочка была на редкость удобной. Широкая спинка, витые перила. Как хорошо вот так сидеть и смотреть на воду.

– Да нет, не тяжело. Собственно, и рассказывать нечего. Дед наш – владелец крупного траста, отсюда и усадьба, и свободная жизнь. У нас свободная. Как у него было – не знаю. Скорее всего, нет. Он все держал под контролем. Бизнес, усадьбу. С одной стороны, был в курсе всего, с другой – никого к себе не приближал, не выделял.

– Ты его любил?

– Не знаю, однозначного ответа у меня нет. Я много про это думаю, особенно сейчас, когда дед ушел из жизни. Иногда мне кажется, его не любил никто. Он нас всю дорогу провоцировал, был жестоко прямолинеен. Говорил все, что думает, не щадил никого. И ни с кем не был откровенен. Доступ к телу имела только Алена.

– Зачем ты так?

– А как? Об этом все знали. У деда был инсульт пять лет назад, после этого она появилась в нашем доме. Все как в пошлом сериале. Массажистка. Ну ладно, это я неправ. Она занималась с ним реабилитацией в больнице. Когда деда выписали, приехала к нам, чтобы и дальше с ним заниматься. Надо отдать должное, она действительно поставила его на ноги. Я уже учился во Франции, так что при трагедии не присутствовал. Но могу себе представить. Думаю, оплата была достойная, но ей, видимо, показалось мало.

– Что такого, влюбился.

– Сама себя слышишь? Она его младше практически на сорок лет! Влюбился… Дед всегда был очень здравомыслящим и совершенно не сентиментальным.

– Так, может, вам всем это только казалось? Никто же точно не знал, какие у них отношения. Или про это открыто говорилось?

– Это было понятно…

Аня попыталась еще раз что-то вставить в защиту Алены, но, посмотрев на Валентина, передумала.

– Молчу.

– Да, лучше молчи. Естественно, все уверены, что дед ей что-то оставил. Уверены и боятся. А вдруг он ей все оставил. А нас оставил без гроша. Но, надеюсь, все же завещание он писал с холодной головой.

Валентин сам не понимал, чего это он тут откровенничает. Аню он знал второй день. Его приучили никого близко к себе не подпускать. Как ни крути, он наследник династии, интерес к его персоне вполне может быть исключительно шкурным. Валя всегда был закрытым. Истеричкой и болтушкой у них была мать. Марта из всего делала трагедию, Виктор искал выгоду, а он умел посмотреть на ситуацию со стороны и просчитать варианты. Со стороны Анны он никакой опасности не чувствовал, почему-то не сомневался. Она хороший человек. Да. Сейчас он просто просчитывал варианты.

– Вы все зависели от деда?

– Да. Это унижало и напрягало.

– Что напрягало? Жить за чужой счет?

– Это сложный вопрос. Я в этой усадьбе родился и всю жизнь мечтал отсюда вырваться. Это противоречивое чувство, сложно объяснить. Казалось, там, за забором, целый мир, которого я лишен: свобода, новые возможности, яркие персонажи. Но знаешь, после года во Франции меня страшно потянуло домой. Просто невыносимо. Скучал жутко. Я же чуть было там не женился. То есть семья хотела меня женить, вернее, мать. Слава богу, пронесло. Студенческую дружбу принял за смысл жизни, но вовремя опомнился. Каждый год приезжал на каникулы. Мечтал, рвался в Москву и в этот дом, а по приезде скучал по Парижу, находил что-то новенькое и не очень приятное. Бежал обратно. А через пару месяцев опять начинал тосковать. Могу точно сказать, что ностальгия существует.

– А по кому скучал больше всего?

– По чему. По усадьбе. По речке. По шуму листвы. По прогулкам. Вот по этой скамейке. Приехал – она вся облупленная. Сам ее зашкурил, покрасил, по-моему, нормально получилось.

– Не то слово.

Аня с интересом смотрела на Валентина. На удивление у них сразу сложились отношения доверия и дружбы. Несмотря на такое кошмарное начало. И как она умудрилась так напиться? Стыдобища. Хороший парень, а обстановочка тут так себе.

– Закончил обучение и решил вернуться. Тоже всех удивил. Зачем? Вполне мог остаться во Франции. И опять качели. Опять ни в чем не уверен. Вернулся, окунулся в это наше змеиное гнездо и понял, что зря, может, и рвался обратно. Но у меня хорошая специальность, предложили место в одной международной компании. Вот думаю.

– Но на свою долю наследства рассчитываешь?

Зачем спросила? Сорвалось с языка, но Валентин как будто не услышал подтекста.

Он помолчал, прежде чем ответить:

– Конечно, не помешает. Но и без наследства проживу. Нас дед знаешь как муштровал? Могу прожить на любые деньги.

– А кто теперь будет управлять усадьбой? Вести все дела? Это же непросто.

– Еще как. Ты права, роскошь требует огромного напряжения. Дед справлялся. Даже во время болезни. Сколько себя помню, постоянно кто-то с бумагами стоит около кабинета, стучится в поклоне. Мать, отец, Марта. Емельян.

– А это кто?

– Наш юрист. Все решения всегда принимались только после личного с ним согласования. М-да, не хочу про это думать.

Они еще немного помолчали.

– Ну что, пошли? – Валентин поднялся со скамейки и подал Ане руку. Было ли в этом что-то двусмысленное? Или просто дружеский жест? Аня не поняла.

* * *

Дорога обратно, вверх к усадьбе, выглядела по-другому. Не зря говорят: дорога туда и дорога обратно – это разные дороги.

Туда – это было к воде, к простору: впереди река и небо, липы и много воздуха. Дорога обратно шла в гору. Никакого простора, вид заканчивался глухой стеной достаточно большого дома. Два этажа, строение, вытянутое в длину, белые стены, высокие окна, в некоторых местах больше похожие на бойницы. Не дом, а крепость. Но почему-то у Ани появилась ассоциация с конюшней. Да, длинный дом напоминал конюшню. Аня боковым зрением посмотрела на своего спутника. Не сумел ли он прочитать ее мысли? И потом, можно подумать, она когда-нибудь была на конюшне. А в фильмах это же просто стойла. Почему ей в голову пришла конюшня? Ах, ну да, лошади. По правую руку открывалось огромное поле, и там паслись две лошадки.

– Это тоже ваше?

– Что? Поля или лошади?

Ну что тут скажешь? Аня вздохнула:

– И поля, и лошади.

– Тоже все наше. Лошади – это скорее антураж. Когда Марта придумала водить экскурсии по усадьбе, ей показалось, что надо изображать русских бар. А что за баре без лошадей? Непорядок. Были куплены две лошадки. Кстати, мать их очень любит. И верхом ездит. Как только дед разрешил Марте купить лошадей? Скорее всего, о матери думал. Ей от него больше всех доставалось. Еще одна возможность откупиться, загладить вину. Как только она жила со всем этим унижением? Ума не приложу. Сейчас, отматывая время назад, думаю, он за нее боялся, хотел ей добра. Вот таким странным образом. Сложно объяснить. Тебе, наверное, непонятны наши стенания. Все нам не так, все нервные, недовольные. У богатых свои причуды? Так оно и есть. С одной стороны, ты вроде бы можешь не работать и проживать достойную и активную жизнь. Кто же откажется? Но есть риск, что такая жизнь может закончиться, и что тогда? А еще вокруг постоянно вьются альфонсы и доброжелатели. Вот дед за свою дочь и боялся. Ну и за деньги свои, понятное дело. Ну ладно, не буду тебя грузить. Ни к чему это.

Аня поняла, что больше вопросов задавать не стоит.

Они шли молча, и вдруг Валентин резко сменил тему:

– А помнишь, как звали лошадь, которую подарил Морис Джеральд своей избраннице?

Валентин произнес эту фразу очень тихо, буквально себе под нос. Можно было подумать, что он говорит сам с собой. Но Аня услышала.

– Проверочка? О ком речь? Об Исидоре или Луизе Пойндекстер? Луна ее звали. И вызови мне, пожалуйста, такси.

Валентин протянул руку Ане и галантно поклонился:

– Любителям Майн Рида мое искреннее восхищение. Мадемуазель, я доставлю вас сам, куда только пожелаете.