Секс в браке

– Добрый!..

Кан отвлекся от мальчиков и посмотрел на меня. Так, словно мое присутствие здесь было совершенно некстати.

– Ты что-то хотела?

Вопрос застал меня врасплох. Вообще-то да, я хотела. Но с детства приученная к тому, что мои желания не играют роли, мгновенно раздумала чего-то хотеть. Близнецы таращили на меня одинаковые темно-серые глазки. Их рты были одинаково широко открыты. Мои дети смотрели на меня, как на неведомое чудо и уже готовились, если понадобится, хором взреветь.

Совсем, как их папочка; только он, обычно, рычал.

– Вообще-то, – процедила я яростно, – блядь, да! Хотела. Это же мои дети!

– Тогда сделай лицо попроще и не ори. Или ты хочешь, чтобы твои дети стали заиками? – сказал Дима, вертя погремушку, чтобы отвлечь малышей от созерцания моего непростого лица.

Не поддавшись на уловку с игрушкой, близнецы без всякого энтузиазма рассматривали меня. Их губки слегка подрагивали; мальчики дружно кривили одинаковые личики.

Сама не зная, что хочу доказать, я подошла строевым шагом и резко села. Слегка помедлила, протянула руку, желая погладить ближайшего по мягким светлым волосикам. У Саши, а может, это все же был Владик, распахнулся в пронзительном крике рот.

Дима, одним движением подхватившись с пола, взял его на руки. Возмущенный предательством, брошенный брат тотчас зашелся в ответном, душераздирающем крике. Вслед за ними, ошарашенная, обиженная, разрыдалась и я. Да так, что даже младенцы заткнулись из уважения.

Я слышала Димины быстрые шаги, ощущала их вибрацию, когда повалилась на пол и зарыдала, уткнувшись носом в мягкий байковый плед. Слышала, как сплавив мальчиков нянькам, Дима сел на ковер и притянул меня к себе на колени.

– Все, Злобина, хватит выть, – сказал он, целуя меня в макушку и принялся отирать салфетками щеки. – В чем дело?

– А-а-а, – ответила я, выдав новую порцию слез. – Я всем ради них пожертвовала! Да, всем! А они меня ненавидят. И эта нянька… Сука!.. Ты что, мою бабку из мертвых поднял?! Она так смотрит на меня, словно по башке хочет даст, как только я что-то не так скажу… И как ты можешь думать, что это я тебя не хочу?!

Жалобы сыпались одна за другой; душа, слезами вылечившая боль, пыталась избавиться от ее остатков словами. Неотвратимая сила тянула мою голову на Димину грудь. Хотелось прижаться к нему, раствориться в нем, позабыть обо всем на свете.

И слезы вновь текли, но это были уже спокойные, почти что сладкие, слезы.

Выговорив все, в промокшую на груди Димину футболку, я замолчала, кончиком пальца обводя рисунок на ней. Дима тоже молчал. Его подбородок лежал на моей макушке. Одна рука на плече, другая на талии.

Я даже не знала толком, слушал ли он меня. Или, как часто поступают мужчины, на второй минуте моего монолога отвлекся, размышляя о тачках. Но ощущать его близость было приятно и я не спешила требовать ответов на все вопросы.

Осмелев, прижалась еще теснее. Замерла, не думая, не спрашивая, не делая из его молчания выводов. Что толку спрашивать? Я никогда его толком не понимала… Но так хорошо и спокойно было сидеть сейчас, прижавшись к нему ощущая ровное биение его сердца.

Совсем как тогда, в его офисе… Когда он внезапно поцеловал меня в шею. Но он не поцеловал.

– Анастасия Филипповна, – сказал Дима. – Зайдите-ка сюда на минутку.

«Жена и мама».

Странное это было чувство – мягкое и теплое тельце, извивающееся в руках. И этот запах, чем-то напоминающий запах Димы и в то же время, совсем другой. Нежный и сладковатый запах, который хочется вдыхать бесконечно. Но мальчик не желал, чтобы я им дышала. Он рвался и голосил. Я никогда еще не держала на руках орущих детей. Стоило им лишь пискнуть, в дверях появлялась няня, но сейчас она не пришла и я, безуспешно попыталась укачать мальчика.

Вместо того, чтобы успокоиться, он заорал еще громче.

Я растерянно и испуганно смотрела на малыша, держа его на вытянутых руках и не зная, что делать. С одной стороны, я росла не в вакууме и видела, как матери успокаивают детей. С другой стороны, я росла среди женщин, которые каждый мой промах использовали в качестве прелюдии к подзатыльнику. Меня парализовало страхом. Я не решалась даже попробовать что-либо предпринять.

Стояла и выпучив глаза, смотрела. А мальчик орал, орал, орал…

Когда Дима резко шагнул ко мне, я отшатнулась, едва не выронив маленького. Подхватила, слишком сильно прижав к себе, охнула, сама расплакалась, вжав голову в плечи… И Дима все понял, прочел по моим глазам.

– Иди сюда, – он мягко обнял меня за плечи.

Подложив ладони под мои локти, заворковал с ребенком поверх моего плеча. Я успокоилась, ощущая спиной тепло Диминого тела. Увидев знакомое лицо, младенец тоже понизил звук.

– Поговори с ним.

– Ч-что? – в первый миг я решила, что Дима спятил. – О чем?!

– О Сартре, – он фыркнул, когда я подняла обалдевший взгляд. – Шутка! Просто поговори, – Дима щелчком пальцев выслал прочь прибежавшую няню, которая с явным неодобрением на меня зыркала. – Все хорошо, моя девочка. Это – ребенок, ему четыре месяца. Маленькие дети орут.

Дима усадил меня с ребенком на маленький диванчик, обнял за талию, заговорил с малышом гладя того свободной рукой по животику. И по мере того, как он говорил, ребенок в моих руках начинал успокаиваться. Я тоже немного расслабилась и попыталась его укачать. Руки были уже не такие напряженные. Ласковые слова, вдруг, сами собой нашлись.

– Видишь? – прошептал Дима. – Все хорошо.

Я кивнула, хотя почти ничего не видела, потому что сама плакала и мои слезы падали на чистую, тщательно выглаженную рубашечку. Я гладила мягкие светлые волосики своего сына, вбирая в себя его теплую мягкую тяжесть. И стук его сердечка казался таким знакомым…

– Это Саша, или Влад? – спросила я, и вновь всхлипнула.

Дима осторожно вытер мне слезы.

– Да я понятия не имею!

Рассмеявшись, я крепче прижалась к нему спиной.

Димина ладонь все еще лежала на моей талии, а подбородок – у меня на плече. Мы часто сидели так раньше, слушая, как мальчики толкаются у меня в животе… С тех пор, как я родила, он никогда так больше не делал и я боялась дышать, чтобы он не опомнился и не убрал руки. Но Дима, казалось, не замечал, что держит меня в объятиях. Он весь был поглощен воспитанием нашего сына.

– Что лыбишься? Довел мать и радуешься, да? Засранец такой. Она тебя для этого в муках рожала? Чтобы ты на нее орал?

Мальчик вовсю улыбался беззубым ртом и слипшиеся от слез ресницы, обрамляли сияющие глаза. Я вытерла его щечки и, впервые осмелившись, прижалась губами к маленькому личику.

– Маленький мой… Какой же ты у меня красивый!..

– Анастасия Филипповна!..

Няня принесла второго ребенка и отдала Кану. Они были похожи, как два яйца. Чудесные маленькие блондинчики с Димиными аккуратными ушками и миндалевидными Димиными глазами. Только темно-серыми, а не карими. Я чуть наклонилась и, продолжая укачивать своего, провела кончиками пальцев по нежной щечке.

– Давай, подпишем их маркером? – предложил счастливый отец.

– Дима-а-а! – шепнула я укоризненно, горло сжалось. – Не порти момент…

Он снова мне улыбнулся и наклонившись, потерся кончиком носа о носик ребенка.

Какое-то время, сидя плечом к плечу, мы молча корчили детям рожицы, целовали крошечные пальчики и сжимали в ладонях маленькие ножки, как делают родители в моменты умиления собой и своими отпрысками. И это больше не были его дети. Это были мои дети.

Наши.

– Спасибо! – шепнула я.