Таверна «El Capitan» и ее обитатели

– В Испании.

– ?

– В Валенсии.

– Ты что? Я тебе это уже рассказывал.

Я опять потерялась во времени и решила разораться, потому что его странные замечания ввергали меня в ступор. А я очень не люблю это состояние. Когда я что-то или кого-то не понимаю.

Я нервничаю. Муж знает, что это такое, и может, поэтому у нас в семье идеальные простые и понятные отношения.

– Ты меня реально с кем-то спутал. Я с тобой сегодня говорю первый раз в жизни.

– Да? Но вы так похожи! Я так скучал по тебе. И ты не Таня?

…Привет, дорогая Таня, похожая на меня, только худее и с другой прической. Этот бомж Вовка реально по тебе скучает и даже все время смотрит на меня через пузатые прозрачные бокалы, которые тем более меня не стройнят…

– Хорошо, что выяснили. Я точно не Таня. Ты здесь сколько времени? – Улыбаюсь.

Разговор начал клеиться. Выгнать я его не могу. Нам пора закрываться на сиесту и пару часов отдохнуть. А потом быть тут до полуночи. Ужины на сегодня не заказали, но мы будем ждать, кто придет. Если придет.

Как оказалось через пару-тройку недель после открытия, жители нашего района ужинают дома. Если б мы знали это раньше! Исключение – праздники, дни рождения и другие памятные события.

Мы год сидели в ресторане с 7 утра до 23 ночи, но реально продавались только обеды. Когда приходили местные гурманы и рядом работающие предприниматели.

Остальные же, в основном рабочие в гаражах и местные небогатые испанцы, на работе перекусывали бутербродами или шли в китайские кафешки, готовящие псевдоиспанскую еду. И ели там, потому что выходило чуть дешевле.

Испанцы экономны, и между качеством и ценой многие выбирали цену. Хотя соглашались, что наша еда вкусная. Но в Валенсии средняя зарплата может быть от восьмисот до тысячи двухсот евро. Полторы уже за счастье. Каждый день в кафе не находишься (Мадрид-Барселона зарабатывают больше. А здесь в Валенсии с работой совсем плохо. Зона не промышленная).

Да, о Вовке. Думаю, поболтает и уйдет. Гнать как-то некрасиво…

Перемежая нужные и ненужные слова, Вовик объяснил, что в Испании живет 15 лет. До этого – Польша и Германия. В Польше воровал в магазинах. Сбежал без документов. Прижился в Валенсии. Тепло. Удобно. Подают нормально. Еды вдоволь.

Оно мне надо было спрашивать? Привычка. Двадцать лет работы психологом..

– Твоя мама жива? (Ему лет 35-45, не определить.)

– Двенадцать лет назад была жива. Она работала на почте, и я ей звонил иногда. (Сразу представила маленькое украинское село без домашних телефонов и местный почтамп). А потом она на пенсию вышла. Звонить стало некуда. Уже 12 лет не звоню. ..

(«Зачем он спросил? Зачем я ответил?»)

– Ты кто по профессии?

– Дык. Так. Ну. Я ж. У магазина. Ты ж. Видела. (8 букв Х, 8 букв У, 8 букв Й)…

– Не ругайся, пожалуйста. У меня здесь ребенок. Даня. Она помогает.

Он зажимает рот руками. Мычит.

– Твоя прежняя профессия? У тебя есть профессия?

Наверное, его давно об этом никто не спрашивал.

Он вдруг взахлеб начинает рассказывать, что он столяр-краснодеревщик. И у него 4 разряд. Но мастер был скот. А маме надо было помогать. А соседка денег попросила. А он рррраз! И дал. А мастер. А мама. И все. И первый разряд. И Польша. И все.

Реально все. Остальные слов пятьдесят еще – из все тех же трех букв. Говорил, махая руками, подпрыгивая, морща испитое лицо , щурясь и зажимая себе рот при бранных словах.

– Извини, я уже не могу без мата.

– Вова, пожалуйста. Ты же серьезный человек! Ребенок может услышать! Что она о тебе подумает!

Такая интонации у меня была, когда я объясняла Вовке Афанасьеву, шестнадцатилетнему двоечнику и второгоднику, почему меня, тринадцатилетнюю его одноклассницу, нельзя дергать, как других, за косы и хлопать по спине, ища застежку от лифчика.

– Понимаешь, Вова, – говорила я 40 лет назад, – ты же здесь самый красивый и умный. Я тебе доверяю. И ты очень благородный и воспитанный. Я-то знаю! Пожалуйста, Вова, не надо это делать!

И я была единственной девочкой в классе, над которой этот парень, похожий на взлохмаченного Волка из "Ну, погоди», не издевался и рядом с которой не пошлил сам и не давал пошлить другим.

…Бал в доме на Мойке, елка, шары, музыка, гимназисты с тощими шеями, неуклюжие и хорохорящиеся… Гимназистки в длинных платьях. Танец. Разговор. Фи, Вольдемар! Какой моветон! Извольте…

Дежавю. И сейчас рядом бомж Вова матерно рассказывает за свою жизнь…И я говорю "пожалуйста". И он краснеет и смущается… Перебирает ногами, топчется на месте, постукивает ладонями по барной стойке, одергивает футболку.

Оно мне надо? Зачем спрашиваю? Привычка скорее, чем необходимость. Привычка уже несколько лет не практикующего психолога. Понять.

– Ты краснодеревщик? Хочешь по специальности работать? Ищешь работу?

Дурацкая привычка равнять всех по себе. Нахрена ему та работа?

– Я не могу работать! У меня нога оперирована. На штырях, хожу плохо. А больше бесплатно лечить врачи испанские не хотят.

– А ты домой не хочешь? В Украину.

Вовчик смеется.

– Мне и тут неплохо. Да и документов у меня нет вообще никаких. А еще: что я там делать буду, я ж уехал оттуда 20 лет назад.

Потом смотрит на меня, задумывается и говорит грустно:

– Как же вы все-таки похожи! Только вот кольцо у тебя… замужем, да?

– Замужем. (Блин. Худая Таня, у тебя что, был роман с Вовиком? Зачем ты его начинала? Что ж ты его бросила? Или он всегда пил, врал и воровал? Дрался, наверное, по пьяни, да?

В СССР на примере хороших фильмов, с помощью хороших актеров, советских женщин учили любить, терпеть и перевоспитывать алкоголиков, учили видеть в них личность, человека, друга, любимого…

Поколение наших мам верило «неподдающимся». И это многим разбило жизнь. Тщетно перевоспитывать и развидеть.

Один вариант из тысячи положительный и 999 несчастных.

Мой возраст уже был позубастее, и уже не каждая моя сверстница искала в алкоголике и лжеце личность и индивидуальность.