Жители ноосферы

– Прекрати, дуреха! Зарегистрируем, потом с тобой начнем работать. Заявление о желании войти в ряды кандидатов на усыновление напишешь…

Мое заявление ложится сверху.

…– Митяеву Елену Павловну? С присвоением ей фамилии Степнова?

– Да. Пусть ее зовут Еленой.

Пашке нравилось это имя.

Нина Семеновна сморкается ни с того ни с сего. И очень сурово говорит:

– Ну, тогда справки начинай собирать. И медицинские, и социальные, и об окладе…

Свидетельство о рождении Митяевой Елены Павловны у меня на руках.

– Инна! – орет дядя Степа, когда я в очередной раз отпрашиваюсь на заседание очередной комиссии по ставшему моим до подкорки вопросу. – Ты последнее время совсем не работаешь! Я тебя уволю к чертовой матери!..

– А вы у нее спрашивали – я ей нужна? – роняет мой поганый язык, и дядя Степа раздувается, как аэростат на старте – вот-вот взлетит и сбросит на меня бомбу монаршего гнева. Но меня куда больше заботит, признают ли мои жилищные условия и месячный доход достаточными, чтобы отдать мне моего ребенка.

Она еще не может говорить, но тянется ко мне цепкими лапками, и в ее молочном прищуре мне мерещатся желто-зеленые Пашкины глаза. Они задираются: «Ну, что будем делать, маленький храбрый заяц?».

Я тоже не лох последний – об этом вслух не говорят, но кое-какие деньги в неподписанных конвертах подсунуты кому надо. Иначе, боюсь, дело было бы признано спорным. А еще мы с Ниной Семеновной сочинили премилую историю Ленкиного появления на свет, в которой фигурировало мое журналистское знакомство с Дашкой, сердечное покровительство последней и гуманистическая невозможность пройти мимо чужой беды. Подтвердить ее трудно. Опровергнуть и вовсе нельзя.

Меня просветили Х-лучом официальных органов и ничего противосоциального не нашли.

Кнопке Ленке я купила коляску. Под вечер мы чинно гуляем по парку.

…Не верю! Глазам своим репортерским не верю!

«…удовлетворить ходатайство Степновой Инны Аркадьевны об удочерении Митяевой Елены Павловны, родившейся 4 мая 1999 года, с присвоением ей фамилии Степнова.

26 августа 1999 года».

Заключительный аккорд в музыкальной пьесе, что все лето разыгрывалась на моих нервах.

Я снова и снова вынимаю бумаги, таращусь в них: не верится! А вот Игорь Елкин сразу поверил:

– Ну что, причитается с тебя… мать-героиня?

Бумерангом летает это прозвище. Я его бросила, не думая, а оно ко мне же и вернулось.

– Потом. Не сегодня. Надо маму и дочку обрадовать.

Сбросила, в общем, коллег, рвавшихся пропить со мною вместе виртуальное рождение Ленки, с хвоста, – якобы, тороплюсь. Но ведь соврала – недорого взяла! Не доехав до дома, выскочила из троллейбуса, шпионски озираясь, и нырнула в парк так называемой культуры и отдыха (на самом деле это парк бескультурья и безобразий, но еще довольно рано). Купила баночку джин-тоника и побрела по чудом сохранившейся аллее со следами асфальта, пытаясь примерить себя к новой роли.

В парке совершенная элегия – прозрачная полутьма, пространное молчание, утонченный запах увядания и все такое прочее. Гляжу на себя со стороны – тургеневская героиня наслаждается собственным страданием, вписанная в красивую мизансцену. Попутно отмечает, правда, знаменательное событие, прихлебывая на ходу из мультипликационно-яркой банки. И даже курит на ходу, эмансипированная дуреха.

Теперь у Ленки есть документированная мама. Сколько времени уйдет на то, чтобы я стала мамой по-настоящему? Вот моя родительница – уже три месяца, как бабушка, а я, золотое перо, – положа руку на сердце, не такое ли перекати-поле, как Ленкин отец?

Кстати, об ее отце.

Дурацкая идея: а не выискать ли Пашку в Чите, или где он там есть, через интернет? Вряд ли он поменял логин…

И что я ему скажу? Здравствуйте, вы наш папа? Я теперь мама вашей с Дашкой дочки?

А где гарантия, что он не спросит: кто такая Дашка? Да и вы, гражданка, собственно, кто такая? Впрочем, у вас красивый рот – такими губами приятно дегустировать вкус жизни. Хотите, сегодня вечером мы будем пить чашу жизни, соприкасаясь ртами?