– Я в этом не оригинальна. Все женщины так делают.
– А мужчины? – невпопад ляпнул я.
– Мужчины? – Она рассмеялась. И пожала плечами. – Не знаю. Если честно, такие мужчины наводят на подозрения. По-моему, это не по-мужски.
Она торопливо поцеловала меня.
– До вечера, Ник.
– До вечера, – задумчиво протянул я.
Неужели Васька оказалась права? Неужели за нами следила женщина? Но этот факт я все же решил перепроверить. Путем социологического наблюдения.
Этим вечером я раньше всех явился в «КОСА» и околачивался в зеркальном холле. И таращился на всех, как баран. Больше всего в деталях осеннего туалета меня интересовали шарфы. И что самое смешное, на что я раньше не обращал внимания, – это факт, что все на свете представители творческих тусовок носят осенью шарфы. Они разного цвета. Но все без исключения длинные. И переброшенные через плечо. На собственном опыте я убедился, что Вася права. Абсолютно все женщины прикалывают их булавками, чего нельзя сказать о мужиках. У меня уже рябило в глазах от многоцветья этих тряпок. И я понял, что дурак тот, кто утверждает, что мужчина и женщина отличаются по физиологическим признакам. Нет! Сегодня я сделал величайшее открытие! Представительниц прекрасного пола отличает исключительно умение носить шарф.
В общем, я порядком устал, наблюдая за этой публикой. К тому же стоять идиотом и пялиться на вошедших здесь было не принято. Не каждому охота демонстрировать свое членство в «КОСА». Недаром в зале всегда царил полумрак и лица узнавались с трудом: каждый желал остаться в тени.
Поэтому со мной неохотно здоровались. И, пряча глаза, старались как можно быстрее прошмыгнуть мимо моей откровенно любопытной физиономии. Вот юркнул Староверский, в прошлом известный певец. Он старательно прикрылся от меня широкополой шляпой. Но бесполезно. Я нарочито вежливо ему поклонился чуть ли не до пола. Помню, когда-то он с примитивным голосишком и смазливой внешностью выплыл на гребне эстрадной волны. Не без помощи интрижки с известной певичкой. Но, по всей видимости, скоро ей чем-то не угодил, раз очутился в «КОСА». Переоценил, бедняга, свой талант и свою внешность.
Прикрываясь вуалью, проплыла павой в прошлом известная актрисочка, внешность которой позволяла разве что стоять у прилавка. Но поскольку она была из серии «детей великих отцов», ей доставались пылкие роли великосветских красавиц.
Ха, неужели и Красновский посещает столь печальные заведения? И неужели тоже меня «не заметит»? Ну, конечно! Как бы он ни мечтал скрыться, сила профессиональной привычки оказалась гораздо сильнее, и он широко улыбнулся мне, обнажив ряд ровных белых искусственных зубов. Когда-то за его исключительно очаровательную улыбку этот красавчик был признан секс-символом нашей бедной страны. Плюс – супергероем за то, что с помощью каскадеров отважно побеждал негодяев. Впрочем, насколько мне известно, про секс-символ и супергеройство он придумал сам. Сам в это поверил. И заставил поверить очаровательных зрительниц с мерой интеллекта «90х60х90». А окончательно их покорило умение Красновского говорить с легким иностранным акцентом, хотя ни одного иностранного языка он так и не осилил. Несчастна страна, у которой такие секс-символы, такие супергерои и преклонение перед такой «очаровательной» улыбочкой со вставными зубами.
В общем, единственные, кто пожелал не только заметить меня, но даже поговорить, – это два журналиста.
В былые, более счастливые времена я имел честь давать им интервью и более-менее их знал. И был уверен, что уж им-то помирать, точно, незачем. К тому же я был твердо убежден, что они собирались жить вечно на этой земле и наверняка проникли в «КОСА» с единственной целью – унюхать жареное. И, когда придет время (а оно обязательно придет), выложить все на страницах самых пикантных газет.
– О Ник! – наперебой заорали они, радостно хватая меня за руки.
Но я этой радости с ними не разделил. К тому же я отлично помнил наши прошлые встречи. Один из них, кажется, Залесский или Заславский, обожал вопросики типа: «А с кем вы провели ночь?» Причем сам же и отвечал, но уже на страницах бульварной прессы, во время беседы так и не дав раскрыть рта собеседнику. А если тот умудрялся вставить парочку слов, то Залесский-Заславский сильно обижался.
Второй из них, кажется, Богемский, с внешностью круглолицего чиновника, действовал примерно теми же методами, хотя считался самым умным в журналистских кругах. И его вопросы были покруче, к примеру: «Ваше экзистенциальное развитие не позволяет деформации аспектов в выражении вашей реминисцентной логики?» Но в этом случае уже собеседник был не в состоянии что-либо ответить. Поэтому Богемский с успехом, длинно и тягуче отвечал за него.
Одним словом, меня не прельщала беседа с этими типами. Я кое-как умудрился от них ускользнуть и, спрятавшись за мраморной колонной, довольный, потирал руки. Времечко прошло не зря. И я успешно перемыл кости всем присутствующим потенциальным смертникам. Я в некотором роде почувствовал себя умным Чацким, попавшим с корабля на бал. И мне стало грустно, что я не умею писать. Иначе я повторил бы подвиг великого Грибоедова и непременно написал бы «Горе от ума». Вот тогда бы, уж точно, моя жизнь не была бы прожита зря.
Пока я занимался самоанализом, в дверях появился Стас. И мне предоставилась прекрасная возможность познакомиться с этим начинающим Байроном. Он стоял у входной двери. Бледноватое лицо. Плавные жесты выражали отрешенность и безучастность. И, как всегда, только небесно-голубые глаза были на удивление подвижны и вновь кого-то искали. Наконец его взгляд ненадолго остановился на мне и, не проявив интереса к моей заурядной персоне, проскользнул дальше. Жаль, что он не понял по моему выражению, что я потенциальный Грибоедов.
Впрочем, Стас не заинтересовался никем из присутствующих и принялся медленно снимать шляпу, пальто, шарф. И тут я заметил, что он аккуратно вытащил булавочку, приколотую к воротнику, и положил в блестящее портмоне. М-да. Оказывается, существуют на свете парни, предпочитающие именно таким способом носить шарф. В Васиной безукоризненной версии появились белые пятна. Наконец я решился и подошел к этому благородному, утонченному красавчику.
– Вы новичок? – как можно обаятельнее улыбнулся я ему.
Но он в ответ хихикать не собирался – ни один мускул не дрогнул на его бледном лице, и его глаза смотрели сквозь меня. Ответил он машинально:
– Новичок? Да, пожалуй.
– Когда-то, лет пять назад, я имел честь видеть вас на международном конкурсе бальных танцев «Осенний букет». Так, кажется, он назывался.
– В Вене… – вновь машинально протянул он, даже не глядя на меня.
– Именно! – обрадовался я, хотя Вены я не видел даже во сне. Да и бальные танцы, пожалуй, меня меньше всего интересовали. Вот футбол – это да! Правда, одна маленькая танцовщица… Но я тут же себя перебил и вновь стал изощряться, насколько умел: – Вы там блестяще выступили! Я преклоняюсь перед вашим талантом! Сколько легкости, грации! Сколько мастерства и духовности!
Наконец он, кажется, обратил внимание на мой бредовый поток слов. Недаром я все-таки общался с Богемским.
– Конкурс? – Он вопросительно взметнул угольные брови, так удачно гармонирующие с его бледным цветом лица и голубыми-голубыми глазами. – Ах, да. Это было так давно. Но, думаю, успех я имел потому, что моей партнершей оказалась прекрасная танцовщица, – равнодушно упомянул он о Васе. Воспоминания его не тронули никоим образом – он машинально поклонился, как на арене, и, не проронив ни слова, направился в зал. Плавной, грациозной походкой. Чуть приподняв голову вверх.
Что ж, мне в зеркальном холле тоже уж больше нечего было делать. Не любоваться же в зеркало своей потрепанной физиономией. И я в отместку Стасу (хотя тому на меня было глубоко плевать) вприпрыжку поскакал в зал. Размахивая руками. И абсолютно тупо улыбаясь.
– А почему Вася задерживается? – спросил Вано вместо приветствия. – Вы, кажется, вчера вместе смылись?
– Полагаю, милый Вано, она сегодня не придет. И вообще больше не придет.
– Уж не пришил ли ты ее? – Вано сделал страшные глаза.
– Увы! Хотя таких возможностей был миллион.
– Ну и на том спасибо, – улыбнулся беззубым ртом Вано.
– Кстати, Вано, я сегодня сделал гениальное открытие. Ты никогда не станешь секс-символом нашей бедной страны. Во всем виновата улыбка. И, ко всему прочему, ты – уникум в этом кругу Мельпомены. Ты единственный из них не забрасываешь шарф на плечо, а носишь его исключительно под пальто. Крест-накрест. Как добропорядочный служащий. Ты в прошлом, случайно, не чиновник?
На секунду, как мне показалось, его глаза выразили замешательство, но тут же вновь обрели природную мягкость.
– Что ты, Ник, – усмехнулся Вано, – видимо, в своем уголовном прошлом я разучился правильно носить шарф. Там они, знаешь ли, в дефиците.
За милой светской беседой мы не заметили, как к нам подбежала Вася. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся. Она с шумом бухнулась в атласное кресло и тряхнула короткими волосами, в которых путались капельки дождя.
– Васька? – подскочил я на месте. – А ты что тут делаешь?
Она перевела дух.
– Фу, странный вопрос, Ник. Ты что, считал, я покинула этот мир? Насколько мне известно, из этого клуба уходят только на тот свет. Нет уж, уволь. Мне пока и здесь неплохо. К тому же я сильно проголодалась. – И, не дожидаясь ответа, она набросилась на еду, жадно запивая ее вином. С полным ртом она бросала невразумительные фразы: – Ну и вино! Его пьешь, как воду. И никогда не пьянеешь. Только легкое головокружение. И прекрасное, умиротворенное настроение. Я не стану алкоголичкой, случайно?
– М-да, любопытное свойство вина, – неопределенно протянул Вано. – Я такого раньше не встречал на своем жизненном пути.
А я, выработавший за последний час привычку смотреть исключительно на одну деталь туалета, присвистнул:
– Васенька! Какой чудный у тебя шарфик! Почему ты прикалываешь его детским значком, а не булавкой?
Она ничего не поняла и, продолжая жевать, промычала что-то типа: «У тебя что, не все дома?»
– Ты кушай, кушай спокойно. Я с чистой совестью могу исключить тебя из числа подозреваемых. Потому что не верю, что твоя тень вчера могла отделиться от тебя и следить за нами.
Она наконец дожевала, радостно вздохнула и рассмеялась.
– А я совсем и забыла про эту чушь!
Вано нахмурился.
– За вами вчера следили?