Пламя моей души

Дня не прошло, вернулся и отец да собрал всех домочадцев в трапезной: привёз с торга и вина кувшин: дорогого, но на диво вкусного – словно само в горло льётся. Не знал, что вести его здесь ждут вовсе нерадостные. Матушка сразу обо всём ему поведала: ещё Вышемила с ним свидеться не успела. Больно рано возвернулся: лишь светило взошло. Какой отклик горе Зимавы в его душе нашло – ведь внука он, вестимо, очень любил – никто не узнал в доме. Словно боярин скрыть всё это хотел. Да всё за обедней и выяснилось.

Мрачнее он оказался самой глухой чащи. Встретил Вышемилу взглядом тяжёлым и разочарованным. Сухо поздоровался, словно первый раз в жизни был не рад её видеть. Она, робко поглядывая на мать – отца приходилось видеть таким совсем нечасто – села напротив него и тут же взор опустила.

– Видно, братья остёрские, принесли с собой недолю большую на эти земли. И людей, что с ними столкнулись, ею наделили, – заговорил Чтибор после долгого и тягучего молчания. – Вот и Зимава…

Он взглянул на Вышемилу исподлобья, будто и она к тому оказалась причастна.

– Зря ты на них… – попыталась было она заступиться, но мать глянула на неё так, что все слова тут же застряли в горле.

– А ты помалкивай лучше, – добавил Чтибор. – Думаешь, нравится здесь кому-то, что Светоярычи эти в княжестве хозяйничают? Что они Зимаву и Елицу стращают? Да пока вынуждены мы молчать. Косляки нас треплют, да и остёрское войско ещё не делось никуда. Но только на надо защищать их. Коль я считаю, что они горе за собой несут, то ты уж никак этого не изменишь.

– Они не такие уж плохие. Я знаю, – упрямо возразила Вышемила. – Я две луны рядом с ними прожила. А Зимава… Она…

– Вот пожила, и хватит, – перебил отец. – Лучше бы и не отправлял тебя туда. Мне уж Тана обо всём рассказала, что приключилось с тобой, – Вышемила только и открыла рот да закрыла вновь. Чтибор зубы стиснул, не сводя с неё пытливого взгляда. – Что скажешь на это? А я ведь не просто так уезжал. Жениха тебе сыскал хорошего. Да только как прикажешь теперь перед ним оправдываться за то, что невинной ты должна быть, а оказалось…

– Как будто я в том виновата! – вспылила наконец она, вставая, да отец рукой махнул резко, приказывая снова сесть – и пришлось повиноваться.

– Ты виновата, а кто ж? – сказал он уже спокойнее. – Что с княжичем спуталась. Оттого и беды.

Вышемила только прикусила губу, чтобы тут же не расплакатьс. С сочувствием смотрела на неё матушка, но молчала пока, не вмешивалась, а отец, кажется, готов был в пыль её размолоть за то, что не по её вине-то и случилось.

– Он приедет за мной, – сказала тихо. – Я уверена.

– Вот, коли приедет, там и думать будем. Если не опоздает, – хмыкнул Чтибор. – А пока ты к мысли привыкай о том, что замуж скоро выйдешь. Не позже, чем по осени. Объявится твой княжич или нет, а я попытаюсь Белояра уговорить, чтобы женщиной они тебя взяли в свой род. А жених – Любор скоро и со сватовством приедет. Ты же знаешь его.

Конечно, она знала Любора, сына боярина Истопского – Белояра. Виделись они и в детстве частенько, а после и по юности, случалось. Да только разве она подумать могла, что однажды тот мужем ей стать вознамерится. Отец с договорами такими не слишком-то торопился, всё приглядывался к тем, кто женихом мог стать для дочери молодшей, обручать её раньше времени не хотел. А тут на тебе – за несколько дней всё решил, словно поскорее дело это завершить придумал. Не иначе о том, что с Вышемилой в Велеборске случилось, узнал он раньше её возвращения. Да только разве признается, разве выдаст теперь того, кто всё ему рассказал?

– Думается, меня ты и спрашивать не станешь, хочу ли я, и кому моё сердце отдано? – Вышемила отодвинула от себя миску, где уж остыли свиные почки с горохом и сметаной приготовленные, и снова взор на мать обратила, ожидая хотя бы её понимания.

– Хватит перечить. Коли отец так сказал, так и будет, – приговорила та да не то, что хотелось. – А против рода своего пойдёшь, тебе только хуже станет. Ни люди, ни Боги тебя не поддержат. Встречала я твоего Ледена. Красивый он и сильный воин. Да только… лучше тебе за Любора пойти.

Вышемила больше ничего слушать и не стала. Не успокоил её ровный и спокойный, что неспешный вечерний ветер, голос матери. И строгий взгляд отца не вызывал в душе робости. Наоборот – ещё сильнее наперекор им пойти хотелось. Она встала и, не слушая резких откликов в спину, вышла из трапезной и к себе направилась.

Там она и просидела почти до вечера самого, размышляя, что же дальше ей делать, да как не выйти замуж за того, кто ей вовек не сдался, хоть парнем был и неплохим. Да пока ничего не придумывалось толкового.

От лютой головной боли её спасла только челядинка, что прибежала из небольшой веси Быстрянки, лежащей подле Логоста – почти у стен его. Пришла она из дома старосты Дубовы, с дочкой которого Даринкой она водила давнюю дружбу. Холопка и передала просьбу прийти нынче в беседу к девушкам, повидаться с подругами, надолго оставленными. И, не сказав о том ни Тане, от которой улизнуть удалось, нарочно не предупредив ни отца, ни мать, Вышемила отправилась прочь из детинца, который стенами своими будто раздавить её норовил.

Девушки оказались рады видеть её. Долго они просидели, неспешно вытягивая из куделей нитки. И разговоры всё нынче текли в беседе незамысловатые, но тёплые, от которых словно всё тело отдыхало.

Ночевать Вышемила осталась у Даринки. Солгать пришлось матушке её и отцу, что Чтибор и Ранрид о том знают. Укрылись они в закутке девичьем, лежали обнявшись и говорили ещё долго, пока сон не сморил. Да только о Ледене слова всё как-то и не пришли: не хотелось ни перед кем, даже перед подругой давней, о княжиче остёрском говорить, словно любой мог разрушить неосторожно чаяния о нём.

Но ещё не отступила мутная туманная ночь, не пролились первые лучи светила в окно, как раздался снаружи страшный шум. Проснувшись, Вышемила не сразу поняла, что это. Только через мгновение, сев на лавке и прислушавшись, различила людской гомон. И вдруг полыхнуло вдалеке, словно огонь Перунов, да не холодный, как блик на клинке, а горячий, жаркий – пожар. Загрохотало что-то, послышался посвист лихой и страшный в этой тихой ещё мгновение назад ночи. Словно вздрогнули синие предрассветные сумерки. Вышемила встала, отодвинула волок шире, потревожив еще сонную Дарину – и бросился в хоромину запах гари; голоса и выкрики стали громче.

Где-то занялся уж пожар – и отсветы его оранжевые дотягивались до серёдки веси.

Вскочил первым староста Дубова, оделся скоро, а переполошенным женщинам велел в избе оставаться, не покидать её, коли надобности не будет.

– Косляки? – спросила его жена – Лияна – почти обыденно.

Ведь не первый раз нападают, а особливо после этой зимы. К такому, конечно, не привыкнешь, но что-то со временем в душе словно успокаивается, не вызывает уже той страшной паники, которая терзала поначалу и выметала мигом из головы все мысли, кроме одной: “Что делать?”

Староста прихватил оружие, что было у него: меч ещё дедовский да топор увесистый.

– Они, кто ж ещё.

– Может, уйти всё ж надо? – Вышемила принялась одеваться, не сидеть же в сорочке одной, ожидая неведомо чего.

– Много их нынче, похоже. Вон как шумят. Коль подбираться близко станут, уходите в лес. А пока тут безопаснее. Может, остановим ещё, – Дубова последний раз окинул женщин взглядом и вышел.

Но скоро понятно стало, что изба, её толстые стены не защитят. Лияна начала и вещи кое-какие в узелок собирать. Младшая и помогать ей пыталась, да мешала только больше. А Дарина и вовсе в оцепенение страшное впала. Казалось, и с места её теперь никак не сдвинуть. Ор страшный стоял кругом, лязг, громыхание, словно гроза надвигалась, и казалось, что даже в избу струится уже запах пыли, поднятой копытами лошадей, и крови.

Вышемила и думала, как поступить лучше. Жалела, что так долго они выжидали, время теряли здесь. И страшно было от того, что до детинца теперь не доберёшься: на улицах суматоха и косляки, которые шарили уже по всем избам подряд. Да делать нечего. Если тут оставаться, то ждёт их верная гибель, а то и полон – тут уж не поймёшь, что хуже.

– Уходим, скроемся в лесу, а там переждём, – уговаривала Вышемила подругу.

Да ту словно ужас сковал страшный, пришлось её едва не силой одевать и за руку тащить прочь из избы. Уже и мать её остальных детей собрала: никто здесь оставаться и ждать косляков не собирался. А отец Дарины, как и все способные сражаться мужи, теперь в самой гуще схватки. Хотелось бы думать, что вернётся.

Скоро все они выбрались во двор, огляделись, прислушиваясь к отдалённому, но неизбежно нарастающему шуму. Повела всех за собой Лияна, поддёргивая за руку младшего сына. Уходили тропой знакомой: бывало, случались такие налёты, что тоже укрываться приходилось. И спокойна она была, словно в лес по грибы или ягоды отправилась. Коли все начнут суетиться и от страха, как Даринка неметь, то ничего толкового, конечно, не выйдет.

Вышемила глянула только в сторону Логоста, который, казалось бы, неприступной громадой, стоял вдалеке – будто скала чёрная на фоне светлеющего перед рассветом неба.

– Ох зря ты вчера в гости к нам наведалась, – покачала головой Лияна, посматривая на неё. – Было бы теперь тебе спокойнее за стенами детинца.

– Было бы, – согласилась та. – Может, можно ещё туда добраться? И вы скрылись бы.

Женщина тоже оглянулась на город, головой покачала.

– Далеко слишком. Может, косляки уже там, у стены собрались. Нынче очень их много.

И Вышемила дальше не стала спорить и уговаривать – споры только могут задержать. Скоро миновали околицу, обойдя самую яростную сечу закоулками и заросшими тропками. Издалека видно стало, что занялись уже в веси пожары – со всех сторон: косляки отовсюду сразу налетели, словно вороны. А пока долетит весть до Логоста, пока подоспеют кмети сюда – то и поздно может стать – особливо, если не закрутит их необходимость город защищать, ведь нынче косляки были настроены серьёзнее обычного.

И такая тревога сковала нутро: за отца и матушку, будто они оказались в самой большой опасности, а не Вышемила, которая бежала прочь, чтобы хоть в чаще укрыться. Видела она вдалеке тёмны фигурки и других селян, которые тоже не желали в руки кослякам попасть. Все они двигались в сторону полосы леса, кто поодиночке, кто сбившись гурьбой – и все пропадали в глубокой тени деревьев. Да только не успели ещё и близко подобраться к укрытию, как визги страшные и крики кинулись навстречу – оттуда, где ждало, кажется, спасение. Лияна встала, схватившись за сустугу плаща, не зная, что и делать теперь. Вышемила, продолжая подругу за руку держать, едва в спину её не ткнулась, не успев вовремя остановиться.

Ещё мгновение стояли они, слушая собственное рваное дыхание и тишину, натужную, звенящую, как снова взметнулись высокие женские голоса в отчаянном ужасе – и из леса выехали всадники, да вышли пешие. Тут даже издаля поймёшь, что не свои. Черноголовые, словно смолой облитые, скуластые. Они гнали коней, будто через широкий овраг прыгать собирались. Лияна развернулась и помчалась прочь.

– Скорее, пока не заметили! Спрячемся там, – она указала на негустой островок деревьев чуть в стороне.

Но они не успели. Медленно поднялось над палом широким, что лежал под ногами, Дажьбожье око. Самым краешком, кажется – но бросило косые лучи по траве, по лядине зелёной от всходов. И осветила фигурки бегущих в ужасе женщин так ярко, что косляки тут же загикали, слегка поворачивая в их сторону. Накрыл плотным пологом глухой топот приближающихся всадников.

Их окружили быстро. Вышемила остановилась, поняв, что не прорваться, хоть лесок спасительный был уже совсем близко – всего в нескольких саженях впереди. Даринка взвизгнула, до боли впиваясь пальцами в её руку. Всадники нависли, разглядывая добычу насмешливо и отрывисто переговариваясь на своём языке. Наверное, так и хорошо – не знать его. Но, судя по лицам, говорили они что-то похабное и просматривались всё, решая что-то. А стоило лишь дёрнуться прочь – в просвет между ними – как они сомкнулись плотнее. И закружили неспешно, заставляя женщин жаться друг к другу. Подоспели и пешие скоро, собрались полукругом, обсуждая между собой новых пленниц – это уж можно было понять по тому, как глядели. Лица их приплюснутые будто, казались жёлтыми в рассветных лучах, а в маленьких глазах почти не отражалось света, и потому казались они тёмными, хоть такими и не были. Первый раз Вышемила видела косляков так близко, а надеялась, что такого не случится никогда.