Дочь реки

Беляну встретить Гроза и не надеялась, хоть и могли они столкнуться в Любшине, большой, оживлённой веси в паре дюжин вёрст от острога, если Рарог верно сказал, что туда она просила её проводить. И, честно признаться, глодала обида на подругу: за то, что утаила свои мечтания. Свои намерения сбежать от жениха и отца. Хоть и понимала, почему так случилось.

– Долго ещё до Белого Дола, Калуга? – наконец отвлеклась она от нелёгких мыслей о том, что её ждёт дальше.

– Дня два, если ничего не задержит, – пожал тот широкими, как у многих гребцов, плечами. – Да только Другош давит, чтобы тебя всё ж высадить завтра подле Вельсенки.

И покосился на неё с сожалением. Один он только, кажется, не против был, чтобы Гроза ему и дальше помогала: вдвоём-то всяко веселее. А он ещё тут как будто тоже не до конца свой.

– Рарог не разрешает, – Гроза невольно попыталась отыскать его среди ватажников, но он ещё не вернулся. – Может, и не ссадят?

Не то чтобы она боялась одна до острога идти: люди добрые, что подхватят по дороге, найдутся всегда. Впрочем, как и лихие – такое тоже случается. Но так придётся задержаться больше, а хотелось добраться до места нужного поскорей. Да и с отцом встретиться, узнать, как он сейчас, не стало ли ему совсем худо. Не всегда, конечно, он в странное безразличие впадал, но случалось это всё чаще и чаще, как будто разум его да и душа сама уже утекали по Волани в невидимую даль, за край, куда ведёт любая река.

Хотела она убедиться, что время не истекло, что есть его достаточно, чтобы дождаться, как закончатся те семь лет, назначенные Грозе самой рекой, что звала её всё отчётливей. И казалось с каждой седмицей, что ждать ещё невыносимо долго.

– А ты как тут оказался? – вновь заговорила Гроза, чтобы отвлечься от тягостных мыслей, когда Калуга, отлучившись ненадолго, снова рядом с ней присел. – Ты ведь парень совсем молодой. Неужто там, где родился, тебе места не нашлось?

– А что мне место? Я под Веривечем жил. Да сиротой остался, как случилось нападение то русинов. Три зимы назад. Слышала, может?

– Слышала, – кивнула Гроза.

Да и кто не слышал. Тогда сильно пострадал самый северный, почти что в устье большого притока Волани – Яруна – стоящий острог. Да и весь, что недалёко от него раскинулась, едва не вся дотла выгорела. Многих побили тогда, но и русинов остановить удалось. Помнится, отец надолго уехал в тот край, потому как без воеводы люди остались, почти без защиты на случай, если викинги решат вернуться. Вот и отправил Владивой туда своего ближника. А Гроза тогда в Волоцке жила первый год.

– Так вот меня стрый Щукор укрыл вместе со своими детьми. Самого его ранили крепко, а отец и мать мои погибли, – Калуга вздохнул и швырнул в огонь подхваченную с земли веточку.

– Но у тебя остался твой род, – Гроза заглянула ему в лицо.

– Остался. Не бросили меня, конечно. Да ты понимаешь, верно. После того, как весь, посчитай, сгорела, да ещё и зацепило лядину одну пожаром, где уж какое-никакое зерно поспевало, туго всем пришлось. А у меня и сестрица младшая осталась. И брат ещё меньше. Стрыю Щукору тяжело приходилось. А там у одного из ватажников наших, Жини, тоже родичи дальние были. Он к ним заехал однажды – и меня забрал. Потому что сам с ним напросился. Зато теперь своим помогать смогу.

– Думается, на поле или на охоте ты помог бы им не хуже, – нахмурилась Гроза, упирая взгляд в пламя. Вдохнула горячий воздух, наполненный запахом уже почти готовой рыбы. – Разве грабить – это лучшее решение?

– Не лучшее, – раздался над их головами твёрдый голос.

Калуга едва с места не подскочил: как будто испугался чего. А Гроза шею вывернула, поднимая голову. Рарог стоял за их спинами, скрестив руки на груди, смотрел без злобы, но с лёгким укором.

– Подслушивать нехорошо, – буркнула Гроза, отворачиваясь.

– А осуждать тех, кто согласился тебя до места довезти, хорошо, значит? – старшой усмехнулся. – Иди, Калуга. Там тебя Другош зовёт.

Парень встал тут же, аж бородёнка его, явно отрощенная для того, чтобы старше казаться, взметнулась. А Рарог опустился на его место и вытянул длинные ноги поближе к огню: сапоги его изрядно промокли. Сколько пришлось по лесу бродить. А раньше ещё – в воду ссаживаться и через мель идти. Грозу-то он на руках донёс до земли – под многозначительные смешки ватажников – а сам ещё бегал туда-сюда много раз.

– Я не осуждаю, – она отвела взгляд, обведя им очертания лица старшого, ярко подсвеченные огнём. – Каждый волен выбирать свой путь. И не всегда правильный.

– А ты выбрала правильный путь, Лиса? – он повернулся к ней. И даже так, не глядя на него, она знала, что сейчас на его губах неизменная усмешка. Как будто он постоянно пытался её поддеть.

– Надеюсь, что да.

– Вечерять-то скоро будем? – гаркнули издалека, со стороны расставленных на берегу шатров.

Было шумно – оказывается – но, увлекшись разговором сначала с Калугой, и вот теперь с Рарогом, Гроза перестала это замечать. А между тем ватажники начинали крутиться всё ближе и ближе к котлу, который – ещё немного – и пора снимать с огня.

– Скоро, – ответила она, не глядя.

– Значит, путь среди тех, кого ты за достойных людей не держишь – верный, – продолжил размышлять над её словами Рарог, когда их оставили в покое. Не забыв, однако, бросить пару двусмысленных замечаний о том, что старшому-то хорошо рядом с девицей, а им жрать охота. – Чем ты лучше нас тогда? От чего бежишь? А если мы по пути нападём на кого-то, ты вид сделаешь, что тебя там не было?

Сердце толкнулась гулко, расплескивая злой жар по груди.

– Не надо переворачивать мои слова, Рарог, – Гроза покачала головой. – Я такого не говорила. Что вы недостойные люди. Но ведь среди вас разные. Вот ты сам. Откуда у тебя эти струги? Строить их – дело нелёгкое, а порой и дорогое. Лодьи у тебя справные, крепкие и не старые, хоть и не прошлым и не позапрошлым летом сколоченные. А о тебе только два года как слухи ходят: раньше и не слышно было ничего. Стало быть, ты забрал их где-то?

Рарог брови приподнял удивлённо, слушая её. И чем дольше она говорила, тем яснее становилась улыбка на его губах. Язык под его взглядом ворочался всё тяжелее. Гроза и пыталась понять, о чём он думает в этот миг, как изучает её: внимательно, чуть прищурив глаза – отчего они стали почти чёрными, утопив в расширившихся зрачках всю спелую ореховую глушь.

– А ты знаешь, что сейчас мне хочется сделать? – сказал вдруг таким тоном, от которого все слова оборвались, как ножом обрубленные.

– Откуда мне знать, – Гроза постаралась не потупиться, хоть и хотелось.

– Лучше и не надо, – Рарог первый устремил взор в темнеющую даль, освободив её из этого душного плена хоть немного. – Такие слова вредны для ушей молоденьких девиц.

– Почему? – Гроза легонько коснулась ладонью щеки, которая становилась подозрительно горячей.

Но упрямство такое одолевало: непременно хотелось узнать, чего это он такой хитрый вид состроил. Хоть и понимала, конечно, чай не маленькая-нецелованная. Старшой оглядел её внимательно – и кожу запекло ещё сильнее от самой груди, что тревожно вздымалась, почти натягивая свободную рубаху.

Рарог снова оглядел её неспешно, и уголок рта его едва заметно пополз вверх.

– Именно поэтому, – он поднял руку и коротко, так, будто бы и не было ничего, провёл большим пальцем по губам Грозы сверху вниз.

Она с трудом заставила себя снова дышать и не показать того, что внутри всё так и ёкнуло от мимолётного прикосновения.

– Ты не ответил.

– Откуда у меня струги? – Рарог встал, явно собираясь закончить разговор. Гроза кивнула, и он добавил неохотно: – Я убил их предыдущего хозяина. Этот ответ укладывается в твои думы насчёт меня?

Обжёг пытливым взглядом и пошёл прочь.

Гроза так медленно, будто затекла шея, вновь повернулась к огню. Наверное, чего-то подобного стоило ждать от Рарога. Порой такие люди, что кажется, только и делают, что зубоскалят и насмешничают, в душе несут большой груз. Отчего-то хотелось верить, что он сказал это нарочно, чтобы ввести Грозу в смятение. Но – странно – она не стала бояться больше всей этой ватаги вокруг неё, зная, что ничего с ней не случится. Коли могло бы – случилось бы в первую же ночёвку. А пока никто Грозу не обижал. Стоило только кому из мужей взгляд косой в её сторону бросить или слово скабрезное, Рарог тому спуску не давал. И странно было это видеть, как он и впрямь пытается от грубостей её оградить, от вполне понятных желаний мужчин, которые, верно, уже не первую седмицу плавают по разным рекам, собирая воедино свою разбежавшуюся на зиму ватагу. И новое знание о нём, прибавившись к тем скупым, что уже были, никак не хотело укладываться в голове.

Как и было на двух предыдущих ночёвках, нынче Грозе выделили отдельный шатёр.

– Ну чисто княгиня у нас в ватаге завелась, – по своему обыкновению проворчал Другош. – И на руках носят, и шатёр отельный. А, Рарог?

– Чего тебе? – огрызнулся тот. Показалось, что после разговора с Грозой он уж больно посмурнел.

– Ты, вроде, не женился ещё, а как будто и муж теперь, – хохотнул ватажник. – Может, всё ж таскаешься к ней, пока мы спим?

Он сделал похабный жест руками. Гроза сглотнула горячий комок гнева, и хотела бы заступиться сама за себя, да благоразумие всё ж взяло верх. Ну, и опаска тоже – чего скрывать. Вот так набросится на него – а он и подкараулит где после, а там уж даже Рарог ничего не успеет сделать. И не исправит уж точно.

– Захлопни рот, Другош, – окликнул кто-то его от другого костра. – Коль завидно тебе…

– Да нет, пусть говорит, – недобро усмехнулся Рарог, глядя на соратника. – Или ты уж всё сказал? Даже если бы и была моя девица, то дело это не твоё. И не тебе его касаться. А будешь тут языком трепать почём зря, я ведь и лишу тебя его быстро да на наживку рыбам пущу. О тебе вздыхать некому. И мстить мне, кажется, тоже.

– По пути Тихобоя пойти хочешь? Запугивать взялся? – всё ж немного утихомирившись, ответил ватажник. – Кажется, его это до добра не довело. Девица того не стоит. Ты не князь здесь, Рарог. Иначе мы не прятались бы, не скрывались от княжеской дружины. И ты не раздумывал бы над тем, чтобы на службу к Владивою пойти вместо того, чтобы варягов пощипать.