Дочь реки

Почему он пропустил тот миг, когда худощавая нескладуха, которую Ратша однажды привёз в детинец – огненноволосая, неугомонная – вдруг превратилась в девушку, на которую обратились взоры многих неженатых кметей в дружине? Как недоглядел? Когда перестал относиться к ней, как к товарке собственной дочери, и вспыхнул – точно сухостой – невыносимым влечением? Страшным, как лихоманка, которая уже не поддаётся никаким травам знахарей, никаким заговорам и молитвам. И забирает, капля за каплей, жизнь и силы. Он не мог вспомнить. Как будто жил с этим чувством всегда, всю жизнь горел и никак не мог рассыпаться в пепел – и перестать мучиться.

Он давал слово Ратше – позаботиться о Грозе. Обещал, что никто её не тронет. А сам…

Чтобы немного остыть после ссоры с Ведарой, Владивой сам отправился на поиски Беляны. Может, думал, что отцовское сердце подскажет, где её искать. Но гриди так истоптали всё вдоль берега Волани и на несколько вёрст вглубь леса, что самый умелый следопыт не разберётся. А сердце предательски молчало, будто не чуяло никакого следа Беляны. Вообще ничего, что подсказало бы, где её искать.

Пропадала помалу, растворялась утренняя прохлада. Оттесняло её в тень соснового бора тепло, что лило на головы раздухорившееся Дажьбожье око. Владивой остановился на той прогалине, где собрались девушки, когда и обнаружилось, что Беляны среди них нет. Он опустил взгляд в траву, примятую нещадно: ещё нескоро поднимется – и заметил вдруг одинокий туесок, который стоял у вывернутой из земли коряги, гладкой, словно обструганной, до того её вода обласкала, прежде чем на берег выбросить.

Владивой подошёл и поднял туес за ремень, покрутил, заглянул внутрь – и в нос душно пахнуло брусничным листом. Даже голову прояснило.

– Это чьё? – спросил у ближнего кметя из тех, что стояли неподалёку, тихо переговариваясь и ожидая приказа: искать дальше или в детинец отправляться.

Утро уже почти минуло, и светило поднялось на небоскате так высоко, как могло в начале травеня. Гриди устали и почти отчаялись хоть что-то сыскать.

Парень пожал плечами, спросил что-то у соратников.

– Говорят, кто-то из девиц тут оставил, – повернулся к Владивою снова.

– Гроза, – добавил кто-то из гурьбы.

Как по сердцу полоснул. Каждый раз это имя заставляло замереть на миг, вслушиваясь в него. Как звучит на устах других мужчин, и нет ли в их голосах того, что заставило бы обеспокоиться.

Владивой закинул туесок на плечо: надо бы Грозе вернуть. Никому другому доверять это он не хотел: а девиц кругом уже не осталось, всех отпустили в город, чтобы не суетились тут, не мешали. Он прошёл чуть дальше по берегу, собираясь уж в седло садиться и возвращаться в детинец. А после, как кмети хоть немного передохнут, снова за поиски приняться. Теперь уж дальше по дорогам рассыпаться: мало ли какие следы найдутся. Не верил он, что пропала она вот так, бесследно.

Он обратил взор к водам Волани, надеясь смутно, что, может, она хоть какой-то ответ даст. Но вода текла неспешно, спокойно. Разносилось вдоль берега скрипучее покрякивание уже вернувшихся с южной стороны уток. Гомонили кмети, озадаченно и осторожно, чтобы не потревожить из без того злого сегодня правителя.

Показалось, впереди мелькнула светлая фигурка. Замерла, обернувшись – и вновь скрылась среди рябого бело-чёрного частокола берёз и грозных бронзовых столпов сосен. Затерялась за полупрозрачной стеной тонких веток.

– Беляна! – окликнул Владивой и быстрым шагом, поддёргивая туесок на плече, поспешил за ней, не обращая внимание на оклики гридей.

Он спешил за ней, уверенный, что успеет нагнать. Всё же спрятаться решила, проказница. Всыпать бы ей за то хорошенько, да уж не к лицу девицу на выданье розгами хлестать. Хоть и заслужила. Белая рубаха с яркой, словно кровь, вышивкой по рукавам то и дело показывалась перед взором. И снова пропадала. А то и оказывалась очередным стволом берёзы, в который Владивой едва не тыкался носом – и только потом понимал. Но она неизменно появлялась вновь, не подпуская к себе слишком близко, не давая разглядеть. Он не знал, сколько бежал так, преследуя девушку, что явно не хотела быть пойманной. Ноги уже исхлестали упругие ветки, сапоги подмокли: пришлось пробежать через небольшое болотце. И вдруг Владивой вывалился на узкую полосу бережка, обрывистого, выше двух саженей, что нависал над водой промытым у подножия яром.

Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.

– Гроза? – Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.

Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо – и свет очертил её гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг её, развернул, прижимая спиной к белому в чёрных рубцах стволу. Вцепился в губы её своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.

Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной её тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться – тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда ещё сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень берёзы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или всё же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые всё зверьё в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.

– Не там ищешь, – сказала наконец.

Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя – и глаза её как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.

– А где искать? – успел только спросить Владивой.

– Куда пойдёшь искать, там большая недоля тебя ждёт. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твоё и твоим не будет никогда.

Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья – а вила. У них правда своя, они видят всё по-другому, с иной стороны.

– Так где искать-то? – повторил Владивой громче.

И хотел коснуться её снова, но не решился, будто сломать, как тонкую ветку, боялся. И ответа так и не получил. Вилы могут предсказывать беды. И даже смерть, если уж на то есть воля Богов, если так сплелись нити судьбы. И Перун не защитит, не станет заступой: всё решено. Да можно ещё изменить, раз вила решила предупредить. Знать бы только, как.

Вывалились на прогалину кмети, а женщина пропала, мгновенно истаяв. Остались только от неё тонкие обрывки тумана – но и они через миг пропали, развеянные ветром.

– Что-то увидел, княже? – окликнул Владивоя десятник Твердята.

Уж тот одним из первых бросился Беляну искать, как будто до сих пор винился в том, что напали на них русины по дороге в Росич. Да разве ж он в том виноват. Виноват кто-то другой, кто ватаги эти никак не сдерживает, а может, и посылает собственной рукой. Давно Владивоя подозрение брало, что сам же ярл Ярдар их за ручных псов держит. Неведомо чего добивается: может, власти большей на береговых землях, а может, желает Владивоя заставить по его правилам жить и торговлю вести. Кто знает: в том только предстояло разобраться. Потому-то он дочь и отдал за среднего сына ярла – Уннара. Воина справного и уже отмеченного долгим походом через море на запад вместе с конунгом Бьяртмаром. Сын-то, верно, от отца недалеко шагнул, но показался Владивою при встречах мужем хоть и суровым, но не лишённым справедливых и разумных мыслей. А уж то, что именно он станет отцу наследником после, и вовсе сомнений не было. Большая воля в нём к тому виделась. Во всём он Ярдара поддерживал и рядом с ним был. А Беляна – девица умная и помогла бы разобраться, что там и к чему на далёком, но не слишком, острове Стонфанг.

Так казалось ему ещё вчера. А сейчас Владивой, глядя в лица гридей, что смотрели на него озадаченно и с лёгким испугом: не спятил ли княже в одночасье от горя о потерянной дочери? – боялся убедиться в том, что дочь его и впрямь так разумна. Потому что она и правда не потерялась в царстве лешего, не ушла в самую глушь по злой воле духов. И искать её надо не здесь: права вила. И Ведара была права отчасти – как ни странно это признавать.

– Всем передайте, что в детинец едем, – громко велел Владивой гридям. – Нет здесь Беляны.

– Может, поищем ещё, княже? – возразил кто-то из кметей. И вперёд уж шагнул, чтобы на слове своём настоять, опустившего руки отца вразумить. – Отыщем следы. Вернём её.

– Нет, – Владивой усмехнулся. – Возвращаемся. Ты, Твердята, как приедем, назначь два десятка парней, чтобы дороги прочесали. И пристань тоже. Где-то там её следы.

Десятник покивал медленно, словно всё ж не до конца ещё понял, что заставило князя вдруг решение своё изменить. И, проходя мимо кметей, Владивой видел, как переглядываются они, шепчутся тихо-тихо, почти неслышно – и можно с шорохом ветра в ветвях перепутать. Осуждают, решают, подчиняться ли приказу или стоит самим княжну искать, без его ведома. Но скоро они сами всё поймут.

Во дворе детинца Владивой бросил поводья своего вороного жеребца конюшонку и поспешил в терем, не отвечая на взгляды обеспокоенной гридьбы, на оклик сотника Деньши, который торопился узнать – даже от него самого – чем обернулись поиски Беляны. Как будто Владивой не знал, что тот давно на дочь поглядывал с пылом во взоре. Да и подойти не решался к Беляне, зная точно, что не для него такая невеста уготована.

Носились по переходам терема густые запахи почти готовой обедни. Кутало лицо теплом дерева и пылью. Разгорячённый быстрой ходьбой, Владивой почти задыхался в этих привычных запахах, словно в дыму. Нехорошее предчувствие гнало его в спину. То, что наросло, натянулось, как готовая прорваться гребель, пока он ехал в детинец. И связано оно было уже не с Беляной, которую только теперь и ловить, пока не успела далеко сбежать, а с Грозой. Не давали покоя слова Ведары, что от неё дочь, всегда спокойная и послушная, набралась вдруг буйства непокорности. И вспомнилась их давишняя встреча – когда она едва не бегом умчалась из его горницы, обиженная, разозлённая так, что в глазах её, полных самой густой летней синевы, вдруг встали слёзы.

Владивой прошёл до женского терема и поднялся на второй ярус, едва не спотыкаясь на каждой ступени. Треклятый туес, вовсе не тяжёлый – с травами-то внутри – обратился вдруг булыжником, который оттягивал плечо. Тихо взвизгнула попавшаяся навстречу челядинка, когда Владивой едва не сшиб её с ног. Он коротким взмахом руки успел поймать выпавший из её рук ворох тканин, сунул её обратно и пошёл дальше, ни разу на девку не взглянув. И жгло его сейчас страшное чувство, что, если он войдёт сейчас в горницу Грозы, то не выйдет из неё, не получив девушку всю – до конца. И понимал в то же время, что не сможет так поступить. И эта разодранность между двумя противоположными уверенностями норовила разорвать его на части.

Он толкнул дверь, не постучав. Надеясь, что сейчас возмутятся девицы, что, коротая время, сидят внутри за разговорами или рукоделием, от нежданного вторжения в женское обиталище, куда мужам врываться так нахально нельзя. Но в хоромине Грозы, темноватой без единой зажжённой лучины – едва озарённой только светом, что лился в приотрытое оконце, было пусто. Так пусто, что сомнений не осталось – девушка сюда не вернётся через миг. Не окликнет Владивоя, встав за его спиной. Никто из челядинок, взбудораженных пропажей Беляны, до сих пор ни разу не проверил, как тут Гроза. А её просто не было. Лёгкий беспорядок царил повсюду. Пара брошенных небрежно платков, сдвинутая наискось лавка, будто девушка лазила в ларь, что стоял под столом. Обронённая лента – как шкурка змеи, валялась у лавки, на которой та спала. Владивой прошёл дальше в горницу, спуская с плеча опостылевший туесок, из которого пьяно и душно несло травами, и тот грохнул о пол.

Владивой подошёл к лавке Грозы, ещё озираясь и не до конца веря. Откинул крышку большого ларя у изножья – и верно ведь, всё переворошено, словно собиралась она в спешке. А куда побежала – догадаться-то нетрудно.

Рарог нынче отплывать хотел – а дочка Ратши уж больно резво в тот же день пропала. Вместе с Беляной. Верно, решили голову ему заморочить, вместе улизнуть из города – подружки. А находник с зенками плутоватыми им никак помочь взялся. То-то и не хотел в Волоцке лишнего дня задерживаться, как будто пятки у него горели. Что ж, попадётся теперь – и не быть ему целым.

Владивой поднял ленту Грозы с пола, пропустил между пальцами – та самая, которую он девчонке из поездки на Стонфанг привёз. Как увидел на том торгу среди диковинных тканей, что возили туда купцы с южных земель – сразу понял, как дивно она к глазам её придётся. Как оттенит рыжину её волос. И по спине лёгкая дрожь прошлась: до того сильно напомнила гладкость нежной ткани кожу Грозы, которую ему, на свою беду, уже довелось ощутить. Но злобы не было – стояла только духота в груди тугая от осознания, что вот так она ушла, не сказав лишнего слова. Да только разве ж правда верит, что ей удастся улизнуть? От князя? От того, кто уже завладел её телом и разумом: он чувствовал, знал по тому, как она отзывается на его ласки, как дышит и гладит мягкими ладошками, отдаваясь на его волю.

Не понимает ещё, что они повязаны уже. Или не хочет понимать, надеясь, что всё само собой пройдёт, коли с глаз долой. Да не бывает так… Не бывает, Гроза.

Владивой оплёл лентой пальцы и вышел из девичьей горницы, напоследок жадно втянув запах, которым она была наполнена. В голове качалось что-то от острого чувства неверия в случившееся. От предательства двух самых дорогих ему девиц. Он шёл, едва не шеркаясь плечом о тёплую стену. Спустился во двор и кликнул ближайшего отрока с приказом коня ему сызнова седлать.

– Куда ты, Владивой?

Воевода Вихрат догнал его со стороны дружинного двора. Встал, скрестив на груди руки, посмотрел не с вопросом в глазах, а осуждением больше.

– Кметей мне трёх быстро. Со мной поедут. На пристань, – только и ответил тот, не желая ничего объяснять боярину. – Гроза тоже пропала.

– Да небось бегает по двору где-то, – пожал Вихрат плечами. – Ты ж знаешь, она на месте не сидит.

– Не бегает. Убежала уж…

Коней оседлали быстро. Владивой первым выехал из детинца, а кметям только и осталось, что за ним поспевать. Пронеслись по мостовой, распугивая посадских, хоть и надо было придержать скачь, да как-то всё равно было. Владивой боялся не успеть. И знал уже, что, верно, не успел, потому как день замер на самой верхушке полудня, готовый покатиться на другую сторону. Поднялось Дажьбожье око – выше уж не бывает в начале травеня. Дохнуло рыбой из восточных ворот. Гомоном людским накрыло, словно плотным покрывалом. Владивой с пригорка окинул взглядом лодьи, что стояли у берега: полные людьми и почти пустые – и нигде не видел стругов Рарога. Стало быть, отплыл уже.