Дочь реки

И вздохнул шумно.

Наутро в детинце было так тихо, будто Морана серпом прошлась. Только почти неслышно, словно мыши в подполе, возились челядинки: какой бы буйной ни была ночь, а работу за них никто не сделает. Гроза встала, верно, раньше многих. Да и спала, правду сказать, нехорошо. Всё что-то беспокоило. И мысли в голове всё рваные кружились: то о Сении, которая на шаг опасный пошла. То о Рароге, который сегодня уже должен был из детинца вместе с людьми своими уйти – а там уж Макоши одной ведомо, как нити расплетёт или спутает сильнее, может, и не увидятся больше никогда. А особенно меньшице лучше вовсе с ним теперь не встречаться. То чудилось всё, будто Владивой вот-вот войдёт в горницу: на вечере во славу Даджьбога он тоже не раз и не два к мёду прикладывался. Голова обычно у него ясная всё равно остаётся, да мало ли как кровь взыграет. Опасалась она этого каждый миг – а может быть, ждала. Только больше всего того, что остановить его не сумеет – не захочет.

И отчего-то отец вспоминался. Как он живёт – вдали от Волоцка, откуда князь его хоть и не открыто, а прогнал. Потому как воевода, который не всегда с собственной душой в ладу, ему здесь не слишком-то нужен. Одно облегчение: матери она нынче не видела. Ни во сне, ни перед взором внутренним. Последней встречи с ней Грозе хватило. Встретиться бы наяву: может, и удастся найти путь к её нечеловеческому сердцу, если есть оно у неё вообще. Может, тина только одна вместо него или коряга сухая: хоть топором руби – ничего не почувствует.

Умывшись и едва разодрав гребнем витые локоны, чтобы собрать их в косу, Гроза отправилась в соседнюю горницу – к Беляне. Сегодня они вместе с челядинками собирались пойти травы пособирать. После Дажьбожьего дня великая сила в них: и в листьях брусничных, что только-только из-под земли пробились. И в кореньях. Сама Гроза умелой травницей себя не считала, а вот Беляна уж так это дело любила, что невольно приходилось ей потакать. К тому же нога, как княжна сказала, у неё почти совсем прошла: Шорох не зря был самым умелым знахарем в Волоцке да и окрест него тоже.

– Чего такая смурная, Гроза? – встретила её княжна весёлым щебетом.

Даже слишком звонким – в такую-то рань.

– Да что-то долго мне сегодня сон не шёл, – Гроза тяжко опустилась на лавку у стены, наблюдая за суетой Беляны, которая так по хоромине носилась, будто не за травами собиралась, а в такую дорогу дальнюю, что не одну пару лычаков стопчешь. То останавливалась, задумавшись, то вновь принималась вещи перебирать. То хваталась за ленты, то принималась руки совать в рукава свиты. А Гроза держала на коленях туесок для трав, постукивая по нему пальцами, и почти погружалась в дрёму от этого мельтешения. Словно птичка в силках бьётся.

Перехватили они в поварне каши – под строгим взором Волуши, которая нынче тоже легла только под утро – прихватили с собой хлеба да молока. Но без Дарицы ускользнуть им из детинца не удалось: наставница княженки их едва не за косы поймала у самых ворот – и с ними отправилась, заставив шумных челядинок изрядно притихнуть. Беляна сникла заметно, но наперсницу гнать не стала. Куда без неё пойдёшь – и правда.

Сумерки поутру были ещё плотные, хоть нынче дождь совсем прошёл – и небо оттого сияло прозрачной жёлтой каймой с востока, холодея и холодея к самой вышине. Недобрый час сумеречный, когда ночь ещё не отступила совсем, а заря только-только зародилась на небоскате. Да пока дойдут, Око уж поднимется над окоёмом.

В посаде тоже было почти безлюдно. Навстречу редко кто попадался. Молчал ещё торг недалеко от ворот, хоть и там уже зарождалась жизнь. Звучали отдалённые голоса и басовитые оклики стражи на стенах.

Женщины вышли из Волоцка – через мост – и пошли в недалёкий лесок. Там, на солнечной опушке вблизи реки можно было пособирать добрых трав, которые и в отварах ароматных хороши будут и при хвори какой помогут. Только-только они поднялись из земли, ещё храня всю её силу, но и напитались уже теплом Ярилиным, который нынче в самое буйство входит.

Беляна молчала, перебирая пальцами ремешок туеска на плече. Уж какая была взбудораженная в своей горнице, а теперь вдруг как будто потухла.

– Ты чего опечалилась? – Гроза тихонько толкнула её под локоть, косясь на Драгицу: чтобы не подслушивала.

– Скоро снова в дорогу, – вздохнула княжна. Будто только об этом вспомнила. Потеребила кончик перекинутой через плечо косы и закинула её за спину.

– Неужто так уж тебе Уннар этот не мил? Я же видела его, как бывали они в Волоцке. И воин сильный, и наследником своему отцу будет. Да и собой тоже…

– Перестань! – едва не всхлипнула Беляна и пихнула её ладошкой в плечо. – Нарочно, что ли?

– Не нарочно, – Гроза усмехнулась горько. Тяжело смотреть на подругу, которая от замужества скорого только мается больше. – Только Любора своего ты уж сколько лун не видела. Да и он не слишком рьяно попытался тебя у Владивоя отвоевать.

– Отец против. Сама знаешь. У него в мыслях всё по-другому. А матушка не заступилась за меня совсем, – голос Беляны становился всё тише, хоть и злее. – А ты… Ты тоже могла словечко замолвить за меня. Батюшка ведь слушает тебя. И… Ты могла ведь!

– Да где ж он меня слушает! – не выдержала Гроза. – Я для него всё равно что ты.

– Не смеши, – глаза княжны сощурились ехидно.

Но больше она ничего добавлять к тому не стала. А у Грозы будто в горле тина прогорклая осела. Что ж это творится? Зачем до такого довела, что даже и дочь Владивоя то и дело говорит о том, что знает о них всё. Она огляделась, повинуясь острому желанию бежать. Немедленно уносить ноги подальше от Волоцка. От Владивоя, от глаз его дурманных и голоса. За что Недоля опять её сюда привела тогда, как она хотела уже уйти?

Скоро дошли и лесочка чахлого, тонкого, что стелился прутиками молодой поросли, помалу подбираясь к околице веси Болотка, что под Волоцком лежала. Зашли по тропке в глубину его, пронизанную чистыми лучами Дажьбожьего ока, сырую и прохладную. Животворящая роса вмиг засыпалась мелкой пылью в черевики. Тёмными брызгами осела на подолах женщин. И сразу охватило со всех сторон такое спокойствие дремотное, что даже песней его нарушать не хотелось.

Но девушки разбрелись помалу в стороны: кто почек берёзовых собрать, кто коры ивовой. А кто к земле наклонился – за тугим брусничным листом. И песня помалу зародилась на губах звонкой Весейки, полилась между стволов – а там её уже все подхватили. И даже Гроза подпевала немного, хоть и считала, что ещё в детстве ей хорошенько наступил на ухо медведь.

Так и побрели они неторопливо вдоль опушки, то и дело перекликаясь. Но всё реже: чем сильнее захватывало их вдумчивое занятие. Помалу добрались уже и до реки – а там собираться стали на берегу, на небольшой прогалине: чтобы отдохнуть и подкрепиться пирогами. Первой пришла Гроза, опустила туесок на землю и, как всегда, обратилась к матери-реке мысленно, благодаря за всё. За то, что воды свои несёт ровно, питает здешние земли ручьями, большими и малыми, а оттого всё живое вокруг поделиться может своей силой с людьми. И Волань как будто отвечала ей своим особым языком, успокаивала, утешала, может. После Гроза умолкла, глядя в ровную речную глубь. Но тихий покой в душе, который она так редко теперь находила, разрушил сначала шорох шагов, голоса девиц, а там и удивлённый возглас:

– А Беляна-то где?

Гроза оглянулась, окинула взглядом девушек, которые недоуменно озирались кругом. Остановилась на бледном, как луна, лице Драгицы. У наставницы, кажется, и руки даже задрожали от потрясения, что сковало её в один миг. А ну как совсем дурно станет? Гроза подбежала к ней, за локоть ухватила.

– Постой, не пугайся так! – заговорила сбивчиво, усаживая наперсницу на сухой топляк, который неведомо какая сила на берег вынесла. – Сейчас мы её кликнем громче, и она точно придёт. Увлеклась, небось. Ты же знаешь, Драгица Гордеевна, что она травы собирать дюже любит.

Девушки снова рассыпались по кустам, громко, на всю округу, ближнюю и дальнюю, окликая Беляну. Гроза и сама всё кружила, кружила вдоль берега, до хрипоты зовя подругу. Пока в горле не засаднило настолько, что и слова лишнего не вымолвишь. Сколько времени так прошло – кто знает. Уж и Дажьбожье око поднялось выше, подпирая нижние ветки высоких, тонких, как лучины, сосен.

Но княжна так и не отозвалась.

Челядинки едва не все ноги сбили по оврагам и ямкам, что прятались в густой короткой траве да за насыпью прошлогодних листьев. Собрались снова на том берегу, где ждала их Драгица, глядя бездумно в безразличную даль, до самого окоёма устланную водами Волани. Тонкую полоску противоположного берега и не разглядеть почти.

– Я побегу в Волоцк, – выдохнула Гроза, остановившись рядом с наставницей. – Пусть кмети всё вокруг прочёсывают. А вы ещё её поищите. Да сами не заплутайте.

– Владивой, – почти простонала женщина, хватаясь за голову. – Ой, что будет…

Да, подумать страшно, как разгневается князь от вести о пропаже дочери. Какая лютая тревога его обуяет – которая непременно выльется упрёками на голову Драгицы. Да что ж поделать? Без гридей тут точно не справиться. И всё ж никак не давала покоя мысль: как княжна могла здесь заплутать? Ведь знает эти места с самого детства. И Гроза попыталась вспомнить, когда перестала её голос слышать. В какой миг это произошло? И не сумела: девушек вокруг много, не всякий оклик различишь.

Она подхватила подол и понеслась едва не бегом к городу. И запыхалась страшно, пока поднималась чуть в гору. По вискам тёк пот, рубаха прилипла к спине. Но она постаралась шага не сбавлять: скорее сказать всем. А там сыщут, поди. Как по-другому-то?

Она влетела в ворота детинца. И сразу – к дружинному полю, где можно и воеводу Вихрата порой встретить. А уж какого десятника – и подавно. Первого заметила сотника Деньшу, схватила за рукав, разворачивая к себе, дыша тяжко, пытаясь хоть слово вымолвить.

– Что стряслось, Гроза? – сразу понял он, что неладное творится.

Поймал ладонями лицо. А она и отстраняться не стала, потому как не до этого.

– Беляна… – выдавила наконец, едва уняв дыхание. – Пропала в лесу. Пока мы травы собирали.

Сотник не поверил сначала: так явственно застыли его глаза при попытке понять, какие-такие страшные слова срываются с губ Грозы. Но он быстро пришёл в себя. Оттолкнул её легонько:

– К князю иди. А я кметей пока соберу. Отыщем.

Он пошёл к избам, а Гроза встала, не в силах больше и шага сделать. К князю идти… Да легче сейчас с крыши терема броситься, чем пред очами Владивоя встать. Но она всё же сдвинула себя с места. Прошла по двору – под недоуменными взглядами отроков и случайной челяди. Немного остыла после бега – и стало прохладно немного в свите даже в тереме нагретом. Гроза распахнула одёжу, бездумно стаскивая с плеч, и вошла в покои князя. Верно, после утренни он ещё оттуда не ушёл?

Она едва не столкнулась с Владивоем в дверях. Князь быстро подхватил её под локоть. Опустил на голову взгляд озадаченный, но и радостный как будто. Прорезались в уголках его глаз тонкие морщинки: он умел порой улыбаться только ими.

– Ты чего это, Грозонька?

И понятно, чему удивился: сама она никогда к нему не ходила. Только если звал порой.

– Мы травы собирали у реки… – она подняла лицо. – Беляна пропала. Мы искали, но пока не нашли. Я Деньше сказала. Он кметей сбирает.

И всё. Все слова закончились – а горло словно пересохшим колодцем обратилось. Что будет теперь? Владивой поддел её пальцами за подбородок, вскидывая, обводя лицо тяжёлым взглядом.

– Иди к себе, – только и бросил.

Отпустил, оставив на коже остатки прикосновения – и быстро ушёл.

Гроза и хотела за ним пойти, помочь ещё хоть чем-то, но не стала. Кмети теперь лучше справятся, а девицы подскажут, что смогут. Она слышала, сидя в своей горнице у закрытого волоком окна – хотела отодвинуть, да забыла – как вернулись челядинки из леса. И голоса их понеслись между беревенчатых стен, встревоженные, словно стайка птиц. Стало быть, ещё не нашли…

Как же так случилось? Неужто сам леший решил вдруг княжну в свои чертоги завести и погубить? Только зачем? Ведь всегда ему требы оставляли, прежде чем в лес войти. Никогда не обижали добрым словом и кашей с маслом. Зачем ему теперь было буйствовать? Ну не от песен же девичьих, которые призваны были духов лесных, недобрых отогнать, он разозлился?