Дочь реки

А больше всего – от взглядов чернавок, что сновали вокруг вместе с юркими отроками. То подливали они пиво и мёд в большие братины, то убирали уже опустошённые мисы и кувшины. Пока Рарог озирался в гриднице, натолкнулся не на одно пригожее девичье личико. Но привлекали вовсе не они: были тут и другие женщины, которые выделялись среди всех. Потому как сидели рядом с князем. Одна старше, но ещё в годах не слишком больших. Красивое и строгое её лицо было будто из берёзы вырезано в обрамлении ослепительно белого в полумраке хоромины убруса и тускло поблескивающих рясн. Её взгляд, безразличный, словно погружённый в себя, медленно скользил по головам собравшихся вокруг людей, ни на ком не останавливаясь. Даже необычные гости, коим не каждый здесь был рад, не заставили её приглядеться к ним. Княгиня Ведара – Рарог знал её ещё с тех пор, как в детинце первый раз появился. Вторая женщина, совсем молодая, пожалуй, немногим старше княжны, что сидела чуть поодаль от отца, отличалась от старшей жены князя живостью взгляда и лёгкостью. Она с интересом рассматривала всех, кто входил в гридницу. А уж когда Рарог остановился в небольшой заминке у стола неподалёку, и вовсе вперилась в него неподвижно. Тогда только он узнал её: та Сения, что накануне во дворе ему повстречалась. Что же получается: княжеская меньшица? А Владивой зря жизнь не проживал, стремился больше наследников после себя оставить. Да пока только был у него старший сын, что на востоке в другом большом городе сидел – Коломниче. И дочь помладше. И никто из них на детей Сении не походил, уж больно велики.

Рарог улыбнулся меньшице, чуть наклонив голову после того, как князя с княгиней поприветствовал – и та улыбкой в ответ одарила. Он обвёл большую хоромину взглядом в поисках ещё одного лица, которое здесь увидеть хотел, но не нашёл. Не было среди женщин Грозы – и оттого стало казаться, что она и вовсе привиделась.

– Садись подле меня, Рарог! – через всю гридницу донёсся громкий голос князя. – Гостям, что спасли мою дочь, особый почёт.

Он указал на лавку неподалёку от своего места – и его ближники: старшие дпужинных да воевода Вихрат, который только к вечеру, видно, и приехал, чтобы вместе с правителем почтить Даждьбога, сдвинули плечи, чтобы пустить Рарога.

А пока он усаживался, дверь снова открылась, и в хоромину вошла та, кто заставила кметей на миг смолкнуть. И не хотела, видно, привлекать к себе столько взглядов, а всё равно как будто огоньком пронеслась по гриднице между чернавок и отроков, которые ходили за спинами мужчин. Взгляда она ни на кого ни разу не опустила – смотрела всё перед собой и молча села подле Беляны, а та что-то тихо сказала ей на ухо. Рарог и старался не слишком долго разглядывать её, а взор было сложно отвести. Десятник Твердята, что сидел рядом, случайно толкнул его в плечо – и он отвлёкся, а напоследок самым краем глаза заметил, как смотрит князь на подругу своей дочери. Мимолётный это был проблеск – один миг, и князь уже уставился в свой кубок. Но по спине как будто горячими прутьями продрало. И все слова Владивоя о Грозе, сказанные напоследок, вдруг обрели совсем иную подоплёку.

Обжигающий взор князя заметил, видно, не только Рарог. И уж сколько бы ни была бледна его меньшица, а побледнела ещё больше. Задышала часто, покручивая в пальцах резную ложку. И, кажется, хотела бы сказать что-то мужу, да не решалась как будто.

Всем ватажникам нашлось место за столами. И хоть всё ещё посматривали кмети на них с понятной подозрительностью, а теснились, придвигали миски ближе. Скоро и разговоры на всех стали общие. И чарки сталкивались в братинах до треска, до хохота. И, верно, глядя на разгорающееся веселье, Боги радовались вместе с детьми своими и внуками.

Мужи ничуть не уставали от еды и питья, хоть и наступала уже со всех сторон хмурая сырая ночь – даже в гриднице чувствовался её дух, пробирался внутрь, стоило только кому-то приоткрыть дверь. Первой ушла с пира княгиня Ведара. Всё время она просидела, не сказав никому и слова, словно всё это было только необходимостью, которую она выполняла вовсе через силу. Она пожала легонько плечо дочери, и та встала с места тоже, хоть и промелькнуло по её лицу заметное сожаление.

Одна за другой женщины покидали гридницу, оставляя мужей за разговорами, в которых им места уже не находилось. Да и устали нынче, исхлопотались – пора и отдохнуть. Рарог и моргнуть не успел, как вслед за меньшицей пропала с глаз и Гроза, за которую взгляд весь вечер цеплялся. А вот она в его сторону ни разу и не посмотрела, будто не было его здесь. И оттого непрошенная острая досада разрасталась в груди. И как ни заливай мёдом – всё равно колет. Что же за напасть такая? Словно чары кто творил над ним. А может и все чары только в наружней неприступности девицы и мысли, что вот сядет он в струг свой – и больше её, может, не увидит.

Приветливые и улыбчивые, несмотря на усталость, чернавки чуть скрашивали злобу на самого себя. Прижимались горячими боками, протискиваясь между мужских плеч, да повизгивали коротко и тихо – не очень-то рьяно – если у кого-то вдруг руки чесались пощупать их. И чем дальше, тем посвящённое Даждьбогу пиршество будто в дурман погружалось. Вот уж и князь, который от дружины своей ни в чём не отставал, стал казаться не таким суровым. И лица гридьбы и находников слились в одно: раскрасневшееся, блестящее от испарины, с разгоревшимися буйством глазами.

Пожалуй, пора и честь знать, а иначе ни одна на белом свете сила не сумеет поднять утром с лавки и заставить ещё и к кормилу садиться. Рарог вывалился из гридницы – подышать. Уж больно душно там стало и шумно, как мужи успели пива изрядно выпить. У самого голова во хмелю: давно такого не бывало. Ещё одна опасность в княжеском тереме оказаться: столько всего вокруг, что не каждый день встретишь в жизни дорожной. И яства разные, и мёд самый лучший и пива – хоть залейся. Конечно, своим ватажникам Рарог не позволял буйствовать и в загул уходить, даже если случалось богатую добычу перехватить. А сегодня-то что ж. Пусть гуляют. А там работа на стругах быстро вышибет из них всю вялость после такой шумной ночи.

– Ты куда, Рарог? – крикнул кто-то вослед.

Он только отмахнулся. Встал на крыльце, задрав голову к небу, с которого сыпала мелкая морось. Оседала на резных перилах, за которые он ещё держался, на траве, всё более густо поднимающейся из земли с каждым днём. Вздохнул. Надо бы пойти да отоспаться хорошо.

Чуть покачиваясь, хлюпая по влажной земле, Рарог двинулся к дружинным избам. Едва не рухнул, поскользнувшись на мокрой тропке, руками взмахнул, вновь находя равновесие. Живым бы добраться… Что ж за хмель такой опасный в голове ворочается? Кажется, и выпил-то не так много, как случалось порой. Но дурнотно так – нехорошо. Аж перед глазами плывёт. Повернув за угол терема, он поднял взгляд – и встал на месте. Впереди стояла девушка, будто полупрозрачная среди блестящей пыли дождя. По плечам её разметались волнистые медные пряди, большой хитровытканный платок покрывал хрупкие плечи, свисая едва не до колен. Она была под ним в одной рубахе синей и понёве. И смотрела так неподвижно, будто и сама призрака встретила – не ожидала. Но не успел он лица разглядеть, как она повернулась и пошла прочь. Не быстро и не медленно, а так, чтобы он следом за ней успел. Так явственно коснулось её веление мысленное, чтобы шёл за ней. И качнулась тут же догадка острая, режущая по всему нутру от груди до паха, растекаясь жаром: Гроза ведь это! Она?

Да как рассмотреть-то лучше? Только что и разберёшь, что рыжие пряди, как горицвет – всполохом среди серых сумерек, что заливали княжеский двор. Она обернулась – перед самым крыльцом женского терема. Быстрый взгляд поверх пушистой от влаги копны волос. Упорхнула – только пальчики тонкие заскользили по перилам вверх. Рарог, как заворожённый, поспешил дальше – в тепло согретого печами дома. Да неужто? Всё кусала его Гроза, едва в его сторону смотрела, а скрывала многое, получается? И новой волной дурмана ударило в виски – Рарог даже покачнулся, едва устояв на ступенях. Ядрёный мёд у князя, ничего не скажешь.

Он проскочил в дверь – и по другому всходу поднялся на второй ярус. И дверь одна из двух, что были здесь, оказалась приоткрыта. Он вошёл, на ходу снимая слегка сырую свиту. Огляделся: горница и правда девичья. Пара лучин горит на столе у окна. А девушка, слегка встряхивая мокрые волосы, зажигает ещё – в другом светце. Упал платок с её плеч – она руку вскинула поймать, да Рарог скорее успел. И тут понял вдруг, что это не Гроза.

Сения, княжеская меньшица, обернулась к нему. Сияла на её губах улыбка, да сползла мигом, как будто увидела она в глазах Рарога разочарование. Хороша она была по-своему. Только выглядела чуть болезненно, как будто недавно совсем какой недуг пережила. Но от того хотелось её обогреть и защитить даже. Провести ладонями по узким плечам, слегка вздрагивающим от прохлады под рубахой из тонкой цатры.

– Поохотиться решила? – Рарог усмехнулся и шаг назад сделал, стряхивая со свиты мелкие капли дождя. – На шкуру пустишь теперь или в поварню отдашь на щи?

Сения рассмеялась беззвучно. Протянула руку и запустила вдруг пальцы ему в бороду, смахивая влагу, спустилась по шее, рассматривая, решая как будто, годится ли он на шкуру-то.

– Не торопись бежать, – проговорила тихо, чуть низковато, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Волнуется, словно опасное безумство задумала. Отобрала у него свиту, обошла спокойно и повесила на крюк у двери. Так обычно, будто мужа домой дождалась из долгой дороги. И даже любопытно стало, чего дальше делать станет, а уходить расхотелось. Она вернулась, на ходу развязывая понёву, на лавку её положила и встала перед Рарогом, выпрямив спину. И сквозь ткань проступили тугие вершинки её груди.

– Нравлюсь? – выдохнула смело.

– Нравишься, – согласился он. – Да только чужая жена.

– Да ты, кажется, привык чужое брать, – она усмехнулась, слегка прищурив глаза.

И всё-то уже знает. Но, кажется, судить не торопится. А уж обвинять – и подавно.

– Чужое чужому рознь. Одно возьмёшь – и ничего тебе за то не будет. А за другое и голову снять могут.

Она ничего отвечать не стала. Шагнула навстречу и обхватила его запястья озябшими, ещё не согревшимися пальцами. Приподняла – и Рарог объял ладонями её талию. Поднялся вверх по животу, чуть надавил на манящие бусины под цатрой большими пальцами. Погладил медленно по кругу – и Сения глаза прикрыла, сжимая его руки сильнее. Горячее становилась её кожа, жар растекался по лицу бледному, окрашивая щёки лихорадочным румянцем. Голову кружило ещё, и лихое чувство закипало по всему телу – безнаказанности.

Раньше он упивался им часто, как только начинал лихую жизнь находника в ватаге Тихобоя. Злой, обиженный пренебрежением княжьих людей и решением отца прогнать его из рода. Тогда всё казалось по плечу. Возьми, что хочешь – река, да лес густой по берегам укроют надёжно. А от такого не сбежишь. Женщина и похожа порой на ларь с добром – только не знаешь, что в нём сокрыто. То ли золото, то ли куча тряпок бесполезных. Но её не отбросишь, как вещь. Особенно такую. Тонкую, но сильную, словно вырезанную из кости. Жену князя. Хоть и младшую.

Сения развязала его пояс, бросила на понёву, провела ладонями вдоль рук Рарога от от запястий до локтей, задирая рукава рубахи. Мягко очертила рисунки на коже. И прикосновения её были такими приятными, ласковыми даже, как будто знала она его не день, а очень давно.

– А что это за знаки? – спросила.

– Обережные, – соврал он. – От водяного.

И чтоб отвлечь меньшицу, притянул её к себе и поцеловал в прохладные губы. Она запрокинула голову доверчиво, позволяя провести ладонью вдоль изгиба её тонкой шеи. Рарог спустил с одного плеча рубаху, очертил кончиками пальцев гладкую округлость. Зачем это ему? Ведь он понял сразу, как вошёл, что это не Гроза. Да и раньше должен был понять, что дочка воеводы не станет увлекать его за собой. Слишком колючая, слишком надменная – как будто нарочно.

Как он вообще тут оказался? Теперь путь до горницы вспоминался и вовсе плохо.

Но хмель всё бил в голову, заставляя тело раскаляться от желания. Откроешь глаза – пред ними Сения: молодая совсем и красивая женщина – но не та. Да неважно уже. Вместе они, медленно переступая, дошли до лавки, пышно устланной: в такую завалиться бы на денёк другой – сны в ней наверняка все, как один, приятные.

– Давай же, – зашептала Сения, отрываясь от губ Рарога.

Провела по ним языком и оттолкнула его слегка. А сама коленями на лавку опустилась, повернувшись спиной. Подхватила подол, подняла, оголяя бёдра – а другой рукой в стену упёрлась.

– Зачем я тебе? – Рарог, точно в тумане, приблизился и положил ладони ей на пояс, спустил, поглаживая, ощущая острые косточки. – Зачем вела сюда? Разве ласк мужа тебе не достаточно?

Меньшица прогнула спину, встряхнув волосами. И правда ведь, если не слишком приглядываться: рыжеватые, завитые не такими мелкими волнами, как у Грозы, но издалека можно было перепутать. Ещё и с хмельного неверного взгляда.

– Ничего не спрашивай, – проговорила хрипло, качая бёдрами вместе с движениями его рук. – А коль не хочешь продолжать, так и иди.

Она обернулась через плечо. Бросила взгляд чуть сердитый, вопросительный: вдруг и правда уйдёт? Но Рарог вжал её мягкими округлостями в себя, давая понять, что теперь уж не оступится. Сения его ладонь поймала и завела себе между ног – горячая, ждущая. Он спустил одной рукой порты и вошёл резко, придерживая её. Разметал в стороны расплетённые волосы, ухватил женщину за шею, заставляя голову запрокинуть, и рывками мелкими начал дёргать к себе. Она выдыхала рвано, царапая ногтями стену, то опиралась на неё сильнее, то выпрямлялась, вбирая Рарога в себя глубже. И как будто мало ей всё было, просила быстрее – ещё!

И била кулачком в бревно, опуская голову низко, двигаясь навстречу. Почти рыдала – так казалось. Словно в близости этой нежданной хотела забыться. А голова пьяная, дурная отчего-то помалу трезвела. И мысль в ней колотилась ясная: не по любви большой она Рарога к себе заманила – откуда бы той взяться. И не из вожделения непреодолимого, какое порой случается. А просто горечь свою унять с тем, кого, может, больше не встретит никогда. С тем, кто на лодью сядет по утру и вёсла в воду бросит, чтобы скорее от Волоцка подальше убраться.

Рарог схватил её за рубаху на спине и к себе подтянул.

– Мстишь, Сения? – выдохнул прямо в ушко.

Вбился сильнее, чтобы почувствовала всё полно и не забыла после. И ещё, ещё – до всхлипа жаркого, что вырвался из её горла.

– Не твоё дело, – почти простонала меньшица. – Ах-х…

Выдохнула протяжно и забилась мелко под тяжестью накатившей на неё волны наслаждения. Ворот рубахи её расползся в стороны, как выгнулась она. Оголилась грудь, и женщина смяла её пальцами, продолжая ещё тереться о бёдра Рарога своими.

Он провёл ладонью по лицу: вот это сходил до дружинной избы! Весь мёд, выпитый на пиру – впустую. И не заметил ведь, как излился. И удовольствия не получил особо. Так только – злое удовлетворение. Да и телу, конечно, полезно – после долгого пути.

А то, что меньшица княжеская – беспокоило смутно, конечно. Да, может, Владивою урок будет. Чтобы жену свою бдил лучше, следил да заботился. Чтобы не задирала подол перед другими.

Рарог разомкнул кольцо рук, позволив Сении бессильно опуститься на постель. Женщина на спину перевернулась и замерла, сжимая ворот рубахи у горла. Вцепилась взглядом, ощупала, пока он порты поправлял.

– И часто ты так балуешься? – посмотрел исподлобья.