Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века

В 1652 г. в с. Коровничье вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря один крестьянин продавал двор другому. Архимандрит выяснял, на каком основании продавец Дружина владел двором. Покупатель отвечал, что документа, именно купчей, переданной ему Дружиной, у него нет, и объяснил причину: «А то ведает семья ево Дружины Овдотья Андреева дочь, почему бывшей муж ея Дружина владел тем двором»[96 - Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. № 613. Л. 2.]. Из документа ясно, что жена определенно названа «семьей». Далее покупатель пояснил: «А ныне де та Авдотья замужем за Шумилой Семеновым Огородниковым». Через несколько дней уже у самой «Шумиловы семьи Авдотьи Андреевы дочери» расспросили о продаваемом дворе, и оказалось, что он ранее принадлежал ее отцу, который «тот двор дал за мною приданым». Купчие, имевшиеся у отца Авдотьи на этот двор, «изгибли» в то время, «как де была литва и стояли на Прилуке». Два документа, правда, одного дела поименовали жену «семьей». Характерно, что так высказался покупатель, чужой Авдотье человек, сопрягая ее личность с личностью ее первого мужа. Именно как «семья» второго мужа Авдотья дала необходимые монастырским властям пояснения. Овдовела ли Авдотья, из дела не ясно, по всей вероятности – так; купчую, написанную от лица продавца Дружины, а ее мужа, и разбирательство разделяет 8 лет, причем ответ держит покупатель. Важно, что к замужней женщине применен нестандартный термин.

В 1681 г. властям того же монастыря подала челобитную «на неведомых воров» о краже из житницы разных вещей на значительную сумму в 10 руб. крестьянка «Наталья Фокина дочь Петрова семьишко Всяченина»[97 - Там же. № 1016.]. В данном случае сама женщина атрибутирует себя как «семья» в смысле жена. Совершенно обедневший крестьянин из вотчины Вологодского архиепископа Гавриила просил ссудить его каким-нибудь хлебом, ибо выданный ранее овес «на пропитание с семьишком и с ребятишки» кончился, и потому «я… и с ребятишки скитаюсь в мире…»[98 - Там же. Кол. 34. Карт. 8. № 99. Челобитная датируется 1684–1701 гг., временем архиепископства Гавриила.]. О судьбе своей жены он не упоминает. Последнее высказывание показательно, оно совершенно четко отделяет жену-«семьишко» от детей.

В Глубоковском ключе Спасо-Прилуцкого монастыря в августе 1692 г. была составлена, скорее всего, по распоряжению властей «роспись крестьяном, которые принялись в животы и в повытья и в которые деревни». Она небольшая и включает 8 случаев, а написал ее «по скаске мирских людей церковный дьячек Ивашко Емельянов». В пяти из восьми случаев указан год прихода крестьян в монастырскую волость, а в семи – крестьяне назвали конкретные уезды (Каргопольский, Важский и Чарондская округа), волости и деревни, откуда они прибыли, за исключением одного Ивана Семенова, который «родины себе не скажется». Вполне вероятно полагать, что нежелание назвать прежнее место жительства продиктовано его бегством. Наиболее интересна в плане рассматриваемого сюжета следующая запись. В д. Зеленой «в повытье Евсинском живет крестьянин» Козьма Ананьин сын из Каргопольского уезда Ваденской волости д. Бересников. «А семья у него взята деревни Зеленая, а детей с ней прижито сын. А живет в нашей власти два года, а отпускной у него нет»[99 - Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. № 1241.].

Эта запись и сама роспись, в которой она находится, привлекательны несколькими позициями. Во-первых, монастырские власти приняли в свою вотчину нескольких крестьян и Козьму Ананьина в том числе, прибывшего из соседнего уезда без отпускной грамоты, и они информированы об этом. Во-вторых, он «живет» (т. е. не только обитает, но и хозяйствует), конечно же с разрешения властей, в деревне Зеленой в определенном «повытье», причем с антропонимическим названием, употребленным как прилагательное «Евсинское» (от имени Евсей, Евсевий). Такая формулировка говорит об отсутствии дворохозяина этого участка, по всей вероятности запустевшего. Поселившись на нем, Козьма Ананьин женился, взяв «семью» в той же деревне Зеленой. С «семьей» Козьма прожил 2 года, и «детей с ней прижито сын». Последняя фраза отделяет четко детей с конкретизацией в данном случае пола (сын) от «семьи»-жены, придавая термину избирательность. В-третьих, факты, засвидетельствованные в росписи, произошли на протяжении 1675/76-1691/92 гг., т. е. спустя более четверти века после принятия Соборного уложения 1649 г., которое провозгласило крестьянскую крепость землевладельцам на основании переписных книг 1646 г. Однако монастырские власти, заведомо зная, что у Козьмы Ананьина, как и еще у шести новоприходцев, нет отпускных, приняли их в свою вотчину. Характерно, что Спасо-Прилуцкий монастырь, не столь могущественный как Троице-Сергиев или Соловецкий, в своей экономической практике руководствуется хозяйственной рациональностью и пополняет состав работников крестьянами, прибывшими из черносошных уездов и волостей. Как раз в отношении таких, как Козьма, крестьян в деревнях их выхода владельческие, а скорее общинные власти говорили «сшел», «сшел безвестно», а быть может и «скитается в мире». Пространство такого «мира» могло включать свою или соседние волости, расширяться до пределов близлежащего или даже дальнего уезда.

Задержимся еще на данной росписи. Она красноречиво говорит о крестьянах, поселенных монастырскими властями в своих владениях. Однако записи об этом сформулированы по-разному. Три из них именуют мужчину, который «принят» зятем к конкретному крестьянину: в деревне Хватуново «у Василья Афонасьева принят зять Федор Кондратьев во 184 (1675/76)… А он Федор государственный крестьянин Каргопольского уезду Вохтомской волости»[100 - В д. Зеленой «у Демида Филипова принят у него зять во 195 (1686/87) году Михайло Иевлев сын родом Чаронской округи Ротковские волости Введенского приходу деревни Назаровския»; в той же деревне «у Елисея Ларионова принят зять во 196 (1687/88) Игнатей Карпов, а родиной он Игнатей Чаронской округи Введенского приходу деревни Ленина» (Там же).]. Констатации факта сопутствует указание на то, что зять от тестя особо «живет» и владеет частью земли (половиной, третью). Сохраняясь, в основном, по форме, такая запись имеет вариант, отличный по существу. В 1691 г. «у Ивана Стахиева принят в животы зять» из того же Каргопольского у., но Ваденской вол. «Еким Ефремов, государев человек». Следующее затем пояснение раскрывает смысл принятия в животы: «А живет он Яким с ним с Иваном вместе». В этом плане характерна также другая запись: в д. Зеленая «принялсе к Анне Федосиеве» того же Каргопольского у. и волости «деревни Павловской Максим Дорофиев в животы». Принятие в «животы» свидетельствует о вхождении мужчины в уже существующее хозяйство в качестве зятя к тестю или мужа к одинокой женщине, скорее всего вдове. Еще один тип записи говорит о вступлении в «повытье», как в случае уже упомянутого выше Козьмы Ананьина или других, когда «в повытье Якима Симонова к жене ево принялсе Данило Логинов из Важского уезда Тавреньского стану Верховажской четверти Хмельнитской волости деревни Большого двора» и «в повытье Якова Володимерова принялсе к жене его Иван Семенов сын»[101 - Там же.]. Из вариантов приведенных записей вытекает бытование разных семейно-имущественных связей, которые обусловливали вхождение мужчин в домохозяйство: на правах а) зятя в отделенную ему тестем часть или при совместном с ним проживании по типу «живут в одном хлебе»; б) мужа к вдове, оставшейся во дворе прежнего супруга; в) самостоятельного хозяина в запустевший двор с последующей женитьбой.

Приведенные выше факты показали, что по отношению к замужней женщине наряду с термином «жена» употреблялся и другой – «семья», который применяли как мужья, называя им своих жен, так и сами жены, причем разного социального статуса. Термин «семья» был синонимичен «жене». Именно в таком качестве он проявился в следующем выражении: «Я дожидаюсь твою семью, жену. Она еще в поварне…» (1696 г.)[102 - Словарь русского языка XI–XVII вв. (далее – Сл РЯ XI–XVII вв.). Вып. 5.М., 1978. С. 87.].

Рассмотренные документы по своей географической принадлежности относятся к северным районам, и сразу возникает мысль о региональной понятийно-лексической специфике. Для выяснения этого вопроса я обратилась к любезной помощи сотрудников Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, хранящих и пополняющих картотеку Словаря русского языка XI–XVII вв. Данные словарной статьи «семья» охватывают как раз, в основном, XVI–XVII вв., а географически относятся к Северу, Центру, Поволжью (Нижний Новгород, Астрахань), Северо-Западу. Они взяты из разных документов и говорят об обозначении словом «семья» жены. Термин в таком понимании был распространен в разных слоях российского общества среди крестьян, посадских людей, феодалов. Он употреблялся и в начале XVIII в. В. В. Степанов в 1707 г. поздравлял с Новым годом П. П. Шафирова «купно с семьею вашею и з детьми»[103 - Картотека Словаря РЯ XI–XVII вв. (ссылка на П и Б. без указания тома).]. Бытовал он в некоторых русских диалектах еще во второй половине XIX в.[104 - Внимание О. Н. Трубачева привлекли имеющиеся в олонецком диалекте значения «семеюшка»: «ласкательное название для супругов; жена для мужа семья, и муж для жены то же; надежной семеюшкой чаще зовут мужа», при этом он ссылается на: Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия. СПб., 1898. С. 106. См.: Трубачев О.Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 2006. Изд. 2. С. 164.].

Разобранные случаи, несмотря на свою сравнительную малочисленность, показательны. Они говорят о коренном изменении жизненного статуса женщины, ставшей, по официальной актовой терминологии, «женкой» и переставшей значиться «девкой». Вступление в брак– событие, которое вело к образованию новой общественной ячейки, должной действовать в субстратной среде. В таких условиях понятие «семья» было не только собирательным, но и избирательным, конкретно направленным. Оно обозначало не супружескую пару как таковую и не супругов с детьми, как привычно для современного человека, а именно замужнюю женщину. Вступив в брак, женщина становилась мужу семьей.

Глава 2

Крестьянская семья XVI–XVIII вв.: государственная мобилизация и демография в первой четверти XVIII в.

Крестьянские семьи, инкорпорированные в вотчины и поместья, испытывали воздействие внутреннего режима, который устанавливал владелец. В зависимости от характера такого режима (большей или меньшей свободы) семья существовала в определенных структурных параметрах и, как уже было показано в гл. 1, имела тот или иной родственный, поколенный и численный состав. Однако семьи подвергались и внешнему для них воздействию – со стороны государства, которое не исчерпывалось только налогово-фискальной сферой. Оно вторгалось в жизнь семей, особенно активно в первой четверти XVIII в. Имеются в виду государственные мобилизации в армию и на строительные работы, главным образом в Петербург.

В первой половине XVII в., как известно, происходило постепенное создание регулярного русского войска, начавшееся в связи с подготовкой к Смоленской войне (1632–1634). Организация двух полков «солдатского строя», которые комплектовались из «охочих» вольных людей, относится к апрелю 1630 г. С этого времени в практику вошел вольный наем за денежное обеспечение в «ратные люди пешего строю» – т. е. солдаты, которые с середины столетия составляли значительную категорию в войсках нового строя[105 - Малов A. В. Московские выборные полки солдатского строя в начальный период своей истории 1656–1671 гг. М., 2006. С. 36–38.].

Как происходили подобные наборы на местах, в частности на Севере, видно из следующих документов, отложившихся в одной из волостей Тотемского у., Уфтюжской. В ноябре 1632 г. местный воевода Меньшой Владимирович Головачев на основании полученной из Иноземского приказа указной грамоты распорядился послать во все волости уезда рассыльщика Назара Прокопьева с наказной памятью для оповещения, «чтоб всякие люди ведали», о проводящемся государственном наборе в солдаты, в том числе из посадских людей и волостных крестьян. Главное условие для прибираемых – это свобода от тягла, чтобы «вольные всякие охочие люди, которые в тягле не написаны (т. е. не внесены в писцовые книги 1620-х гг. – Е.Ш.) и в холопех ни у кого не бывали». Таковыми считались обитавшие вместе с дворохозяином-тяглецом дети, или братья, или племянники, которые «живут себе на воле в гулящих людех». Принцип добровольности вступления в ратные люди в разных вариациях проходит красной нитью через текст излагаемого указа: нанимающиеся «собою будут молоды и резвы и в государеву службу пригодятца и в салдатех быти похотят»; чтобы вольные люди ехали в город и «к ученью ратнего дела в салдаты писалися охотно»; «а призвав всяких вольных людей к ратнему ученью в салдаты», необходимо составить на них именные списки и взять поручные записи, которые вместе с людьми представить в Иноземском приказе. Рассыльщик получал от воеводы полномочия «в волостех крестьянем велеть тем государевым делом радеть и промышлять неоплошно с великим радением, чтобы вольных людей к ратнему ученью в салдаты написать вскоре многих». «Похотевшие» в солдаты получат «государева жалованья в дорогу по полтине человеку». Годовое же жалованье им «указано» в размере, «как ныне дают салдатом». В феврале 1633 г. другой рассыльщик Лука Дементьев был отправлен из Тотьмы в волости в связи с нерасторопным выполнением указа о наборе солдат. Из данной ему наказной памяти отчетливо видны способы информирования населения, механика исполнения важного государственного мероприятия. Рассыльщик должен, «приехав, собрати в тех волостех старост и целовальников и всех крестьян на станы, и по прежним наказным памятей, каковы посыланы наперед сего для прибору салдат, кликать им по многие дни». Он в первую очередь оповещает представителей мирской власти и крестьян в волостных центрах, которые доводят информацию до крестьян в деревнях, и значение этой информационной трансляции выдвинуто на первый план. Повторяется, что набору подлежат вольные «охочие люди, которые в тягле не написаны, и живут себе на воле в гулящих людех», а также «от отцов дети и у братьи братья и у дядь племянники, и подсоседники и захребетники». Согласившихся наняться в солдаты необходимо из одних («первых») волостей в сопровождении крестьян «выслать на Тотьму наперед себя» (рассыльщика), из других «привести с собою вместе», и «велеть» им явиться в съезжей избе к воеводе М. В. Головачеву. Рассыльщику теперь вменялось брать в волостях «доездные памяти за их крестьянскими и отцов их духовных за руками, чтоб про то было ведомо», а надобность такого поручительства диктовалась тем, «что ис тех волостей по прежним наказным памятей и посямест салдаты не бывали, неведомо для чево». Отсюда следует, что набор в солдаты шел совсем не активно, и за 3 месяца, разделяющих рассылку двух памятей, «охотников» пойти в солдаты не нашлось. В случаях обнаружения нерадивого отношения волостных крестьян к набору солдат рассыльщики обязаны усилить устную пропаганду: «тех волостей в церквах крестьянем заказать накрепко, чтоб с великим радением для салдат по прежним наказным памятей велеть кликать по вся дни, чтоб призвать салдатов многих вскоре». Уговоренных «охотников» нужно «присылать на Тотьму почасту с волосными крестьяны». Подтверждается, что каждый из прибранных в солдаты получит жалованье на дорогу до Москвы по полтине и подводы, а годовое жалованье «на хлеб и на платье» будет дано в Москве[106 - Государственный музей-заповедник «Ростовский кремль». Ф. 288.№ 54, 85.].

Наряду с набором крестьян и посадских в солдаты продолжался «прибор» и в стрельцы. Тотемский воевода М. В. Головачев 26 июля 1633 г. получил грамоту из Устюжской четверти «за приписью» дьяка Пантелея Чирикова, в которой обозначены требования, предъявляемые к набираемым в стрельцы. Полагаю, что они оставались реальными и при найме в солдаты. Воевода получил наказ «прибрать стрельцов» 20 человек из сельского населения уезда. Выбранные мужчины должны быть «добры и резвы и стрелять горазды, лет в дватцать и в тритцать и в сорок, а меньши дватцети лет или больши сорока лет имати в стрельцы не велено». Также нужно брать в стрельцы «от семьянистых людей от отцов детей и от братьи братью и от дядь племянников, крестьянских детей, которые были добры». Этот довод, как становится ясно, имел ведущее значение в «приборе» служилых людей. Вновь набранных стрельцов, причем с женами и детьми, и составленную на них именную роспись следовало незамедлительно прислать в столицу. На дорогу надлежало им дать «на корм до Москвы по рублю человеку из тотемских из неокладных доходов», и величина «подъемных» в 2 раза больше, чем обещалось солдатам. Подчеркну важный нюанс, это имеющееся указание на конкретный источник финансирования, а именно неокладные доходы, имевшиеся в уезде. По прибытии в Москву вновь прибранным стрельцам «государево денежное и хлебное жалованье учинят оклад против московских стрельцов».

На основании этого указа уже через 3 дня, 29 июля, воевода «велел ехать» в волости посадскому человеку Безсону Кускову и рассыльщику Борису Сидорову, чтобы «писать в волостях в стрельцы». В соответствии с выданной им из съезжей избы наказной памятью приисканных стрельцов и поименные списки на них нужно привезти в Тотьму и явиться к воеводе. Записавшимся «розбор им будет на Тотьме, которые згодятца на государеву службу» по физическим, возрастным и нравственным качествам, перечисленным в наказе, и из признанных годными отберут тех, которых затем отправят в Москву. Государственная установка «в стрельцы в волостех имати от семьянистых людей» получила в воеводской памяти разъяснение: «чтоб тех людей, у которых взяты будут в стрельцы, жеребьи их пашни в пусте не были бы»[107 - Там же. № 104.]. Цель его сформулирована предельно ясно и направлена на поддержание тягло-фискального дохода казны. Так, в Устюжском у. в первой половине 1680-х гг., когда в солдатскую службу было необходимо «выбирать салдат из уездных крестьян», то действовал принцип «мирского выбора», на основании которого подьячий съезжей избы «высылал», «имал» солдат, составив их списки[108 - РИБ. 1890. Т. 12. Стб. 682, 698.].

Массовые наборы даточных людей из посадских и крестьян в организованные в конце 1650-1670-х гг. выборные солдатские полки были одним из источников их комплектования, а северные уезды поставляли значительную часть солдат в них[109 - Малов A. В. Указ. соч. С. 211–212.].

Рассмотренные наказные памяти о наборе в стрельцы и солдаты показывают их содержательную взаимосвязь, и она проявляется в присутствии одинаковых, условно говоря, пунктов, хотя не выделенных как таковые, но повествовательно отчетливо выраженных. Наказы о наборе в стрельцы повлияли на преемственность делопроизводственной разработки документов о найме в солдаты. Сам способ прибора служилых людей в стрельцы и солдаты за счет вольного найма при государственной ориентации на людей не тяглых оказывал воздействие на состав семей, однако оно было качественно иным, нежели при рекрутских наборах первой четверти XVIII в., когда потребность в солдатах выросла многократно.

П. Н. Милюков проследил увеличение военных расходов в первое десятилетие XVIII в. и численный рост действующей армии в их взаимной связи. Он привел данные о мобилизациях в разные войска. Из этих сведений ясно, что с 1705 г. наборы в солдаты стали проводиться ежегодно. Ученый подчеркнул, что «после третьего набора Петр считал уже ежегодные наборы явлением нормальным». В 1705–1710 гг. рекруты брались по пропорции с 20 дворов по 1 чел.

Набор 1711 г. был более жестким: с 10 дворов по человеку[110 - Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1906. С. 124–130, 131, 133.]. По поводу рекрутских наборов на Северо-Западе страны в первой половине XVIII в. высказался Е. В. Анисимов. Он отметил, что наборы рекрутов проводились периодически и «по общему правилу» с каждых 20 дворов. «Рекрут получал значительную денежную подмогу и мундир за счет средств, собранных с мира. Крестьяне сдавали хлеб на прокормление рекрутов и должны были обеспечить доставку их к месту назначения. Рекруту полагалось по 5 алт. на 100 верст пути и в Петербурге по 10 денег в сутки»[111 - История крестьянства Северо-Запада России. Период феодализма. Гл. V. Крестьяне Северо-Запада в первой половине XVIII в. СПб., 1994. С.170.].

Целесообразно поставить вопрос, каковы же были последствия наборов в солдаты и в работники для конкретных крестьянских семей северных уездов, по преимуществу Вологодского. Следует отметить, что регионы Севера были в сильной степени подвержены мобилизациям, особенно на всевозможные работы. Рассмотрение интересно провести в антропологическом плане, а не с точки зрения общих миграционных процессов. Последним в литературе было уделено достаточно внимания.

П. А. Колесников подробно изучил направления миграции крестьян Севера, причины их оттока и запустения дворов. Он установил, что в результате правительственных мобилизаций на Севере запустело чуть более 9 % дворов. Мобилизованные из них мужчины умерли или не вернулись домой, а их семьи окончательно разорились. Ученый также определил количество людей – 14,9 %, выбывших из уездов Севера по мобилизациям[112 - Колесников П. А. Северная деревня в XV – первой половине XIX века. Вологда, 1976. С. 243, 248.]. В Вологодском же уезде вследствие мобилизации запустело 28,9 % дворов от числа дворов, разорившихся в центрально-поморских уездах (вдоль Сухоно-Двинского речного пути); при этом людей было изъято в армию и на работы 24,2 %[113 - Подсчет мой по: Колесников П. А. Указ. соч. С. 241. Табл. 27; С. 245. Табл. 28.]. П. А. Колесников привел данные источников, включенных в составленную им публикацию «Северная Русь. XVIII в.». Они показывают, что в 1710 г. предписывалось из Архангелогородской губ. выслать в Петербург на вечное житье мастеровых людей, необходимых «у адмиралтейства и у городовых дел», 555 чел. ремесленников, причем «з женами и з детьми»: из них 496 плотников, и значительно меньше каменщиков – 19, кузнецов – 10, столяров и токарей, котельников, медников, слесарей и других специалистов. На Вологду по разнарядке один человек со 160 дворов пришлось 167 человек, из которых 153 плотника, на Устюг – 49 работников, из них 35 плотников, на Сольвычегодск – 20 чел., из них 14 плотников, на Архангельск – 23, а на Вагу с Устьянскими волостями 63 человека[114 - Северная Русь (XVIII столетие). Вологда, 1978. С. 16–17; Колесников П. А. Указ. соч. С. 249.]. В 1710 г. на вечное житье в Петербург Петр I указал принудительно переселить 2500 мастеровых[115 - Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века. Л., 1974. С. 38–39.].

Практиковались также, как и в XVII в., ежегодные «посошные» наборы мастеровых людей для отбывания трудовой повинности при возведении столицы, причем из всех категорий непривилегированного населения. В 1707 г., указывает П. А. Колесников, в Петербург было отправлено 5813 чел. из Вологды, Галича, Кинешмы против требуемых 6234 чел. В 1708 г. туда же предписывалось выслать от каждых 15 дворов работников с Двины, Устюга, Тотьмы, Сольвычегодска, из Кеврольского и Мезенского уездов и собрать на их «прекормление» 7294 руб. Вологда должна была обеспечить численно наибольшую поставку (в сравнении с другими северными городами) работников – 5766 чел., а было отправлено лишь 4015 (меньше на 1751 чел.). За три года, с 1707 по 1709, по подсчету П. А. Колесникова, было взято на работы свыше 10 тыс. человек и собрано около 13 тыс. руб. В 1711 г. предписывалось выслать на работу из уездов: Вологодского 1502, Ваги и Устьянских вол. 477, Устюжского 371, Тотемского 93 человек[116 - Колесников П. А. Указ. соч. С. 249–250.].

Хорошо известно, что наборы на работы и жительство в Петербург и другие места проводились на протяжении всей первой четверти столетия. В 1720 г. в северную столицу было прислано 824 семьи плотников из северных уездов, в том числе из Вологды 184, Тотьмы 56, Устюга 37, Сольвычегодска 24, а также из других городов[117 - Северная Русь. С. 11.]. Приведенные данные явственно свидетельствуют, что на Севере Вологда с уездом была резервуаром, откуда правительство черпало трудовые ресурсы в необходимых целях.

На материалах переписи 1717 г. по Вологодскому у. в свое время я проследила причины убыли населения по его западной части, так называемой Кубенской трети. За период с 1710 по 1717 г., т. е. за 8 лет, мобилизации в солдаты и на работы поглотили более четверти (27,4 %) мужчин работоспособного возраста, причем на строительство Петербурга было изъято 14 %, т. е. (с учетом погрешности подсчета) почти столько же, сколько взято в солдаты[118 - Бакланова E. H. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976. С. 19.]. Так что можно говорить о равнозначности для мужчин западной части Вологодского уезда военной и трудовой мобилизаций во второе десятилетие XVIII в.

Напомню форму записей в переписи 1717 г. Поименованы волость, имя и социальный статус владетеля, названо поселение и его тип – село, сельцо, деревня или их доля. Также перечислены: обитатели двора вотчинника, жители каждого из крестьянских, бобыльских, нищенских дворов во всяком селении, указаны пустые дворы и дворовые места, даны итоги дворов по владению. Важная особенность переписи 1717 г. состоит в том, что она учла, причем с указанием возраста, не только мужское население, но и женское. Повышает ее ценность еще и то обстоятельство, что в ней почти по каждому двору приводятся сопоставления с предшествующей переписью 1710 г. о живших в нем на тот момент обитателях. Благодаря этому исследователь получает данные об изменениях среди жителей каждого из дворов, в пределах деревни, светского или церковно-монастырского владения, о естественном движении населения, а также об его оттоке и убыли. Приписки-сравнения с переписью 1710 г. отмечают людей, не внесенных в нее, и указывают причину отсутствия: «был в бегах», «скитался в мире». Именно материал таких подворных сопоставлений дал пищу для данных изысканий.

Заслуживают внимания формулировки переписных книг, относящиеся к военной и трудовой мобилизациям. Они характерны для всех типов землевладения – поместий и вотчин, как духовных, так и светских, что понятно, ибо их существо было задано порядком сбора информации по каждому из вопросов.

Записи о наборах в солдаты, в основном, сделаны по форме: имярек «взят в салдаты в такой-то набор» или в таком-то году. В вотчине епископа Ростовского и Ярославского, кстати самого крупного духовного землевладельца в Вологодском уезде в XVII в.[119 - За ним числилось в конце XVII в. в разных волостях уезда 1499 дворов, за архиепископом Вологодским и Белозерским – 1086 дворов, из монастырей Спасо-Прилуцкий имел 612, Корнильев-Комельский – 516, Спасо-Каменный – 478 дворов. См.: Водарский Я.Е. Вологодский уезд в XVII в. //Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 297.], в д. Попово значился двор Якова Кирьянова с женой, им по 60 лет, с женатым 30-летним сыном и внучкой, 20-летней дочерью и женатым племянником Федором 35 лет. Другой же племянник главы двора Константин Иванов, записанный в книгах 1710 г., к настоящему 1717 г. «взят в салдаты в седьмой набор», или в д. Лаврентьево в семье вдовца Козьмы Аксенова 67 лет с женатым сыном Федотом 34 лет и двумя малолетними внучками «в переписной книге 1710 году был написан сын Тимофей, и он взят в солдаты в седьмой набор в 1711 году»[120 - РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 174, 195.].

В вотчине Спасо-Каменного монастыря при описании «безпахотных» дворов в с. Пучка в одном из них жил перевозчик Михайло Афонасьев 67 лет с женой Антонидой Козминой 50 и двумя внуками Иваном Дмитриевым 12 и Ефросиньей 13 лет. «А в книгах 1710 году у него Михаила написан сын Дмитрей, и он взят в драгуны в 1716 году, а жена его Лукерья Иванова бежала безвестно»; из другого двора монастырского шваля Ивана Федорова сына Худенева 72 лет с женой Евдокией Семеновой 53 лет и детьми Яковом 16 и Дарьей 11 лет сын Ивана Дмитрей «взят в драгуны в 1716 году». У хозяина был еще зять Исаак Харитонов 50 лет с женой Ириной Андреевой, младше его на 10 лет, сыном Федором 15 и дочерью Соломонидой 12 лет[121 - Там же. Л. 126—126об. Спасо-Каменный монастырь расположен на острове в Кубенском озере, и перевозчики были необходимы для связи с берегом. Остатки монастыря уцелели до настоящего времени. Шваль – шьющий одежду, портной, от глагола «шить».]. Судя по отчеству Ирины, она не была ни дочерью, ни родной сестрой дворовладельца Ивана Федорова, но видимо находилась с ним в родстве или в свойстве. Примечательно, что переписчики назвали род войск – драгуны[122 - Драгуны появились в русской армии в начале Смоленской войны в 1632 г., а представляли собой пехоту, посаженную для скорости передвижения на коней; в 1640-х гг. в драгуны стали прибирать даточных людей из крестьян (Малов A. В. Указ. соч. С. 38–39, 41).], в который призваны не крестьяне, а монастырские работники, не имевшие земледельческой специализации.

Из многочисленного (18 человек) двора в д. Борилово поместья Григория Богдановича Засецкого у Григория Селуянова 60 лет с женой ровесницей, тремя неженатыми сыновьями (одному 30 лет) и дочерью, а также еще с двумя женатыми племянниками Степаном и Леонтием Анофреевыми с их малолетними детьми «Григорьев же сын Илья да Леонтьев брат (племянник Григория – Е.Ш.) взяты в салдаты в 1716 году» т. е. хозяйство лишилось одновременно двух молодых мужчин, которые доводились друг другу двоюродными братьями[123 - РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 234об.-235.]. В помещичьей д. Олисавино Афанасия Корниловича Сурмина – двор Данилы Козмина 40 лет с женой Анной Антипиной 30 лет, а также с женатым двоюродным братом Иваном Пиминовым 40 лет и сыном 7 лет. В перепись 1710 г. были живы отец главы Козьма Данилов с женой Соломонидой и 5-ю детьми (3 мальчика и 2 девочки), которые «умре в давних летех». Здесь же значились «племянники их Ермола Никонов, Федор Петров, и они Ермола взят в солдаты в первой набор, а Федор умре тому седьмой год»[124 - Там же. Л. 343-34Зоб.]. За Иваном Андреевичем Дашковым находилась поместная д. Юрино, а в ней двор с двумя избами женатых братьев Ивановых – Ивана 60 и Ефима 50 лет с детьми, у старшего – сын 15, у другого мальчики 12 и 4 лет, девочка 6 лет. В 1710 г. во дворе был «написан Иван Елфимов» (по всей вероятности отец указанных братьев) с женой, которые умерли в 1715 г., а его племянник с женой «сошли в мир безвесто. Брат ево Фадей (вероятнее всего, другой племянник) взят в салдаты в пятой набор. А Иванов брат Иван Яковлев (дядя теперешнего главы – Е.Ш.) з женою Федорой и з детьми с Михаилом да с Петром скитаютца в мире безвестно»[125 - Там же. Л. 358об.-359.]. Двор, в котором к 1710 г. было шесть взрослых мужчин, за 7 лет между переписями потерял четверых из них. В д. Борачево поместья князя Богдана Ивановича Гагарина хозяйствовали родные братья Иван Васильев 57 лет с женой ровесницей и с женатым бездетным сыном 20 лет и Федор Васильев – 40 лет с 30-летней женой и годовалым сыном. В 1710 г. «у него Ивана написаны брат Фрол с женой Устиньей. И они Фрол взят в салдаты в 1711 году, а жена его скитаетца в мире, а сын его Агей умре тому пятой год»[126 - Там же. Л. 398-398об.]. В поместной д. Романово вдовы Марфы Егорьевны Шепелевой значился двор бездетного Егора Васильева 28 лет с женой Степанидой 30 лет и с холостым братом Андреем 17 лет. Примечательно, что Егор в 1710 г. был написан в соседнем дворе родных братьев Артемьевых – Андрея 47 и Якова 35 лет, теперь же живет от них в отдельном дворе. И «в том дворе написан был Лаврентей Иванов, он взят в солдаты в 1715 г., жена ево и з детми умре в 1715 г. Леонтей Костянтинов взят в солдаты в том же году. А жена ево и з детьми умре в 1713 году, в 1714 годех»[127 - Там же. Л. 412.]. Из этого двора были мобилизованы двое мужчин, причем в один год, а их жены и дети умерли. Все обитатели между 1710 и 1717 гг. выбыли из двора, он освободился, и в него перебрался другой крестьянин.

Из вотчинной д. Дубровское, принадлежавшей Василию Семеновичу Змееву, из двора Дмитрия Кириллова 37 лет с женой Татьяной Степановой, их 10-летним сыном и с его младшим 27-летним родным женатым братом Андреем был «взят в салдаты в 1716 году» их брат, по всей вероятности двоюродный, Афанасий Осипов, «а жена ево скитаетца в мире» или в д. Остребалово той же вотчины находился двор 3 женатых братьев Андреевых: Ивана 57 лет с женой Марьей Осиповой 47 лет, Степана 32 лет с женой-ровесницей Анисьей Савельевой и 11-летней дочерью, Федора 20 лет и с женой Федосьей Семеновой 24 лет. У старшего брата Ивана в 1710 г. написан был сын Иван, который «взят в салдаты в 1715 году». В д. Бекренево вотчины князя Михаила Яковлевича Лобанова-Ростовского имелся двор, возглавляемый двумя братьями Терентьевыми: старший из них Дементий вдовец, ему 66 лет, у него женатый 22-летний сын Павел и 20-летняя невестка Евдокия Иванова с их двумя малолетними детьми, а младшему брату Марку 45 лет, его жене Апросинье Павловой 35 лет и у них тоже двое малолетних детей. С братьями Терентьевыми живет также их двоюродный брат Тимофей Иванов 45 лет, женатый на Ефросинье Ермолиной 35 лет, и у них трое детей: Наум 6 лет, Максим 20 недель и Домна 11 лет. Значившийся в 1710 г. другой двоюродный брат дворохозяев Василий Иванов был «взят в салдаты в 1711 году», а его жена с дочерью, «и они в мире»[128 - Там же. Л. 1027, 1029, 1052.].

Вместе с тем, встречается иная формулировка, когда вместо «взят» употреблялось «отдан» в солдаты. Так, в вотчине Спасо-Каменного монастыря Сямской вол. в д. Красково в двух соседних дворах обитали: в одном – Таврило Абросимов 57 с женой 59 лет с женатым 29-летним сыном, бездетным, и двумя племянницами, в другом – 45-летняя вдова Пелагея Иванова с 14-летней дочерью и своим женатым племянником 25 лет. В 1710 г. все они написаны в одном дворе, а у Гаврилы были «сын Борис да брат Тихон да племянник Григорий Исаков. И они Борис отдан в солдаты в 1711 году, а Тихон да Григорей умре в 1715 году». Теперь же, в 1717 г. Пелагея и ее свекор «по осмотру явился в особливом дворе», а из обеих семей выбыли трое мужчин. Во дворе Афанасия Дмитриева 28 лет с женой Афимьей Антоновой 38 лет и двумя малолетними детьми в д. Горка Никольская прежде «у него Афонасья написан брат Яков, а он отдан в солдаты в 1711 году. А жена его Ирина умре тому третей год»[129 - Там же. Л. 118об., 119.].

О степени распространения этой формулировки судить со всей определенностью затруднительно. Спасо-Каменный монастырь в упомянутой Сямской вол. имел по моим подсчетам 73 двора, из 9-ти солдаты были «взяты», а из 4-х – «отданы»[130 - Там же. Л. 106–126.]. За епископом Ростовским и Ярославским в 1717 г. в трех волостях – Верхвологодской, Ракульской и Сямской – насчитывалось округленно 120, 40, 20 дворов соответственно (всего 180), и в солдаты были мужчины «взяты» из 24 дворов, а «отданы» лишь из 2-х дворов[131 - Там же. Л. 66-72об., 174-179об., 184–212. В конце XVII в. в Верхвологодской вол. находились вотчины только духовных землевладельцев, и за ними числилось около 170 дворов. См.: Водарский Я. Е. Сельское население Вологодского уезда во второй половине XVII в. // Вопросы аграрной истории. Вологда, 1968. С. 429.].

При описании помещичьих и вотчинных дворов формулировка «отдан» в солдаты также имела место. В Кубенской вол. располагалась компактная вотчина боярина Алексея Петровича Салтыкова – с. Ильинское с деревнями. В этом селе из домохозяйства 42-летнего Алексея Семенова с 37-летней женой Ефросиньей Тимофеевой с сыном Петром 17, двумя дочерями 14 и 9 лет «брат ево Моисей отдан в салдаты в осмой набор»; у Степана Алексеева 70 лет с женой Киликией Кондратьевой 57 лет «сын его Иван отдан в салдаты в седьмой набор», и Степан к своей 22-летней дочери Маремьяне принял в дом мужа (своего зятя) Михаила Васильева 27 лет, с ним живет еще его племянник Ефим 17 лет, а его отец, брат Степана, «Филат и з женой в сходе умре». В двух соседних дворах того же с. Ильинское жили: в одном – семья 60-летней вдовы Матрены Семеновой дочери с женатым сыном 37 и снохой 27 лет, вторым сыном 14 лет, в другом родные братья Петровы – Тихон 47 с женой 42, сыном 11 лет и Павел 27 с женой 25 и 3-мя сыновьями 7, 4, 3 лет. Именно при описи второго двора поясняется, что «вдовин же сын Петр отдан в салдаты в седьмой набор», и они «Тихон и Павел з братьями в книге 1710 году да в поданной скаске написаны» были с вдовой Матреной в одном дворе. В д. Погорелое имелся населенный двор (13 чел.) 47-летнего Дементия Яковлева с женой Анной Никитиной 49 лет, с сыновьями Федором 16, Никитой 12, Ульяном 10 и дочерью 13 лет и его родного брата Степана 20 лет с женой Домной Ивановой 22 и их младенцами Яковом 1 года и Алексеем полугода, а также с ними жили «племянники родные» Афонасий 17, Трофим 15 и Ксенья 16 лет. «А отец их Прокопей умре. А Дементьев сын Гаврило отдан в салдаты в первой на десять набор, а брат ево Дементьев Иван отдан в салдаты в осмой набор». Жена Ивана 32 лет с 10-летней дочерью «бродят в мире»[132 - РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 949, 939об., 944об., 954.]. Данное хозяйство поставило в армию двух родственников главы двора – его старшего сына и среднего по возрасту брата.

Всего из этой вотчины А. П. Салтыкова, насчитывавшей 95 жилых дворов, в солдаты мобилизовано 15 человек, причем их «отдано» из тринадцати дворов, а «взято» из двух[133 - Там же. Л. 936–961.].

В поместье Алексея Ивановича Дашкова в д. Кивернино Воздвиженской вол. жил Исаак Михайлов 57 лет с женой Варварой Дементьевой 54 лет и детьми Евдокимом 14 и Мариной 19 лет. «А в книге 1710 году в том дворе написан у него Исаака брат, и он с сыном Леонтьем умре. А брат ево Григорей отдан в салдаты в первой на десять набор». В той же деревне хозяйствовал 47-летний Дмитрий Перфильев с женой Ефимьей Осиповой 37 лет и двумя сыновьями Алексеем 17 и Андреем 10 лет, дочерью Анной полугода, а также с своим родным, холостым братом Дементием, которому 67 лет. В 1710 г. «в том дворе написан их племянник Яков Данилов, он отдан в салдаты в десятой набор, а сын ево Иван умре тому третий год. На том дворе две избы»[134 - Там же. Л. 457об., 458. Поместье А. И. Дашкова, состоявшее из д. Василево с 3 деревнями, в 1678 г. принадлежало думному дворянину Федору Ивановичу Леонтьеву. См. Л. 454об.].

В поместье Ивана Андреевича Дашкова, описание которого помещается в книге вслед за описанием поместья Алексея Ивановича Дашкова, что свидетельствует об их соседстве, существовала д. Голеда. В ней в 1717 г. учтен двор вдовца Филиппа Михайлова 60 лет с сыном Ильей 40 и его женой Ксеньей Егоровой 30 лет, их женатым сыном (внуком Филиппа) Кириллом 16 лет. В книге 1710 г. «в том дворе написан Семен Естифеев», который умер «тому третей год, а жена его Устинья скитаетца в мире. А дети Иван отдан в солдаты в пятой набор, племянник Никифор отдан в солдаты в шестой набор». Сын теперешнего главы двора Филиппа «Дмитрий с женой умре тому третий год»[135 - РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 469.]. Двое крестьян из этого двора пополнили число мобилизованных в следующие друг за другом призывы. Трое крестьян – глава двора в 1710 г. Семен и сын действующего дворохозяина Филиппа Дмитрий с женой умерли в один, 1715, год. Жители двора, состав которого за время между переписями сменился, вероятно, не чужие друг другу, а были связаны какой-то степенью родства.

За обоими представителями семьи Дашковых по переписи 1717 г. в Воздвиженской вол. вкупе насчитывалось 33 двора, из них в солдаты были отданы крестьяне из 6 дворов и из одного – взят.

В д. Фокино вотчины князя Михаила Яковлевича Лобанова-Ростовского в Кубенской вол. имелся двор Варлама Карпова 45 с женой Агриппиной Терентьевой 35 лет и пятью детьми – Иваном и Васильем 11 и 3 лет, тремя дочерями 13, 6 лет и полугода. Написанный в книгах 1710 г. дядя главы Матвей Ларионов «ходит в мире», а сын Варлама «Фома здан в салдаты сего года (1717 – Е.Ш.) з десяти дворов». Вслед за названной описана вотчина Ильи Ивановича Мещерикова, расположенная, видимо, в близком соседстве. В д. Песей Погост из двора Симона Селуянова 57 лет с 30-летней женой Анной Степановой и двумя женатыми сыновьями Яковом 28 лет, у которого 20-летняя жена и 6-летний сын, и Антоном 17 лет с 16-летней женой, бездетными, и еще с 6-летним пасынком значившиеся в 1710 г. «дети» – Галахтион «здан в салдаты в десятый набор, Петр умре тому три годы». В другой деревне той же вотчины Обухово двор Емельяна Андреева 67 лет с 57-летней женой Апросиньей Тимофеевой, сыном 10 и дочерью 15 лет поставил в солдаты племянника, который «отдан в седьмой набор»[136 - Там же. Л. 1052, 1058, 1059.]. В данных случаях не только вместо «взят», но и вместо «отдан» применено «сдан», и использование в записях, следующих непосредственно друг за другом, «сдан» и «отдан» следует воспринимать как синонимы.

Некоторые наблюдения, сделанные по поводу употребления обеих формулировок, показали, что при описании духовных вотчин преобладало выражение «взят» в солдаты, а светских – наоборот «отдан» в солдаты. Оба они, выражая одно действие, показывают, что не мобилизуемое лицо было его активным носителем, его позиция была страдательно-пассивной. Оборот «взят в солдаты» можно считать общепринятым, стандартным, другой же – «отдан в солдаты» конверсивен ему. Известно, что в переписях участвовало несколько переписчиков, и разные из них могли описывать духовные и светские владения. Можно полагать, что переписчик первых был предрасположен к употреблению глагола «взят», а переписчик вторых – «отдан», и это при минимальном числе выражений противоположного варианта. Вполне допустима мысль о том, что переписчики использовали оба выражения как взаимозаменяемые. Однако налицо – явное преобладание одного из них, причем при описании экономически разнохарактерных владений, какими были поместья и вотчины. Объяснить отмеченное обстоятельство только вербальной склонностью переписчиков к одному из разбираемых выражений вряд ли достаточно. Полагаю, что при применении конструкции с «отдан» проявляется некая общинная и/или внутривотчинная специфика, ориентированная на выбор кандидата в солдатскую службу. Подкрепляет мой довод до некоторой степени следующий факт. В вотчине Ивана Михеевича Квашнина-Самарина в д. Ерденево был двор 67-летнего Алексея Ларионова с 50-летней женой Прасковьей Андреевой, с их женатым сыном Федором, у которого свой годовалый сын, а также с двоюродным братом Алексея Иваном Дорофеевым 57, его женой Соломонией Никоновой 45 лет и их младенцем – дочерью 10 недель. В соседнем дворе «по осмотру» оказались 45-летний Тимофей Дорофеев с 35-летней женой и 7-летней дочерью. Как обычно, после перечисления жителей этих дворов ко второму из них помещено сопоставление с переписными книгами 1710 г., и в данном случае оно – развернутое и редкое по своей подробности. Приведу его целиком. «А в переписных книгах 1710 году написаны были в том дворе Иван и Тимофей Дорофеевы дети з женами и з детьми, а не писаны были каким случаем в тех книгах в особом дворе, про то он, староста и выборной не ведает. А при переписи, как писал в то число перепищик Петр Слепушкин, они писали их Ивана и Тимофея Дорофеевых во дворе с Алексеем Ларионовым, а не в особливом дворе, и подати они платят с одиннадцати, а не с двенадцати дворов»[137 - Там же. Л. 1035.]. Из текста вытекает прямое участие общинных представителей – старосты и выборного в подаче сведений («сказок») переписчикам и опосредованное в подборе кандидата для мобилизаций.

В записях о наборе в работники на строительство новой столицы выявляются несколько вариантов. Естественно, наиболее часто встречается следующий: «Взят в работники в 17… году». Так, в д. Городок Спасо-Каменного монастыря из двора вдовца Петра Андреева 57 лет с его родным женатым братом Иваном Андреевым 37 и 7-летним сыном записанный в 1710 г. племянник Никита Игнатьев «взят в работники в 1713 году, а жена его в 1713 году умре, а дети его Петр живет в Каменном монастыре, дочь Авдотья скитаетца в мире». В поместной д. Володино А. И. Дашкова из двора Василия Леонтьева 37 лет с 42-летней женой и 3 детьми сыном 11, дочерями 9 и 4 лет, а также с 16-летним племянником Никитой Ивановым «Васильев брат Иван взят в работники в Санкт Питербурх в 1711 году». В вотчинной д. Вепрево Афонасия Тимофеевича Савелова был двор братьев Гавриловых – Дмитрия 35 лет с 25-летней женой и Ивана 34 лет, вдовца, у них же племянник Григорий Алексеев – 10 лет. В 1710 г. был написан Гаврило Семенов, их отец, «а он и з женою умре в 1716 году. Сын ево Алексей взят в работники в Санкт Питербурх в 1706 году»[138 - Там же. Л. 110, 457об., 979.].

В этом варианте имеется конкретизирующая разновидность «взят в плотники». В вотчине Спасо-Каменного монастыря в д. Пригород, относящейся к с. Борисову, из двора Кирилла Анфиногенова 59 лет с 56-летней женой Афонасьей Аверкиевой и вдовой Анной Антоновой 44 лет с ее сыном 9 лет был «взят в плотники в Санкт Питербурх в 1714 году» сын Кирилла Иван. В монастырской же д. Горка Минина жили супруги 47-летний Дмитрий Тимофеев с 49-летней женой и с женатым сыном Федором 28 лет, его 23-летней женой и с младшими холостым сыном Андреем 26 лет, дочерью Татьяной 20 лет. Из пояснительной записи следует, что в 1710 г. во дворе «написан Федор Семенов, а он пострижен в Каменном монастыре. А дети его Иван взят в плотники в Санкт Питербурх в 1716 году, сын же его Григорей да племянник Никита с братом Дмитрием Нефедовым и сыном Родионовым (так!) умре в 1714 году». К 1717 г. двор обезлюдел, и в нем теперь живет указанный Д. Тимофеев, но «он Дмитрий Тимофеев переведен из деревни Петрешина в 1712 г.»[139 - Там же. Л. 119об., 117.]. Непонятно, был ли он подселен к еще живым до 1714 г. Григорию с племянниками и Ивану Федорову до его ухода в плотники в 1716 г. или после того, как он его покинул. В конечном счете, монастырские власти за счет оставшегося во дворе единственного мужчины, четверо родственников которого умерли в один год, планировали решить поставку по мобилизации. В опустевший же двор была переселена семья, перспективная для демографического роста и тяглоспособная. Примечателен следующий факт. В уже упоминаемом с. Ильинском А. П. Салтыкова хозяйствовали женатые Федор Михайлов 50 лет и «брат его родной» Борис Михайлов 32 лет, дети у обоих не показаны. «А племянник их родной Илья Иванов холост 20 лет послан в нынешнем 1717 году в плотники в Санкт Питербурх»[140 - Там же. Л. 941об.].

За стольником Дмитрием Герасимовичем Скрипициным в д. Подольное находился двор 45-летнего Григорья Иванова с 35-летней женой Пелагеей Герасимовой с женатым сыном Иваном 25 лет с его 30-летней женой, и еще с младшими сыновьями Иваном же 17 и Петром году, также «у него ж брат родной» Семен 30 лет с женой 40 и сыном 17 лет. В книгах 1710 г. значился «у них же брат двоюродный Илья Киприянов» – 27 лет с женой Матреной Гавриловой 30 лет, «и они в сходе», и сразу следует продолжение: «Аника Киприянов взят в плотники в Санкт Питербурх в 1714 году и там умре, а жена ево Анна» – в мире, «сын Сидор взят в плотники в 1715 году. На том дворе две избы»[141 - Там же. Л. 1115.]. К 1710 г. этот двор определенно населяло четверо двоюродных братьев с женами и детьми: два сына Ивана – Григорий и Семен и также два сына Киприана – Илья и Аника, а их отцы, естественно, были родными братьями. Потомков Киприана к 1717 г. во дворе не осталось, семья его сына Аники использована для набора на строительство Петербурга, куда взят сам Аника, умерший на работах, и в следующий год его сын Сидор, жена же Аники и мать Сидора обречена на скитание. Возможно, забранные в плотники Аника и его сын Сидор, во-первых, были хорошими мастерами или, во-вторых, хозяйственно слабее, чем оставшиеся братья Григорий и Семен Ивановы, которые были старше, особенно глава двора Григорий, и могли оказать давление на Анику. Во всяком случае, налицо реальный пример решения поставки работников за счет боковых родственников в неразделенной семье.

Приведенные записи, казалось бы, схожие по форме и мало отличаются друг от друга. Однако, первая «взят в работники» говорит об общем наборе мастеровых людей, а вторая о целенаправленном наборе работников определенной профессии.

В варианте «взят» в Санкт-Петербург встречается еще одна, причем очень важная по последствиям для судеб семей, разновидность: «взят на вечное житье»[142 - Там же. Л. 82об.]. Она относится к наборам как на общие работы, так и по специальностям. В д. Долматово епископа Ростовского и Ярославского был двор 44-летнего Леонтия Митрофанова с женой Марьей Ивановой 40 лет и 20-летним сыном, женатым на одногодке Марье, и пока «детей у них нет» В 1710 г. здесь значились родные братья главы Леонтия, один из которых Никита «взят в плотники в Санкт Питербурх с женою и з детьми на вечное житье». Другой брат «с женой бродят в мире от хлебной скудости с 1712 году»[143 - Там же. Л. 199об.]. В вотчинном с. Ильинском А. П. Салтыкова был двор достаточно молодого, бездетного хозяина 27-летнего Ивана Исакова с 22-летней женой Матреной Ивановой, с ним же жили сноха-вдова Агриппина Иванова 42 лет и брат Григорий Гаврилов, видимо, двоюродный с женой 32 лет и их тремя сыновьями 10, 6 и 2 лет. В 1710 г. «в том дворе написан тесть его Иванов, Иван Иванов (что говорит о тогдашнем его руководстве хозяйством) и он в сходе умре. А брат ево Иван взят в плотники в Санкт Питербурх и з женою на вечное житье»; у Александра Семеновича Колтовского в вотчинной д. Ивановское во дворе Григория Юдина 43 с женой Антонидой 37 лет, женатым братом Федором 40 и его сыном 15 лет, и также с женатым Иваном 33 лет и 4-Динадочерью его «племянник Иван Трофимов с женою взят в плотники в Санкт Питербурх на вечное житье. На том дворе две избы»[144 - Там же. Л. 936, 113Зоб.-1134.]. В приведенных случаях, а таких не много, в Петербург переселены целиком крестьянские семьи, которые изъяты из вотчин – духовной и светских.

Примыкает к варианту «взят… в работники» указание на выполнение специальной миссии. Так, в д. Писцово вотчины Ростовского епископа из двора Фаддея Иванова 55 лет с 45-летней женой и их женатым, пока бездетным, сыном 25 лет и младшим сыном 12 лет племянник главы Иван Борисов 40 лет с женой ровесницей и двумя дочерями 18 и 7 лет не был записан в книгах 1710 г. «для того, что в то число был в провожатых за государевыми коньми в Санкт Питербурхе»; или крестьянин помещика Василия Афонасьевича Протопопова Осип Алексеев 45 лет с женой 35 лет не указан в книгах 1710 г. «И он в то время» был в Петербурге, «послан был за государевым хлебом. А жена ево в то время скиталась в мире». Теперь, в 1717 г. у них двухлетняя дочь[145 - Там же. Л. 177-177об.; 294об.-295.]. Она, скорее всего, родилась после возвращения супругов, и предположительно оно могло произойти в 1713–1714 гг.

Встречается, но реже, формулировка: «Сшел в работники…». В д. Никитино Спасо-Прилуцкого монастыря показан двор, где главами являются два брата Логин и Фрол Овдокимовы. У 36-летнего Логина – жена Марья 43 лет и пятеро детей: сыновья 15 и 12 лет и дочери 18, 14 и 8 лет. Его холостому брату Фролу 20 лет. «А отец их Евдоким Логинов постригся в Прилуцком монастыре в 1713 г., жена ево Каптелина Васильева дочь умре в 1711 году, а Иван сшел в работники в Санкт Питербурх в прошлом 1716 году, а Федор бежал безвестно в 1714 году, был холост»[146 - Там же. Л. 29-30об.]. Родство двух последних не указано. Вчитаемся в пояснительную запись. Отметив судьбу родителей братьев-глав двора, в непосредственной логической связи с этим переписчик продолжает говорить об ушедшем в столицу Иване и бежавшем Федоре. Судя по контексту, они, скорее всего, доводились сыновьями выбывших из двора супругов и братьями дворохозяев. Косвенным подтверждением тому может стать возраст Логина и его брата Фрола, разница между которыми значительна и составляла 16 лет, промежуток более чем достаточный для рождения у родителей других детей – их братьев и сестер. Принявший постриг через 2 года после смерти жены, отец братьев ушел доживать свой век в монастырь.

Показательна судьба жителей двора Михаила Киприянова из д. Скорое того же Спасо-Прилуцкого монастыря. Самому Михаилу 33 года, его жене Анне Петровой 32 и сыновьям 12 и 8 лет. На момент переписи 1717 г. эта малая семья – остаток прежде многочисленной (11 чел.) семьи, состоявшей из отца Киприяна Естефеева, умершего в 1714 г., и его сыновей, братьев теперешнего главы Михаила. Один из них Иван Киприянов, женатый, «сшел в Санкт Питербурх в работники в прошлом 1713 году», другой – Андрей, тоже женатый, «взят в солдаты в восьмой набор», а третий, холостой брат Иван 24 лет «сшел от солдатства безвестно». Жены братьев Ивана (старшего) Февронья с сыном Иваном же (видимо, малолетним) и жена-солдатка Андрея Прасковья Артемьева «сошли в мир безвестно в вышеписанных годех»[147 - Там же. Л. 40об.]. Можно думать, что этот двор, где у отца-главы было 4 сына работоспособного возраста и три из них – женатые, имел достаток и использован властями (общинными или/и вотчинными) для выполнения мобилизационной разнарядки. Примечательно, что, столкнувшись реально с практикой, когда одного брата «забрили» в солдаты, а второй сам подался в Петербург, возможно, предваряя официальный призыв на работы, младший из братьев, 24-летний Иван, от солдатства просто ушел. Употребленное при этом наречие «безвестно» относится, скорее всего, к дате ухода, либо местонахождению сшедшего, либо к тому и другому. Во всяком случае, мужчины этой семьи способны на решительные поступки и, по всей вероятности, рассчитывали со временем вернуться в родной дом.

Крестьянин Кириллова монастыря д. Останино Трофим Ефремов, 20-летний родной брат главы двора 30-летнего Ивана Еремеева, у которого жена-ровесница и годовалая дочь, был «холост, сшел в работники в Санкт Питербурх тому другой год». В книге 1710 г. «ево Ивана с братом не написано для того, что в то время скитался в мире». Старшему из братьев в этот период было около 23 лет, младшему около 13, и можно полагать, что они в то время «кормились» какой-то наемной работой. Вернувшись в деревню, старший брат женился, а младший решил отправиться в Петербург[148 - Там же. Л. 159об.-160.].

Вариант «сшел в работники» также имеет разновидность, уточняющую местопребывание работника: «там ныне» или «там и живет». В д. Завраг Спасо-Прилуцкого монастыря существовал двор Якова Петрова 38 лет с женой Прасковьей Семеновой 26 лет и их трехгодовалой дочерью, с 17-летним братом, который «живет в монастыре в крыласких дьячках», а также с матерью-вдовой 70 лет. Отец дворовладельца Петр Данилов умер в 1711 г., а брат Иван «сшел в работники в Санкт-Питербурх в 1715 году, там и ныне», его 32-летняя жена с 8-летней дочерью «кормится в мире»; в д. Петраково из хозяйства супругов Петра Анисимова 38 лет с женой ровесницей и сыновьями 10 и 8, дочерью 13 лет «племянник же ево Петров Петр Тимофеев сшел в Санкт Питербурх в работники в прошлом 716 году, там и живет», а его жена с двумя дочерями «кормятся в мире с того же году»; из двора д. Ярыгино у супругов Григория Иванова 58 лет и Пелагеи Михайловой 60 лет, у которых 24-летний женатый сын Мартьян, второй сын Осип 14 лет, один племянник Матвей «сшел в Санкт-Питербурх в работники в 1716 году, там и живет», а другой племянник Алексей «взят в солдаты в шестой набор». Их отец Андрей Иванов, родной брат главы двора Григория, с женой «сошли в мир кормится в 1715 году»[149 - Там же. Л. 26об.-27; 32об.-33, 37-37об.].

Так же, как при варианте «взят в работники», вариант «сшел в работники» конкретизируется за счет ремесленной специализации, причем с уточнением местонахождения, времени и семейного состояния: двоюродный брат умершего дворовладельца сшел «в плотники в 1715 году и там живет, был холост». Иногда уточнения весьма подробны и касаются даже состояния здоровья. В вотчине Спасо-Прилуцкого монастыря в д. Гришино жил Матвей Федоров 45 лет с женой 48 лет и своим двоюродным братом Романом Васильевым, 68-летним вдовцом, а также женатым племянником, пока бездетным. Зять Романа Иван Назарьев «сшел» в Петербург «в работники в прошлом 1714 году и там заскорбел», а его жена «кормится в мире Христовым имянем»[150 - Там же. Л. 31, 43.]. Примечательно это редкое указание на болезнь ушедшего в работники. Вотчинник, отпустив крестьянина, безусловно, заинтересован в его возвращении, он и деревня осведомлены о его тяжелом заболевании. Другими словами, сведения об отпущенных и, вероятно, о мобилизованных в Петербург крестьянах доходили до владения, ими располагал и вотчинник. Формулировки переписи 1717 г. о сходе, скорее всего, на заработки говорят о Петербурге как новом для Севера направлении отхода. Все их разновидности интересны еще и тем, что в них «сшел» употребляется в отношении отсутствующего человека, указывая на предпринятое им активное действие.