«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота

Между тем до середины 1770?х гг. Элфинстон не спешил с публикацией своего «Повествования» и дописывал его в ожидании момента, когда в России после окончания войны с турками произойдет распределение наградных и призовых денег за Архипелагскую экспедицию. Это случилось только в 1776 г., и хотя Элфинстон и его сыновья не были обойдены монаршими милостями, сумма в 6 тыс. рублей контр-адмиралу и в 600 рублей его сыновьям показалась Элфинстону несправедливой. В 1782 г. он попробовал в очередной раз получить средства от Российской империи и 4 июля 1782 г. направил письмо, в котором, «согласно Уставу Петра Великого», сообщал о желании получить пенсию в России и, забыв былые обиды, был даже готов ради этого вернуться в Санкт-Петербург[54 - В 1783 г. пожелание Элфинстона вернуться в Россию обсуждалось в письме Г. А. Потемкина к Екатерине. Потемкин писал 9/[20] августа 1783 г. из Крыма: «Возвращаюсь на Элфинстона. Конечно, предприимчивый адмирал здесь нужен <…>, то бы я просил Элфинстона и с сыном» (Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка. 1769–1791. Изд. подгот. В. С. Лопатин. М., 1997. С. 181). Ответ императрицы не оставлял контр-адмиралу надежды: «Сына Элфинстона я взяла на службу, а с ним [думается, здесь имеется в виду не сын, а отец Джон Элфинстон. – Е. С.] никто не уладит» (Там же. С. 182).]. В письме И. Г. Чернышеву Элфинстон опять пригрозил в случае отказа опубликовать свое сочинение, но, получив отказ, все-таки не исполнил угрозы. «Повествование» лежало неизданным, может быть, потому, что вместо отца в Россию в 1783 г. отправился служить его сын Самьюэл. А через два года Джон Элфинстон скончался.

Таким образом, защищая себя и свою честь, контр-адмирал российского Императорского флота британец Джон Элфинстон создал ценный исторический документ, отличающийся скрупулезной фиксацией деталей и серьезной осведомленностью автора, сообщавшего немало новых сведений, которые историкам еще предстоит проанализировать и осмыслить.

Очевидно одно: когда императрица Екатерина II в 1773 г. написала графу Н. И. Панину о том, что «нет ничего легче, как опровергнуть этот мемуар [Элфинстона]» (слова, вынесенные нами в эпиграф), она недооценила автора «Повествования» и, возможно, рассудив, насколько информированным был ее бывший контр-адмирал, все-таки распорядилась заплатить некоторые английские долги по претензиям мемуариста, сочтя, что опубликование сочинения Элфинстона будет иметь неприятные последствия для российско-британских отношений[55 - Эти последствия: «Причинять неудовольствие английскому двору, выставляя его потачку нам, всю помощь, которую он нам оказал и которая была нам очень полезна; опубликование всего этого подняло бы против английского правительства внутренние неудовольствия и могло бы иметь неприятные последствия для английской торговли в Леванте» – Екатерина II Н. И. Панину, 29 февраля 1773 г. (Политическая переписка императрицы Екатерины II… // СИРИО. Т. 118. С. 511; перевод приводится по изд.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М.: Мысль, 1994. Кн. XIV. Т. 28. С. 368).].

    Е. Б. Смилянская

СОБЫТИЯ АРХИПЕЛАГСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ, КАК ИХ УВИДЕЛ ДЖОН ЭЛФИНСТОН

Мемуар самый энергичный и самый обстоятельный о том, что произошло в Архипелаге.

    Сабатье де Кабр о сочинении Элфинстона. 1771 г.

Предлагаемая Элфинстоном версия истории Архипелагской экспедиции за 1769 и особенно за 1770 г. значительно разнится с героическим повествованием, которое доходило до императрицы Екатерины II в посланиях и личных сообщениях графа А. Г. Орлова[56 - См., например, версию А. Г. Орлова, зачитанную на Совете при Высочайшем дворе в марте 1771 г.: АГС. Т. 1. С. 368–369.], в реляциях других ее командиров, в которых каждый стремился оправдать свои действия, свалить на других вину за неудачи или преувеличить свой героизм[57 - Особенно это заметно по мемуарам Ю. В. Долгорукова, который первым из участников Чесменской битвы предстал перед императрицей осенью 1770 г. Во всяком случае, написанные им через много лет мемуары рисуют именно князя Долгорукова чуть ли не главным автором Чесменской победы.]. Им императрица склонна была доверять больше, чем нанятому в Лондоне иностранцу, критиковавшему ее военачальников и флотоводцев. Впрочем, в дальнейшем отечественные историки, писавшие об Архипелагской экспедиции, хотя и получили доступ к той информации, которую императрица могла и не знать (к архивам канцелярий командующих, к судовым журналам, к запискам и мемуарам участников), в силу разных причин[58 - К примеру, Е. В. Тарле написал работу об Архипелагской экспедиции во время Второй мировой войны, когда важно было подчеркнуть величие российских побед прошлого – Тарле Е. В. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769–1774). М.; Л., 1945.] следовали во многом этому своего рода «героическому канону» в интерпретации событий и характеристике действующих лиц. Более всего менялась за два века изучения, пожалуй, только оценка роли А. Г. Орлова: в советской историографии лавры главного виновника побед чаще отдавались не вельможному графу, а долго служившему адмиралу Г. А. Спиридову[59 - Тарле Е. В. Чесменский бой. В Большой советской энциклопедии (1970–1977) читаем в статье о Г. А. Спиридове: «24 июня (5 июля) 1770 рус. эскадра, которой командовал (номинально) граф А. Г. Орлов, а С[пиридов] – авангардом, в Хиосском проливе атаковала тур. флот и вынудила его укрыться в Чесменской бухте. В ночь на 26 июня (7 июля) в Чесменском бою 1770 рус. эскадра под фактическим команд. С[пиридова] и С. К. Грейга уничтожила тур[ецкий] флот и установила господство на Эгейском море. В 1771–73 командовал рус[ским] флотом в Архипелаге. В связи с тем, что лавры победителя турок были незаслуженно приписаны Орлову, в 1774 вышел в отставку» (Электронный ресурс. Режим доступа http://bse.uaio.ru/BSE/2402.htm свободный).]; ныне же вновь лавры возвращаются Орлову-Чесменскому[60 - См., например: Гребенщикова Г. А. Чесменская победа: Триумф России в Средиземном море: флот, война, политика. СПб.: Остров, 2015; Смилянская И. М., Велижев М. Б., Смилянская Е. Б. Россия в Средиземноморье. Архипелагская экспедиция Екатерины Великой. М.: Индрик, 2011. С. 479.].

Джону Элфинстону во всех отечественных сочинениях об Архипелагской экспедиции обычно отводится весьма скромная роль: отмечается его ссора со Спиридовым, заставившая Орлова взять на себя общее командование обеими эскадрами, подняв кайзер-флаг (гюйс генерал-адмирала или главнокомандующего флотом), осуждается «авантюрная» попытка в одиночку дать бой при Наполи ди Романия, замалчивается его участие в Чесменской битве, но почти всегда говорится о том, что на Элфинстоне лежит вина за потерю корабля «Святослав» и за прорыв турецкого сикурса (подкрепления) на Лемнос, что и привело к его отставке.

В зарубежной историографии также сложились свои штампы при описании Архипелагской экспедиции российского флота, и там роль Элфинстона, напротив, часто преувеличивается. Многие позднейшие выводы зарубежной историографии, по сути, предвосхитил еще в 1776 г. Мари Даниель Бурре де Корберон, писавший: «Во время войны все морские победы приписывались графу Алексею Орлову, тогда как ими обязаны английскому капитану Элфинстону, состоявшему адмиралом на русской службе, человеку, обладающему неустрашимостью и большими дарованиями. Он сжег вместе с Алексеем Орловым турецкий флот в Чесменской гавани и собирался оттуда идти на Константинополь, но ему помешали»[61 - Un diplomate fran?ais ? la cour de Catherine II, 1775–1780. Journal intime du chevalier de Corberon. P. 204; благодарю С. Я. Карпа, указавшего на ошибки в русском переводе, появившемся в изд.: Корберон М.-Д. Из записок // Екатерина. Путь к власти. М.: Фонд Сергея Дубова, 2003. С. 115.]. Опираясь на донесения из Петербурга и Константинополя британских дипломатических представителей Каткарта и Марри, на британскую прессу, на Authentic Narrative 1772 г. и мемуары Грейга, на свидетельства барона Франца Тотта и Клода Рюльера[62 - Rulhie?re C. C. de. Rеvolutions de Pologne. 4 еd., revue sur le texte et complеtеe par Christien Ostrowski. Paris: Librairie de Firmin Didot Fr?res, Fils et C-ie., 1862. T. 3.], западные исследователи заключают, что без поддержки Британии, без английских и шотландских капитанов и прежде всего такого опытного моряка, как Элфинстон, экспедиция могла бы не состояться[63 - См., например: Anderson M. S. Great Britain and Russo-Turkish War of 1768–74 // English Historical Review. 1954. Vol. 69 (270). P. 44–45; Idem. Great Britain and Russian Fleet, 1769–70 // Slavonic and East European Review. 1952. Vol. 31. No. 76 (Dec.). P. 148–163; из новейших исследований: MacDougall Ph. «So Complete Was Our Victory! So Complete Their Ruin!»: An analysis of the battle of ?esme, 1770 // Mariner’s Mirror. 2017. Vol. 103. No. 3. P. 279.].

Турецкая историография, основывающаяся в основном на тех же иностранных источниках, упоминает вклад Элфинстона как свидетельство английской помощи и поддержки русским во время войны, без которой русские не смогли бы одержать победу и воспользоваться выгодами, полученными после сожжения флота при Чесме (отметим при этом, что Чесменская битва в турецкой историографии описана иначе, чем в российской)[64 - Турецкая историография в основном базируется на знакомых нам русских и английских источниках. См., например: Aksan V. H. Ottoman Wars 1700–1870: An Empire Besieged. Harlow: Pearson/Longman, 2007; Soucek S. Ottoman Maritime Wars 1700–1914. Istanbul: The Isis Press, 2013. P. 35–45; Aktepe M. M. ?esme Vakasi // T?rkiye Diyanet Vakfi Islam Ansiklopedisi. 1991. Vol. 8. P. 288–289.].

Думается, что публикуемое здесь «Повествование» Элфинстона и подтверждающие или опровергающие его информацию комментарии, основанные на изучении бумаг российских и британских архивов, добавляют аргументации сторонам этого спора.

В настоящее время помимо дискуссий о роли Элфинстона и других британских моряков в становлении российского флота были высказаны различные мнения о соотношении сил российского и османского флотов при Чесме, о сильных решениях и просчетах сторон. Становится ясно, что для объективной оценки казавшихся хорошо известными событий недостает свидетельств участников, находившихся на разных «точках обзора», не готовых безоговорочно повторять свидетельства российского главнокомандующего[65 - Например, по мнению А. А. Лебедева, «не находит подтверждения и общепринятый состав турецкого флота, который, по данным всех шканечных журналов, имел не более 27 кораблей, фрегатов, галер и шебек <…> вместо ставших уже привычными цифр о 70–90 боевых единицах. То есть имел численный состав, близкий к тому, который в последнее время называется турками – 24–27 боевых единиц. Причем, как мы увидим далее, не изменился этот расклад и после Чесменского сражения» (Лебедев А. А. Хиос и Чесма в свете шканечных журналов // Гангут. 2014. № 80. С. 27). Современная турецкая историография также расходится в количественных характеристиках османского флота при Чесме. Один из последних подсчетов указывает, что османские силы состояли из 16 линейных кораблей, 6 фрегатов и некоторого количества вспомогательных судов, на которых было примерно 1300 пушек (Soucek S. Ottoman Maritime Wars 1700–1914. P. 40). Тункай Зорлу полагает, что при Чесме было всего 15 kapak (двухпалубных кораблей вроде галеона), 6 фрегатов и другие суда (Zorlu T. Innovation and Empire in Turkey: Sultan Selim III and the Modernisation of the Ottoman Navy. London: Tauris Academic Studies, 2008. P. 10), Али Риза Ишипек считает, что турки имели всего 10 линейных кораблей (I?ipek A. R. 1770 C?es?me Deniz Savas?i: 1768–1774 Osmanli Rus savas?lari. Beyog?lu, I?stanbul: Denizler Kitabevi, 2006. P. 268). См. также: Yener E. Ottoman Seapower and Naval Technology during Catherine II’s Turkish Wars 1768–1792 // International Naval Journal. 2016. Vol. 9. No. 1. P. 4–15.]. Помимо этого ряд важный событий, последовавших за Чесменской победой российского флота, почти не нашел отражения в исследованиях либо требует дополнительных объяснений. Мнение Элфинстона по этим вопросам узнает читатель публикуемого здесь «Повествования», однако некоторые аспекты представляется важным отметить специально.

Более всего контр-адмирал Элфинстон, как свидетельствует его сочинение, гордился своими смелыми действиями в сражении против превосходящих сил противника у Наполи ди Романия. И хотя смелость Элфинстона, там проявленная, никогда не подвергалась сомнению, данная Орловым характеристика этого сражения как авантюры и поныне отзывается в работах историков[66 - А. Г. Орлов писал императрице: «Если бы Элфинстон хоть чуть проиграл от бешенства его, могли бы все в порте быть заперты и неизбежно погибнуть» (МИРФ. Ч. XI. С. 550). Различные, но преимущественно негативные оценки этого сражения приводит Г. А. Гребенщикова, соглашаясь с мнением В. Ф. Головачева о том, что «сражение, данное Элфинстоном, не разрешало никакого стратегического или тактического вопроса и осталось без последствий». – Головачёв В. Ф. Чесма. М.; Л.: Воен.-мор. изд-во, 1944. С. 33; Гребенщикова Г. А. Чесменская победа. С. 196. Самое (помимо Элфинстонова) подробное описание этого сражения было опубликовано в середине XIX в.: Соколов А. Архипелагские кампании 1769–74 // Записки Гидрографического департамента Морского министерства. Ч. VII. СПб., 1849. С. 230–401.]. Предложенная Элфинстоном аргументация его действий при Наполи ди Романия позволяет вновь вернуться к вопросу о причинах «бешенства» контр-адмирала, считавшего, что он предотвратил выход соединенных сил османского флота против российского к крепостям Южного Пелопоннеса к Наварину, и если бы он получил вовремя поддержку Спиридова, то мог бы разбить турецкий флот еще у Наполи ди Романия или у острова Спеце. Смелое сражение 16–18 мая (ст. ст.) 1770 г. под тремя крепостями Наполи ди Романия имело серьезные последствия: известно, что, когда на подкрепление Элфинстону подошли корабли эскадры Спиридова, турецкий флот покинул Навплийский залив и стал спешно отступать к берегам Малой Азии, найдя свой конец в Чесменской гавани.

В погоне за османским флотом эскадры Элфинстона и Спиридова впервые должны были действовать сообща, но взаимодействия не получилось. Исследователи редко обращаются к анализу причин этого разлада между командующими. Элфинстон объясняет ссору между флотоводцами и их неудачи в погоне за турецким флотом в мае – начале июня 1770 г. трусостью и незнанием Спиридовым морского искусства. Однако появившиеся в это время при флоте после оставления Наварина А. Г. Орлов и С. К. Грейг предпочли не судить строго русского флотоводца, а дальнейшие заслуги Спиридова стерли память о его возможных просчетах. Между тем приводимые Элфинстоном подробности преследования турецкого флота от острова Спеце доказывают различие в тактике русского и британского флотоводцев[67 - О британской тактике см.: Willis S. Fighting at Sea in the Eighteenth Century: The Art of Sailing Warfare. Woodbridge: Boydell Press, 2008.] и нежелание каждого отказаться от своего плана.

В Хиосском сражении Элфинстон был поставлен в арьергард, хотя он сам предлагал новое, но уже применявшееся англичанами построение флота и готов был вести объединенные эскадры[68 - Лебедев А. А. Хиос и Чесма в свете шканечных журналов. С. 28; Он же. Тактическая парадигма русского парусного флота XVIII – середины XIX века // Гангут. 2014. № 82. С. 79.]. Однако с этого момента Орлов старается все более изолировать британца. А потому в литературе чаще всего приводится воспоминание Ю. В. Долгорукова: «Об ариергарде не велика повесть: он убавлял парусов и пришел, когда уже мы обложили Чесменский бассейн, но от фанфаронства [Элфинстона], что он был в сражении, еще до нас далеко не дошел – стрелял из пушек на воздух»[69 - Долгоруков Ю. В. Записки князя Юрия Владимировича Долгорукова. С. 499.]. Между тем, судя по повествованию Элфинстона, его роль в Хиосском сражении этим далеко не ограничивалась, во всяком случае, он многое сумел увидеть и описать.

Об участии Элфинстона в Чесменском сражении также написано немного. На Западе в прессе 1770 г. появились известия, что именно Элфинстон и Грейг предложили использовать и снарядили зажигательные суда-брандеры[70 - Annual Register. 1770. P. 36.], обеспечившие уничтожение неприятельского флота. Но в этом отношении рассказы мемуаристов Долгорукова, Грейга и Элфинстона не сходятся, и каждый предпочитает показывать себя главным инициатором поджога. А потому в историографии принято мнение, что брандеры вооружали Грейг и Ганнибал. Действительно, в приказе А. Г. Орлова от 25 июня/6 июля 1770 г. о брандерах и о плане сражения Элфинстон не упоминается, а вся организация доверяется С. К. Грейгу и И. А. Ганнибалу[71 - Список с подлинных приказов графа Алексея Григорьевича Орлова Чесменского по флоту, действовавшему в Архипелаге в 1770 году и истребившему турецкий флот при Хиосе и Чесме // Морской сборник. 1853. Т. 9 (№ 4). С. 272–277.]. Но примечательно, что только Элфинстон подробно описывает, как снаряжались брандеры (такого опыта у русских ранее не было, поэтому британцев Элфинстона и Грейга поражал опасный способ, примененный И. А. Ганнибалом), как выбирались команды зажигательных судов. Элфинстон отдает лавры главного «зажигателя» неприятельского флота своему брандеру под командой Томаса Макензи, тогда как чаще вместо Макензи историки называют брандер-лейтенанта Дмитрия Ильина, о котором и было доложено императрице[72 - См. о героизации Д. С. Ильина: Рыжов В., Скворцов В. Герой Чесмы лейтенант Ильин. Тверь: Творческое объединение «Книжный клуб», 2012. С. 103.]. По описанию Элфинстона, именно Макензи сумел попасть и на бот капудан-паши и забрать главную регалию главы турецкого флота – его жезл. Правда, сам Макензи, подробно описавший свое участие в поджоге турецкого флота с указанием имен всех матросов, бывших на его брандере, об этом жезле никогда не писал, и столь примечательный факт трудно проверить[73 - Рапорт Томаса Макензи о его участии брандером при Чесме от 28 июня 1770 г. (РГА ВМФ. Ф. 189. Оп. 1. Д. 3. Л. 149–149 об.). Также британские периодические издания опубликовали письмо Макензи неизвестному лицу в Портсмуте, датированное 29 июля, с описанием участия Макензи в Чесменском сражении (General Evening Post. 1770. September 25; Scots Magazine. 1770. September 1).]. Между тем жезл в пурпурном кофре, скорее всего, существовал и прибыл с Элфинстоном в Петербург, но современное место нахождения этой регалии и была ли это действительно регалия капудан-паши, нам неизвестно[74 - Элфинстон описывал регалии так: «Жезл был серебряный с позолотой и чеканкой в виде цветов, длиной около 20 дюймов, с большими круглыми головами (a broad round head) на каждом конце и одной посередине, как у паши трех флотилий. Это, несомненно, были регалии капудан-паши, они не могли принадлежать никому другому и были даны ему самим султаном, а взяты с собой для удовольствия (at pleasure). Жезл хранился в малиновом чехле с ремнем, чтобы носить его на плече, а то, что его бросили, говорит о спешке, с которой турки покидали свое судно» (с. 500–501).].

Весной 1771 г., пока вызванный в Петербург Элфинстон добивался встречи с императрицей и надеялся еще на свой триумф, его роль в истории Чесменского сражения уже была перечеркнута. В первом донесении императрице о Чесме А. Г. Орлов вовсе не упоминает об Элфинстоне[75 - В память Чесменской победы. Сборник документов. Одесса: тип. П. Францова, 1886. С. 54.]. Примечательно, что за Чесму Элфинстон не удостоился и наград, какие достались даже менее значительным участникам сражения. Более того, на основании дошедших до Петербурга рассказов в 1772 г. в драме Павла Потемкина «Россы в Архипелаге» Элфинстон предстал чуть ли не трусом, сомневающимся в необходимости вступать в бой с превосходящим по силе противником. Во втором действии драматургом был сочинен такой диалог А. Орлова и Элфинстона:

Элфинстон:
Сражаться нам велишь, ужаснейший предмет!
Почто отважно толь идти на бездну бед?
Среди земель чужих в странах толь отдаленных
Каких побед искать мы можем совершенных?
Довольно славы нам, что посреди сих вод
Безвредно сохранить страны полночной флот,
Но в общий бой вступить опасно и не должно:
Потеря нам явна, а победить не можно.

Орлов:
Опасность слабых дух легко страшит всегда,
Но россы оныя не знают никогда <…>

Элфинстон:
Приятна слава всем, но щастие превратно,
Флот неприятельский преходит наш трекратно.
Здесь все враждует нам, но средств нет никаких.
Вообразите вы число врагов своих…[76 - Потемкин П. Россы в Архипелаге. Драмма. СПб.: [Тип. Акад. наук], 1772. С. 19.]

Впрочем, на столь обидную для себя роль в драме Элфинстон никак не отреагировал, и скорее всего до него сочинение Павла Потемкина не дошло.

Еще менее известна роль Элфинстона в событиях, последовавших за Чесмой, когда в течение июля – сентября 1770 г. его эскадра подошла к Дарданеллам, совершила попытку прорыва, атаковала замок на европейской стороне и от острова Имброса установила блокаду пролива, крейсировала вдоль берегов Саросского залива, а также вблизи Тенедоса и азиатского побережья.

Едва ли здесь стоит повторять спор, начатый еще современниками событий и продолжающийся поныне, о том, мог ли Элфинстон или Орлов прорваться к Константинополю и какие бы это имело последствия[77 - Аренс Е. И. История русского флота. Екатерининский период. 1897 (литография); Гребенщикова Г. А. Чесменская победа.]. Элфинстон верил, что потерянное после Чесмы на празднование победы время позволило туркам укрепиться, в это же время поменялись ветра и течения, так что прорыв в Мраморное море стал невозможен[78 - Такие же аргументы см. в работе потомка французского инженера Тотта, укреплявшего Дарданеллы в 1770?е гг.: Tоth F. La guerre Russo-Turque (1768 – 1774) et la dеfense des Dardanelles. L’extraordinaire mission du baron de Tott. Paris: Economica, 2008. P. 75–90. Современник события также писал о том, что после Чесменской победы из?за празднования время было упущено: Bruce of Kinnaird J. Travels to discover the source of the Nile in the years 1768, 1769, 1770, 1771, 1772, and 1773. Edinburgh; London: Printed by J. Ruthven, for G. G. J. and J. Robinson, 1790. Vol. 1. P. 28–29.].

Элфинстон неоднократно, но безуспешно требовал от графа Орлова сведения о течениях вблизи Дарданелл. Впрочем, кажется, и сам Орлов такими данными в 1770 г. не располагал. Считал ли Орлов прорыв через Дарданеллы таким же «бешенством» Элфинстона, как и битву при Наполи ди Романия, судить трудно. Судя по всему, граф сам не исключал после взятия Лемноса штурма Дарданелл[79 - Это мнение высказывает ближайший соратник Орлова С. К. Грейг: Грейг считал, что Орлов пошел к Лемносу, собираясь далее идти на Дарданеллы: Орлов «считал этот остров выгоднейшим пунктом, в настоящем положении флота, как по удобству прекрасного порта Мудро, так и потому, что он был один из островов Архипелага, наиболее изобиловавших хлебом и скотом; а еще более потому, что он лежит близ входа в Дарданеллы, сквозь которые граф твердо решился прорваться по овладении островом Лемносом, что дало бы ему безопасное убежище для флота в случае неудачи в этом предприятии» ([Грейг С. К.] Собственноручный журнал. С. 124).], но Лемнос взят не был, а Орлов стал осторожнее, опасаясь ловушки и учитывая горький опыт Морейского предприятия[80 - В октябре 1773 г. на Совете при Высочайшем Дворе, отвечая на вопрос императрицы, достаточно ли будет прислать в Архипелаг еще 20 тысяч войска (!), Орлов ответил, «что с толиким числом мог бы он идти прямо в Константинополь». Однако войско так и не было прислано (АГС. Т. 1. С. 385–386).].

Безусловно, Элфинстон, как и при Наполи ди Романия, серьезно рисковал, когда со своим небольшим отрядом прорывался между дарданелльскими укреплениями, и его возмущение «трусливым» призывом командора И. Я. Барша не начинать столь опасной атаки, казалось бы, лишь свидетельствовало о неоправданном стремлении командующего к рискованным операциям. Однако организованная Элфинстоном блокада пролива и крейсирование его судов у берегов Малой Азии и Румелии, обустройство временного лагеря на Имбросе и первые попытки ремонта пострадавших в долгом походе судов, о чем ранее почти не писали историки, создают картину весьма продуманной организационной работы контр-адмирала.

Причины длительной осады соединенными силами русских регулярных частей, английских волонтеров и балканских добровольцев небольшой крепости Литоди на Лемносе и последующий уход с Лемноса в большинстве работ имеют одинаковое объяснение и одинаковые ссылки на то, что потеря «Святослава» предопределила прорыв на Лемнос турецкого «сикурса» (его численность разнится, но он едва ли мог превышать численность осаждавших). Однако в интерпретации Элфинстона осада крепости Лемноса предстает как беспомощная акция малоспособных командиров, не сумевших ни подготовить базу для зимовки и ремонта судов в гавани Порто-Мудро (где стояли основные силы флота), ни захватить «полуразрушенный» форт, важность которого также ставится Элфинстоном под сомнение. В этой части своего сочинения контр-адмирал, привлекая свидетельства своих соотечественников, прежде всего английского волонтера лорда Эффингема, язвителен свыше меры в отношении стратегических планов А. Г. Орлова и их реализации.

Действительно, нежелание Орлова рисковать своими небольшими людскими резервами[81 - На слова Эффингема, который «предлагал штурмовать форт [Лемноса] примерно с 40 англичанами и 60 греками при поддержке 200 русских», граф А. Г. Орлов якобы ответил: «Форт не стоит жизни и одного русского», и написал Элфинстону: «Одного только я боюсь, при нехватке людей, потеряв три сотни, я потеряю большую часть наших сил; и ради сохранения людей я решил осаждать город и оголодить его» (с. 417).], но при этом жестокость по отношению к оставленным на берегу при эвакуации славянским и греческим добровольцам, недостаточное внимание к крейсированию и защите острова от возможного турецкого десантирования (Элфинстон предполагал, что сикурс все-таки пришел не из Дарданелл, а из Энеза, но проверить это пока не удается), поспешное снятие осады и бегство из залива Пелари, а затем и из Порто-Мудро – складываются в интерпретации Элфинстона в весьма неблагоприятную для А. Г. Орлова картину.

Когда сведения о неудаче русских при Лемносе попали в европейские газеты (а там не публиковалось и малой доли приводимой Элфинстоном компрометирующей Орлова информации!), граф А. Г. Орлов был вынужден принять меры для защиты своей несколько померкнувшей славы. Орлов, в декабре 1770 г. проходивший карантин в Ливорно, постарался передать в европейские газеты совсем иное видение событий при Лемносе, предваряя возможные рассказы других свидетелей[82 - О том, как А. Г. Орлов умело манипулировал прессой, см.: Россия в Средиземноморье. С. 283–330, 445–476.]. В это время он написал в Лондон российскому посланнику А. С. Мусину-Пушкину такое пространное объяснение: «Я ж во время продолжения осады крепости Лемноса, чувствуя день ото дня умножавшуюся слабость моего здоровья, поручил главную над флотом команду адмиралу и кавалеру Спиридову и собрался к отъезду в Италию, но как при том неприятелской гарнизон здался на капитуляцию, то по подписании пунктов приказано от меня было сжечь все стоящия под крепостью на якоре болшия и мелкия турецкия лодки и, взяв в аманаты восемь человек из знатнейших турков, перевести войска наши на суда и переехать в большой порт [Порто-Мудро. – Е. С.] к нашему флоту, что и последовало, а в тож самое время оказался на горах и неприятельской сикурс, с которым не было никакого сражения, по переезде моем в порт приказал я и тамо сжечь все те негодныя лодки, кои при Чесме взяты были у неприятеля, что и учинено, а между тем находившиеся по своей воле на острову румелиоты имели с турками стычку, на которой неприятель, потеряв более ста пятидесяти человек, по исчислению оставшихся на месте возвратился в горы, я ж получил от главнаго над сикурсом началника писмо, по просьбе ево и островских жителей отпустил гарнизонных аманатов и отъехал, оставя там корабли и фрегаты под командой адмирала Спиридова, которой и поныне близ Дарданели находится <…>. Вот Вам, государь мой, все то, что пред отъездом моим <…> случилось и что недоброхоты наши, по злости своей ложно толкуя, разглашают пустыя вести, из которых справедливо только то, что господин контр-адмирал Элфинстон посадил на мель корабль Святослав за два почти месяца прежде моего отъезду, о других же подробностях усмотрите из обнародованных мною известий, кои уже напечатаны»[83 - АВПРИ. Ф. Лондонская миссия. Оп. 36/1. Д. 262. Переписка А. Г. Орлова и А. С. Мусина-Пушкина. Л. 19 об. – 20.].

Таким образом, неудачи при Лемносе Орлов старается оправдать то своим нездоровьем, то «пустыми вестями» и, имея свои каналы передачи новостей в прессу, тут же «подробностями» отводит от себя подозрения в слабости перед противником. Все обвинения Орлов переводит, по сути, на Элфинстона, но примечательно – пока не связывая утрату корабля с уходом флота с Лемноса.

Гибель самого большого (86-пушечного) и самого нового (спущен был на воду в мае 1769 г.) российского линейного корабля «Святослав» обсуждается в литературе до настоящего времени, а остов корабля не так давно был обнаружен на небольшой глубине у острова Лемнос и снова возбудил интерес к этому кораблекрушению[84 - Никулин А. Острова невезения: историческое путешествие по местам русских экспедиций XVIII–XIX веков. М.: Паулсен, 2014.]. Однако сравнение повествования об этой трагедии у Джона Элфинстона с текстами шканечного журнала «Святослава» и материалами расследования (частично помещенными нами в комментарии) не позволяет, на наш взгляд, винить контр-адмирала в этой трагедии (да и военный суд по делу о гибели «Святослава» не нашел его вины). Однако А. Г. Орлов сумел убедить императрицу в противном, и в 1771 г. она писала госпоже Бьельке: «Элфинстон так хорошо крейсировал, что выпустил из Дарданелл турецкий флот, который и освободил Лемнос, между тем как г. Элфинстон тешился, забирая христианские призы, причем он потерял свой 80-пушечный корабль»[85 - Письмо Екатерины госпоже Бьельке от 12 августа 1771 г. (Бумаги Императрицы Екатерины II, хранящиеся в Государственном Архиве Министерства Иностранных Дел с 1771–1774 г. Ч. 3 / Изданы академиком Я. К. Гротом // СИРИО. СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1874. Т. 13. С. 144).]. Это письмо показывает, что не прошло года после гибели «Святослава», и связь между кораблекрушением и снятием осады Лемноса была найдена. С тех пор большинством исследователей она стала приниматься как очевидная. Вероятно, внимательное прочтение «Повествования» заставит задуматься и над этим заключением.

Итак, публикация перевода сочинения Джона Элфинстона позволяет если не пересмотреть, то скорректировать некоторые сложившиеся представления о важных событиях военно-морской истории России. Это не означает, что сочинение обиженного контр-адмирала лишено ошибок, что с капитанского мостика своего флагманского корабля он видел больше, чем иные мемуаристы, и что его историю можно полностью принимать на веру.

Приводимая Элфинстоном информация, как и информация любого мемуарного источника, может иметь или не иметь подтверждений в сохранившихся документальных комплексах и в источниках личного происхождения. Мы надеемся, что дальнейшие исследования позволят сделать новые открытия, подкрепить или опровергнуть свидетельства Элфинстона. А сообщая в комментариях к тексту «Повествования» некоторые дополнительные данные, мы отдавали себе отчет, что лишь намечаем для будущих исследователей пути поисков, сравнительных оценок стратегии, тактики, состояния и личного состава российского флота XVIII в.

    Е. Б. Смилянская

«СВОИ» И «ЧУЖИЕ»: ДРУЗЬЯ И ВРАГИ КОНТР-АДМИРАЛА ДЖОНА ЭЛФИНСТОНА

Я начинаю думать, что для иностранца невозможно добиться успеха на российской службе. Ничто, кроме твердой преданности Ее императорскому величеству не может поднять мой дух средь многих трудностей, с которыми я принужден сражаться.

    Джон Элфинстон

Джон Элфинстон попал в России в иноязычную и инокультурную среду 47 лет от роду, с юными сыновьями, без привычного круга знакомств. Британский моряк с шотландскими корнями был чужд пестрому российскому социуму, и это в значительной степени повлияло на его версию истории подготовки и начала Архипелагской экспедиции. Если в Британии он нередко прибегал к помощи и участию «друзей», ориентировался в формальных и неформальных коммуникациях своего круга, то в России был вынужден по своему собственному разумению искать «своих», достойных доверительного общения, и сторониться «иных», от которых постоянно можно было ожидать предательства и обид. И те и другие, попадая на страницы его сочинения, играют свои важные роли, позволяя понять причины возвышения и горького падения контр-адмирала, оказываясь вершителями его судьбы, равнодушными или сочувствующими свидетелями его триумфов и несчастий.

Служба в России свела Элфинстона с замечательными людьми его эпохи. В 1769 г. в Санкт-Петербурге он беседует с императрицей, в 1769 и 1771 гг. часто встречается с известными дипломатами: главой Коллегии иностранных дел графом Н. И. Паниным, с семьей британского посла лорда Ч. Каткарта, в Дании за время стоянки он подружился с российским посланником М. М. Философовым, который представил его королевскому двору, в Англии Элфинстон с супругой познакомились с семьей российского посланника А. С. Мусина-Пушкина; его знакомство с графом И. Г. Чернышевым также началось, когда Чернышев был на дипломатической службе, но позднее Элфинстон оказался у Чернышева в подчинении уже по морскому ведомству. Во время Архипелагской экспедиции Элфинстон вынужден был взаимодействовать через своего переводчика Дж. Ньюмана (также состоявшего с того времени на службе в Коллегии иностранных дел) с братьями А. Г. и Ф. Г. Орловыми, с Г. А. Спиридовым, с молодым графом А. К. Разумовским, с капитанами судов его эскадры И. Я. Баршем, С. П. Хметевским, А. Т. Поливановым, М. А. Клеопиным и др. Наконец, на страницах его сочинения неоднократно появляется и имя весьма примечательного английского аристократа Томаса Говарда, лорда Эффингема.

Все эти герои и антигерои «Повествования» Элфинстона порой раскрываются с таких сторон, которые ранее могли быть историкам незнакомы. И хотя для прорисовки портретов как «друзей», так и «недругов» у Элфинстона порой недоставало тонкости пера или многообразия красок, детальные описания обстоятельств общения мемуариста с его знакомыми создают у читателя ряд живых и ярких образов.

Джон Элфинстон посвятил свой труд Екатерине II и описал пять встреч и бесед с императрицей, поразившей его с первого знакомства в Петергофе не только величием и блеском ее двора, но и легкостью в общении, изящным юмором и умом. Знаки милости Екатерины к Элфинстону были явлены двору, когда вновь прибывший контр-адмирал был представлен в Петергофе, удостоен утреннего «рабочего» приема императрицы и редкого приглашения посетить Царское Село[86 - После заседания Совета при Высочайшем дворе на обеде в Царском Селе Элфинстона предусмотрительно сажают между англоговорящими графом Сиверсом и бароном Черкасовым, императрица несколько раз задает вопросы Элфинстону, угощает десертом и говорит «почти со всеми за столом с величайшей приветливостью и живостью» (с. 136).]. Он присутствовал на представлении в Эрмитажном театре, будучи приглашенным в ложу великого князя, а затем провел вечер в ближнем кругу императрицы.

Утренняя беседа с Екатериной II в ее рабочем кабинете или разговор за закрытыми дверями в Царском Селе были посвящены вопросам экипировки эскадры, и для Элфинстона было неожиданностью, что императрица интересовалась тонкостями корабельного дела (он «объяснил это в наилучшей манере, как мог, чтобы императрица <…> поняла». С. 128). Во всех случаях от Элфинстона требовался ответ, можно ли поставить в строй корабль «Святослав» и сможет ли эскадра выйти в поход до того, как приход зимы прекратит судоходство на Балтике (императрицу торопили депеши А. Г. Орлова, с нетерпением ожидавшего флот и готовившего «диверсию» на Балканах).

Жалобы Элфинстона на Адмиралтейство и прочие службы приводили к прямому личному вмешательству государыни в подготовку второй эскадры (например, она могла «в ярости <…> немедленно послать за шеф-адмиралом Адмиралтейства Мордвиновым» или пообещать, что более не допустит промедлений).