Откровение

Мама стала рассказывать о цифрах и связанных с ними приметах, об устойчивых и неустойчивых знаках, а я продолжала смотреть на удаляющуюся фигуру в светлом пальто. Что это значит? Что там за люди, знающие, казалось, обо всем? И зачем мне подаренная книга? Или под обложкой спрятано нечто другое?

Мне стало страшно. Очень страшно. Я сжала в кулаке телефон. Хм, не ехать домой… Как они себе это представляют? Что я все брошу и помчусь к ним в гости? И что страшного меня ждет дома? Или все как-то связано с маньяком, о котором говорила Галка?

Перед самой посадкой в самолет у меня вдруг ожил сотовый.

– Извини, Машенька! – Снова Олег. Разве он не все сказал? – Я специально позвонил, чтобы у тебя остался номер моего мобильного. На тот случай, если я тебе понадоблюсь. Я всегда на связи. Приезжай скорей! Я буду ждать!

Олег отключился, и я машинально посмотрела на экран. Палец дернулся, вызывая «иконку»: «Хотите удалить номер? Да – нет?» Секунду я поколебалась. Очень хотелось удалить, тем самым вычеркнув Олега вместе со всеми Смотрителями из своей жизни. Но перед глазами тут же встали Катрин с ее извечной улыбкой, постоянно недовольный Лео, и я даже услышала, как он говорит: «Il y a trop de bruit ici»[5 - Слишком много шума (фр.).]. Захлопнула телефон – сохраним. Может, и правда пригодится.

В самолете разговор с Олегом не выходил у меня из головы. Видимо, Смотрителям что-то от меня нужно, раз он ждал в аэропорту. Что-то, что могла им дать только я. А раз так, то Олег слишком легко согласился подождать. Похоже на обходной маневр, как будто в рукаве у него припрятана козырная карта. Знать бы какая… И еще книга – о снах, кладах, каких-то белых женщинах, картах, счастливых дорогах и внезапных смертях.

О цифрах в ней тоже было. «Один» означает цель, проявляется в агрессии, «два» число антитезиса с такими крайностями, как день и ночь. Странно, почему антитезис, если два – это гармония. Встречаются двое, и им хорошо. Семья появляется, когда двое живут вместе. У человека две руки, две ноги. Какая же тут противоположность? Если только симметрия. «Три» – неустойчивое число, знак треугольника, прошлое, настоящее и будущее. «Четыре» – устойчивость и прочность, квадрат, стихии, стороны света, у всех стульев четыре ножки. «Семь» – соединение устойчивости с неустойчивостью (цифр «четыре» и «три»), целостности с идеальностью («один» и «шесть»), а еще количество дней недели, нот в гамме. Цифра везения. «Один» и «шесть»… ну да, шестнадцать. Вот почему Олег сказал «семь – семь», когда времени было шестнадцать часов семь минут… А я-то подумала, о чем он… Все сходится.

Сюда же в нумерологию затесался Пифагор со своей таблицей умножения и объединенной математической системой арабов, друидов, финикийцев и египтян. «Пифагор доказал, что все сущее может быть выражено числами… Квадрат Пифагора или психоматрица…»

Книга закрылась сама собой. Еще одна загадка? Или случайный подарок? Олег купил первое, на что упал взгляд, обложка красивая, золотые буквы. Сидел, ждал меня, листал, а потом отдал. Нет, в такую последовательность верится с трудом. Зачем он стал бы мне отдавать купленную себе книгу? Значит, принес ее специально для меня. И что я в ней должна была найти? Историю цифры «семь»?

Родной город встретил неожиданным снегом. И чего Пашка врал, что он еще не выпал? Вон же, все вокруг засыпано.

Папа в аэропорту стоял в шапке и теплом пальто. Я в своих легких тапочках почувствовала себя неуютно.

– Наконец-то! – воскликнул папа, не успели мы подойти ближе. Словно несколько дней провел под табло с прилетом самолетов.

– Какие новости? – Я с облегчением вручила папе в руки свою сумку. Может, на сей раз мне больше повезет, и я услышу что-то стоящее?

– Без вас город перешел на осадное положение. – Папа пытался шутить. – Объявился какой-то маньяк.

– Ну, сколько можно! – проворчала я. Разговоры про маньяков меня уже бесили. Придумали бы что-нибудь новенькое…

– Так ведь что он творит-то! – с жаром продолжал рассказывать папа. – Чуть ли не головы своим жертвам рвет!

– Какой кошмар! – Мама посмотрела на меня. Словно отрывать у людей головы до недавних пор было моим излюбленным занятием.

– Откусывает или откручивает? – машинально спросила я, думая, что, пожалуй, надо пройтись по моим знакомым готам, узнать, что у них и как. Мне нужны были новости. Новости, способные объяснить поведение Макса.

– Надрезает. И жертва умирает от потери крови.

Последнее слово заставило меня внимательней прислушаться к разговору. Не то ли это, что я ищу?

– И куда вся кровь девается? – прошептала я, непроизвольно начиная представлять ужасную картину. Лежит человек, абсолютно белый и сухой, как бумажный лист. На шее у него виднеются две точки. Я подхожу к нему, склоняюсь, и вдруг он открывает глаза, пергаментные губы ломаются в страшном оскале, из-под них лезут клыки. Человек дико хохочет и кидается на меня.

Видение ворвалось в мои мысли, и я сильнее засунула руки в карманы, чтобы вернуть себя к реальности.

– Знакомых среди жертв нет? – шепчет мама, близко склоняясь к отцу. Но я ее слышу. Хорошо слышу.

– Слава богу, нет! – всплеснул руками папа. Он не признает секретности и говорит обо всем громко.

Действительно, слава богу. Почему-то мне вдруг вспомнилась Маркелова. Ее хлебом не корми, дай в неприятную историю попасть. Но все обошлось. «Утренняя «Зорька» права, наших никого не коснулось.

– Маша, если получится, не ходи никуда, – попросил отец.

– У меня же тренировки, – прошептала я, медленно приходя в себя.

А что если объявился молодой вампир, не знакомый с правилами? Вслед за ним на такую же охоту выйдут другие… И если их соберется несколько, и каждому потребуется по жертве в ночь… Так они быстро весь город изведут.

– Сколько уже человек погибло?

– За неделю пять, – нервно сообщил папа. – Все пятеро – девушки.

Макс, почему же ты уехал? Ты наверняка знаешь, кто он такой, этот маньяк. Знаешь – и пытаешься что-то сделать?

– Скоро все закончится, – пробормотала я, машинально поправляя на своей сумке английскую булавку. Когда я ее успела прикрепить? Это, кажется, на удачу или от сглаза. И откуда во мне такая уверенность? Словно подсказывает кто.

За окном проносились темные дома. Здравствуй, город, я рада тебя видеть. Мне очень не хватало твоих мрачных дворов, мигающих фонарей, недовольных лиц, тяжелых туч над головой. Мне не хватало твоего снега. Твоего первого снега, который обречен вскоре растаять.

– Хотелось бы! – с жаром поддержал меня отец, не замечая, что я его не слушаю. – В городе жить стало невозможно – постоянно приходится от кого-то прятаться, опасаться каждого шороха за спиной.

– Сережа… – предостерегающе начала мама.

Она все еще за меня боится. Боится, что я испугаюсь, что мне приснится очередной кошмар. Но они меня уже и так посещают. Только это не мои кошмары. И страхи не мои.

Наша двенадцатиэтажка выплыла из-за домов, и мне показалось, что я чувствую, с каким напряжением дом ждет меня. Косится недовольными антеннами, как бы говоря: все произошло из-за того, что ты уехала. Ничего, я вернулась. И снова мы будем дружить друг с другом, моя ненаглядная двенадцатиэтажка, некогда белая, а сейчас из-за снега линялая, невзрачно-серая, но все равно любимая.

Я выбралась из машины, оглянулась. Как будто и не уезжала, как будто еще утром не было солнца, моря, шуршащих пальм.

– Пойдемте! – торопил отец.

Я повернулась к входу, и мне вдруг страшно захотелось чуда. Самого обыкновенного чуда. Я захожу в подъезд, а там все, как раньше, до пожара, до разборок с готами, до появления здесь Смотрителей. Вот сейчас я протяну руку к двери, и навстречу мне выйдет Макс… Ладно, пускай никто не выйдет, но в почтовом ящике я найду от него записку. Или хоть какой-то знак, что жильцы в мастерскую вернутся.

«Туп, туп», – тревожно заколотилось сердце.

– Привет!

Несмотря на холод, окно первого этажа слева от двери распахнуто. Маринка! За то время, что я ее не видела, она стала совсем бледной, а в глазах появилась ледяная уверенность.

Она была бледна, но не была больной.

Маринка… Я о ней забыла. А не может ли быть, что нынешние убийства дело рук очень неопытного вампира?

– Маша!

Папа держал дверь, но я не могла сделать те несколько шагов, что отделяли меня от спасительного входа в подъезд.

– Я сейчас, – махнула ему рукой и подошла к окну.

Маринка стала симпатичней прежнего, из лица ушли следы трогательной детской беззащитности. Теперь она была под надежной охраной своего преображения в вампира.

Я услышала, как закрылась подъездная дверь. Родители не стали меня ждать. Ушли, даже не догадываясь о том, что сейчас оставили свою дочь один на один с кровожадным убийцей. Может быть, тем самым, которого тщетно ищет милиция.