Ветреное лето

– Это не моя девчонка. Так… Сплетни деревенские. Ни одному написанному слову не верю.

Больше Илья ничего не стал объяснять, вышел во двор, отжимался и подтягивался на турниках, пока футболка мокрой от пота не стала. А вечером ввязался в драку с дембелем Матвеенко, после чего обоих на гауптвахту отправили.

Глава первая. Глаза голубее Атлантики

«Иной раз прекрасные глаза ранят куда больнее,

чем свинцовая пуля»

Майн Рид

Когда он понял, что безумно влюблён в неё? В первом классе, когда увидел эти огромные голубые-голубые глаза и утонул в них, потерялся, как теряется в водах океана Летучий Голландец? Или когда хотел дёрнуть её за длинный пушистый хвост белокурых волос? Или тогда в четырнадцать лет тем летним июльским вечером, когда он с другом Колькой Матвеевым купались в реке…

В тёмной речной глади отражались солнечные блики, рябили и ослепляли глаза. Ведь когда ты находишься на самой середине реки, всё воспринимается совсем не так, как с берега, а более необычно, маняще, интригующе, опаснее… Противоположный от пляжа берег – скалистый, и на вершинах растут саранки, но не красные. Красные растут везде на июльских покосах и пёстрых лугах, а вот нежно-жёлтые – только на самых вершинах высоких скалистых берегов реки. Скалистые берега эти выглядят неприступно и бросают угрожающую тень на воду, делая её тёмной, бездонной как омут. Но Илья не боялся ни мрачных скал, ни тёмной воды. По скалам он взбирался вверх легко и быстро, на ощупь босыми ногами находя нужные уступы, а потом много раз бесстрашно прыгал с них и нырял в воду.

И в этот раз они тоже прыгали со скалы и ныряли, а возле берега, где тянулась песчаная полоса, покачивалась на волнах старая деревянная лодка дяди Миши Павлова, сына Альбины Петровны Павловой. И в эту лодку забралась баба Маша Левина и вместе с ней две девчонки. И когда лодка медленно направилась к середине реки, а баба Маша была занята греблей единственным веслом, мальчишки решили пошутить над девчонками – внучкой бабы Машиной, Дашкой, и её подружкой Соней, девчонкой с нереально белыми волосами и синющими глазами. Илья и сам не понимал, хотел ли он обратить на себя внимание этой девочки или же, как и Колька, просто напугать девчонок и посмеяться над их наивным испугом.

К лодке они подплыли незаметно и, неожиданно вынырнули из воды. Собственно, на этом план Ильи и заканчивался, сработать должен был эффект неожиданности, но Колька вдруг повёл себя по-дурацки, не так, как они договорились заранее – незаметно подплыть, резко вынырнуть и напугать – на этом всё. Но Колька вдруг начал с силой раскачивать лодку. Девчонки в испуге завизжали, а баба Маша бросила весло на дно лодки и схватила Кольку за налысо бритую голову, окунула в воду и закричала:

– Утоплю, щенок!

Колька, брыкаясь и пытаясь вырваться, ухватился руками за край лодки и потянул на себя. Лодка покачнулась и сильно накренилась. Может быть, всё ещё и обошлось бы, если бы девчонки, в панике не понимая своих действий, в попытке удержаться в лодке, ухватились за борт с той же стороны, что и Колька. Старая лодка, не выдержав напора сразу троих детей, перевернулась дном верх, увлекая под воду всех. Баба Маша отпустила Кольку и закричала, вынырнув из под лодки:

– Дашка! Плыви к берегу! Сонька! Где Сонька?! Она же плавать не умеет!

И тут Илью, всё это время находившемуся в некотором отдалении от лодки и от Кольки, как током пробило. Он, подгоняемый каким-то почти животным страхом, нырнул под воду. Белое пятно – светлое шифоновое платье на Соне – виднелось в нескольких метрах от него. Илья рванул вперёд, протягивая руки к белому пятну. Светлые длинные волосы безжизненно качались в толще тёмной воды. Илья ухватил мёртвой хваткой сначала эти волосы, а затем и плечи девочки, резко рванул верх со своей ношей и, удерживаясь на поверхности воды, начал отплёвываться от воды, забившей нос и уши. Течением, которое в горных реках всегда быстрое и стремительное, их отнесло на несколько метров от перевёрнутой верх дном лодки. Илья заметил, что баба Маша и Дашка уже подплыли к песчаной полосе и Колька тоже плыл, трусливо держась дальше от них.

– Нашёл! – заголосила баба Маша, заметив Илью, – Плыви к берегу! Плыви! Сам сможешь?

– Смогу! – отозвался Илья и, крепко держа девочку, путаясь в её мокрых длинных волосах, начал грести к берегу. Баба Маша не смогла ждать, бросилась ему навстречу. Но Илья не уступил ей свою ношу.

– Я сам, – с необъяснимым упрямством твердил он.

И на берегу, уложив девочку на песок и наблюдая, как баба Маша хлопает Соню по спине, а она откашливается посиневшими губами, продолжал чувствовать это необъяснимое упрямство.

– Замёрзла вся, бедолажка, – причитала баба Маша, – Согреть надо.

– У меня полотенце есть, – вспомнил Илья, – И я на мотоцикле. Отвезу Соню домой. У нас печка топится, мама стирает с утра.

– Ладно, вези, – уступила баба Маша, – А вообще, надрать бы вас хорошенько за такие дела ремнём отцовским.

Илья поднялся с земли, сплюнул и зло усмехнулся:

– Нет у меня отца.

Баба Маша осеклась и замолчала, только смотрела ему вслед, пока он ходил за полотенцем. Сам накинул его на подрагивающие худые плечи Сони, усадил взади себя на мотоцикле и повёз домой. Сначала Соня молчала, кутаясь в махровое полотенце, но постепенно от испуга отходила.

Во дворе у Ильи никого не оказалось, только постиранное бельё сушилось на верёвках. Илья провёл Соню в летнюю кухню, где с утра топили печь. Печь давно протопилась и была уже не горячая, но хранила тепло, уютно окружая им комнату. Илья принёс из дома мамин махровый халат и оставил Соню одну, дав ей возможность переодеться. А когда он вернулся, Соня уже сидела на табурете возле печи и сушила мокрые волосы.

– Я не толкал лодку, – произнёс Илья, стоя в дверях. Соня взглянула на него своими большими голубыми глазами. Он вздрогнул, но так же упрямо продолжил, – Это Колька толкнул, не я. Себя не оправдываю, не думай. Я тоже виноват – в том, что не остановил его.

Соня молча слушала, а потом тихо произнесла:

– Можно расчёску?

– Чего? – опешил Илья, но быстро сообразил, – Ага, сейчас.

Он вернулся в дом и принёс оттуда расчёску и, пока Соня расчесывала спутанные длинные как у русалки волосы, согрел на плите чайник и приготовил чай. В буфете нашлась банка с земляничным вареньем, уже наполовину пустая. Они ели варенье ложками прямо из банки, пили чай и не заметили, как стемнело.

– У тебя где все? – поинтересовалась Соня.

– Мама домой уехала в Петровку, мы же там живём. А бабушка и дед уже спать легли, когда я в дом заходил. А тебя не потеряют?

– Нет. Я сказала, что у Даши заночую. А Даша видела, что я с тобой уехала.

Они сидели возле печки на полу и говорили допоздна. Такие разговоры происходят только в юности – о галактиках, о Туманности Андромеды, о странных далёких мирах. В окно светила полная луна, и от этого нереальность ночного мира становилась более ощутимой.

Именно в тот вечер Илья понял, что светловолосая девочка с синими как Атлантика глазами навсегда забрала его сердце себе в полное владение, а он добровольно отдал своё сердце ей.

Глава вторая. Над высоким обрывом

«Если вас демонстративно не замечают,

значит вами всерьёз интересуются»

Генри Дэвид Торо

Он ей никогда не нравился. Совсем. Она не любила хулиганов, драчунов и нахалов. А он был воплощением всех этих недостатков. Дрался он с первого класса, причём не боялся задираться к ребятам намного старше. Вот, например, не побоялся в первом классе ударить в нос Толика Морозова, который старше на три года. Эту драку Соня хорошо помнит до сих пор. Она тогда так испугалась, что повисла на руке у Толика и завизжала так, что у самой в ушах зазвенело. И после самой непонятно было, чего испугалась? Драк Соня боялась, да. А вот в ту драку вмешаться не побоялась. Ей вдруг до ужаса стало страшно, что Толька задушит этого маленького рыжего задиру Илью Иващенко. Толик тогда так крепко локтём горло мальчишки сжал, что тот не смог увернуться, а она, Сонька, схватила Толька за предплечье той руки, что душила мальчишку, и повисла на этом локте, пытаясь его расслабить. И закричала так, что в ушах заложило, и рук не разжимала, только чувствовала, как собственное сердце громко стучит и из груди выпрыгивает. Хорошо, что уборщица баба Таня шум услышала и прибежала разнимать ребят, иначе это всё и для Соньки плачевно бы закончилось.

А сколько уж раз вызывали в школу его бедную маму! За каждую драку вызывали, а она только молча выслушивала и ничего поделать не могла. Когда у него появился отчим, Илья утих маленько. Но паинькой, конечно, не стал.

Соня помнит, как её мама, увидев в окно компанию налысо бритых мальчишек, идущих по улице к реке, презрительно говорила:

– Хулиганы!

Мальчишки шли босиком по пыльной просёлочной дороге и пронзительно-громко свистели. А собаки во дворах откликались возмущённым заливистым лаем.

Дерзкий взгляд зелёных с жёлтыми вкрапинками кошачьих глаз самодовольный. Ухмылка и наглое поведение пугали послушную домашнюю девочку Соню. Она всегда сторонилась Ильи, и в компаниях, где был он, старалась не находиться. Но не только Соня его опасалась, когда он шёл по школьному коридору в модных чёрных джинсах (как бы учителя за это не ругали, другие не надевал), в зауженной к талии чёрной рубашке (во всём черном, как сам дьявол), руки в карманах джинсов, пиджак небрежно расстёгнут, насвистывая веслёлый мотивчик блатной песни:

Я тебе засажу… всю аллею цветами,

У меня не стоит… твоя роза в стакане.

Ребята сторонились и уступали ему дорогу. Тех, кто младше, Илья не трогал, а ребят постарше намеренно задевал плечом, проходя мимо. И если кто-то возмущался такой явной наглости, кошачьи глаза Ильи сразу же вспыхивали кровожадной радостью, становились тёмными как у ведьмака.

– Эй, ты чего?! Чего толкаешься?! Оборзел, что ли? – иногда слышалось возмущённое недовольство.

– Пойдём выйдем? – вкрадчиво предлагал Илья.