Дорога к рассвету – 3. Снова любить

– Сейчас ты мне единственный близкий человек во всё мире. Я дорожу тобой, очень.

Настя подняла глаза, посмотрела в лицо мужчине, и решилась спросить о том, что не давало ей покоя:

– А эта девушка… Полина… Ты очень её любишь, да?

– Ненавижу её, – резко и неожиданно произнёс Егор и ещё решительней повторил, – Я её ненавижу.

– Это то же самое, что любить, – с горечью возразила Настя.

– Мне тяжело всё, что с ней связано. Говорить о ней, вспоминать её, видеть её с ним, – произнёс Егор.

– Это из-за неё ты вчера напился. После того, как ты её увидел в клубе, ты сам не свой был. Ты любил её, она тебя не дождалась из тюрьмы, да?

– Не совсем так, – поправил её Егор. – Она не ждала меня с зоны. Между нами всё закончилось до того, как меня посадили.

– Егор, извини, если встреваю не в своё дело, просто, мне кажется, ты должен поговорить об этом. Я видела вчера твоё состояние, ты сам не свой был. Ты был как одержимый. Расскажи, что между вами произошло. По чьей вине вы расстались?

– Это я ей жизнь сломал, – с горечью произнёс Егор. – Если бы не этот Вовка… Он её спас тогда. Я понимаю, что теперь у меня на неё нет никаких прав. Но мне тяжело видеть её с ним… Я не могу их видеть вместе!

Егор обхватил руками голову, сжал виски. Настя ничего не ответила, терпеливо ждала, когда мужчина продолжит говорить. Некоторое время он сидел молча и неподвижно, затем снова посмотрел на девушку и, наконец, продолжил:

– Ненавижу её за то, что она с ним, за то, что так и не смогла простить меня.

– Есть за что прощать, Егор? – пытливо спросила Настя.

– Я не могу сейчас об этом с тобой… Настенька, не настаивай. Я всё разрушил тогда, но я пытаюсь, каждый день пытаюсь искупить свою вину перед ней. А она этого не замечает, не видит! Не хочет видеть и замечать. Не даёт мне ни малейшего шанса. И к детям не подпускает.

– Егор, – голос Насти прозвучал звонко и строго, наверно, именно таким тоном она объясняла непослушным своим ученикам какие-то очевидные истины. – Если ты её любишь, смирись! Потому что, если ты этого не сделаешь, то разрушишь всё – свою жизнь, её жизнь и, главное, жизнь ваших детей. Ты знаешь, – она сделала паузу, посмотрела на мужчину взглядом, в котором вспыхнуло волнение, продолжила нервно. – Я так тебе завидую! Да, Егор! Не удивляйся, – пресекла его протест девушка. – Ты как-то спросил меня, где отец Никиты. Помнишь? Я ничего тогда не смогла ответить. И ты, наверно, решил, что он бросил меня с ребёнком. Так вот, теперь я уже могу об этом говорить. Почти три года уже прошло, как я стала вдовой.

Егор поднял голову, опустил руки на стол и удивлённо переспросил:

– Вдовой?

– Да, вдова в восемнадцать лет… И беременная его ребёнком. Но это я уже потом узнала, когда Гриши не стало… Это и спасло меня тогда. Гриша, он… Он в милиции работал, с очередного задания не вернулся. Гриша пообещал в тот день, что вернётся… Но уже не вернулся. Вот и не стало отца у Никитки… Даже не видел своего отца ни разу… Я часто думаю о том, что пусть бы он лучше ушёл от меня к другой женщине, но остался бы живой… Так страшно терять любимого человека! Я тогда почти ничего не помню, как мне сообщили, что Гриша погиб. Не помню, как отреагировала. Только помню, что как-то в больнице оказалась. Мне капельницу делают, а я ничего не чувствую. Ни боли, ни слёз, ничего. И только, когда анализы показали, что я беременна, я смогла расплакаться наконец-то.

Егор внимательно слушал девушку, его рука накрыла её подрагивающие пальчики и крепко сжала. Настя продолжила запальчиво:

– Женщина, которую ты любишь, счастлива! Ты не представляешь, как это хорошо, Егор! Отпусти её, дай ей жить, как она сама хочет. И тогда тебе станет легче! А ещё у тебя сын. Такой серьёзный, надёжный мальчик. Я видела его, он мне очень понравился. И на тебя очень похож, – добавила девушка с улыбкой. – Мы должны жить ради наших детей.

Мужчина с нежностью смотрел на Настю, не отпуская её пальцев из своих рук, он произнёс:

– Ты не разучилась улыбаться, Настенька. А я вот так и не смог научиться… В тебе такая лёгкость, беззаботность, как будто ты и горя никогда не знала. Наверно, это мудрость. Ты, девочка, намного мудрее меня, мужика, который старше тебя на тринадцать лет.

– Лёгкость… – с грустной улыбкой повторила девушка, метнула взгляд синих глаз в его серые глаза. – А иначе мне нельзя, Егор! Иначе я не выживу. Если хоть на минуту позволю себе слабость и начну себя жалеть, то пропаду. Мы с мамой отца похоронили, он от водки сгорел. Потом у мамы с сердцем плохо стало. И её я рано потеряла. Тётя Валя к себе взяла, воспитывала. А этим летом и её не стало… Последний близкий мне человек покинул меня. Если я позволю себе поддаться отчаянию, то уже не выберусь из этой бездны. Уже не смогу.

Взгляд Насти был серьёзным и печальным, но слёз в её глазах не было. Егор разжал свои пальцы, начал осторожно поглаживать тонкие запястья девушки, сказал тихим, приглушённым голосом:

– Иногда мне кажется, Настенька, что я уже всё прожил. И ничего хорошего уже больше не будет. Но стоит мне только вспомнить твои серьёзные большие глаза, и желание жить опять возвращается ко мне. Воля к жизни возвращается. Вот недавно я у тебя в тетрадке стихи вычитал. Знаешь, как будто про меня они. Слово в слово.

– Какие стихи? – с нетерпеливым интересом спросила Настя. – У меня много стихов.

Егор начал читать по памяти:

– Плачет метель, как цыганская скрипка.

Милая девушка, злая улыбка,

Я ль не робею от синего взгляда?

Много мне нужно и много не надо.

Так мы далеки и так не схожи —

Ты молодая, а я все прожил.

Юношам счастье, а мне лишь память

Снежною ночью в лихую замять.

Я не заласкан – буря мне скрипка.

Сердце метелит твоя улыбка.

– Это Есенин, – сказала девушка, – Я понимаю, тебе так невыносимо мучительно вспоминать Полину.

– Я про тебя думал, когда их читал, – Егор пытливо посмотрел на девушку, которая мгновенно смутилась. – Если не брать в расчёт строку про злую улыбку, то всё так верно и точно сказано. Ты такая чистая, нежная, как первый цветок. Знаешь, Настенька, в тайге растут такие цветы в начале мая, сон-трава называются?

– Их здесь называют подснежниками… – всё также сильно смущаясь, произнесла Настя.

– Да, таёжные подснежники, первые и самые нежные цветы. А у меня две ходки, почти шесть лет зоны. И я как-то жить устал… – сказал Егор с горечью и выпустил руки девушки из своих ладоней.

– Егор, в тридцать четыре года человек не должен уставать от жизни! – возразила Настя, встрепенулась, даже возмущённо повела плечиками и бросила резкий взгляд на мужчину.

– Да какая-то она, жизнь моя, никчёмная и пустая… Никому я не нужен. С детства, насколько себя помню, никому не был нужен. Даже матери родной. А сейчас уже и сам сомневаюсь, нужен ли я самому себе. Настенька, девочка, мне же даже деньги потратить не на кого. Я вот неплохо зарабатываю, а для чего? Для кого? Если бы четыре года назад знал, чем моя месть Полине обернётся, не стал бы мстить. Не стал бы встречаться с другой бабой, чтобы Полине сделать больно.

– Всё, Егор, достаточно! Хватит душу разрывать! – не вытерпела Настя и резко его прервала, встала, отодвинув с шумом стул, и взяла с буфета недопитую бутылку водки, поставила на стол два стакана, плеснула остатки водки в них, а затем уже спокойно сказала. – Давай лучше моего Гришу помянем.

Они молча выпили водку, не запивая и не закусывая. Немного помолчали, Настя первая прервала молчание:

– Свою любимую ты можешь видеть. Хоть с другим мужчиной, но – видеть. А я уже своего Гришеньку никогда не увижу. Всё, мне домой пора. Никита у соседки бабы Лены. А у неё спина болит, опять слегла.

– Настенька, ты, что, из-за меня с утра ребёнка бросила? – спохватился Егор и заторопил девушку. – Иди домой. За меня волноваться не надо. Я тебе обещаю, ангел ты мой, что больше ты меня слабым не увидишь.

– Ты сильный, Егор. И тебе есть ради чего жить, уж поверь мне, – произнесла девушка уже в дверях. – Когда я сюда возвращалась два месяца назад, мне так страшно было. Я не могла даже себе представить, как я здесь буду совсем одна с маленьким ребёнком. Ты меня спас от тех пьяных мужиков. Ты мне помог выжить здесь. Ты меня поддержал. Ты мне очень, очень сильно нужен!

Произнеся это, Настя быстро скрылась в дверях, выбежала на крыльцо, не дав Егору ответить на его слова, боясь посмотреть ему в глаза после этого горячего решительно – отчаянного признания в любви.