Инкарнация мысли. Постструктурализм в контексте идей М. М. Бахтина и М. К. Мамардашвили

Инкарнация мысли. Постструктурализм в контексте идей М. М. Бахтина и М. К. Мамардашвили
Елена Васильевна Бакеева

В монографии рассматривается вопрос о возможности мысли в онтологическом измерении. Исследование обращается к различным версиям осмысления данного вопроса, представленным в работах западных «постструктуралистов» (М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Делез), а также в трудах М. М. Бахтина и М. К. Мамардашвили. Сопоставление разных позиций, их взаимное «проговаривание» осуществляется в свете концепта «инкарнация мысли» как смыслового центра «философии поступка» М. М. Бахтина и «онтологии сознания» М. К. Мамардашвили. Книга предназначена для философов, культурологов, литературоведов, а также для всех, интересующихся современной экзистенциально феноменологической проблематикой.

Е. В. Бакеева

Инкарнация мысли: постструктурализм в контексте идей М. М. Бахтина и М. К. Мамардашвили

ВВЕДЕНИЕ

Постструктурализм, представленный прежде всего такими мыслителями последних десятилетий ХХ – начала ХХI в., как М. Фуко, Ж. Лакан, Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ж. Деррида, нередко рассматривают как философскую манифестацию постмодернизма. Последний же – как многомерный культурный феномен – сегодня, в середине второго десятилетия нового века, постепенно перемещается на периферию внимания философов, культурологов, искусствоведов, социологов и других представителей социально-гуманитарного знания. С одной стороны, для многих поборников порядка (как бы он ни трактовался – как метафизический, социальный или природный) постмодернизм по-прежнему остается исключительно негативным феноменом, несущим разрушение и хаос, однако, к счастью, постепенно выходящим из моды, а значит, и не заслуживающим серьезного внимания. С другой стороны, заметно утихает и энтузиазм тех приверженцев тотальной свободы, которые связывали с утверждением идей и ценностей постмодернизма надежду на появление некоего нового «порядка», который не исключал, но, напротив, предполагал бы бесконечную вариативность выбора способов существования. В очередной раз неограниченные ожидания поверяются и корректируются самой жизнью, и всевозможные нормы и правила, многократно разоблаченные и деконструированные, продолжают как ни в чем не бывало определять мышление и поведение большинства людей.

Однако даже если рассматривать постмодернизм как переходный феномен, примету рубежа тысячелетий, постепенно исчезающую с горизонта современной культуры (тезис, с которым тоже согласятся далеко не все), то вопрос о смысле этого феномена все же остается актуальным. Эта актуальность еще более очевидна в том случае, если речь идет о постструктурализме как одном из наиболее ярких и последовательных выражений постмодернизма в современной философии. Констатация того обстоятельства, что стремление к релятивизации всего и вся, мода на философские разоблачения постепенно уходит наряду с прочими общекультурными проявлениями постмодернистских тенденций, не избавляет свидетелей этого процесса от необходимости ответить на вопрос: «что это было (да, собственно, и продолжает быть)?». Вопреки тем, кто не рекомендует принимать опыты постструктуралистов всерьез (по той простой причине, что они и не были якобы рассчитаны на это, будучи «просто» игрой, или провокацией, или тем и другим одновременно), именно такое «принятие всерьез» и может, как представляется, обезвредить связанные с этим феноменом (мнимые или подлинные) разрушительные тенденции.

Речь идет, таким образом, о попытке понимания этого феномена, если рассматривать «понимание» как онтологическую категорию. В этом случае попытка понимания непременно предполагает вовлечение ведущих представителей постструктуралистской мысли в тот диалог о бытии («тяжбу о бытии», выражаясь словами А. В. Ахутина), который философия ведет на протяжении всей своей истории. Вовлечение, казалось бы, незаконное, учитывая то обстоятельство, что одна из основных интенций постструктурализма как раз и связана с разоблачением самого понятия бытия как ловушки «логоцентризма». Между тем предпринятый представителями данного направления поход против «логоцентризма» в конечном счете обессмысливает любые запреты, в том числе и запрет на то, чтобы трактовать этот поход как парадоксальный способ «оживления» Логоса и, соответственно, как очередную вариацию осмысления бытия. Следует добавить, что по этой же логике не может быть принят всерьез и протест против самого термина постструктурализм, исходящий от тех самых мыслителей, которых принято причислять к этому направлению. На некую иронию судьбы, связанную с иностранной рецепцией идей перечисленных выше (и ряда других) французских мыслителей, указывает, в частности, немецкий исследователь Й. Ангермюллер: «Того, что такие теоретики, как Мишель Фуко, Жак Деррида, Жиль Делез, Жак Лакан, Луи Альтюссер, Юлия Кристева или Ролан Барт, пользовались широким вниманием в поле структуралистских, фрейдистских и марксистских споров 60-х и 70-х гг. XX столетия, ведущихся во Франциии, никто не оспаривает. Но почему, спрашивают во Франции, эти теоретики, которые, помимо того, что их теоретические проекты достигли зенита общественного интереса около 1970 г., имеют друг с другом мало общего, снабжаются интернациональными наблюдателями странной приставкой “пост” и объединяются в движение под предводительством столь различных фигур, как Фуко и Деррида?»[1 - Angerm?ller J. Nach dem Strukturalismus: Theoriediskurs und intellektuelles Feld in Frankreich. Bielefeld: transcript/PRO, 2007. S. 9.]. Ирония судьбы, однако, заключается еще и в том, что именно эти мыслители внесли весьма существенный вклад в дело разоблачения самой фигуры автора или субъекта, которая обладает неоспоримым правом доступа к подлинному смыслу своего творчества. Эта критика «иллюзии субъектности» во многом легитимировала те попытки осмысления концепций этих авторов, которые не только «неправомерно» объединяют их в некое единое направление, но и могут интерпретировать их творчество в онтологическом ключе.