Белая лилия

– Кофе? – спросил подошедший официант.

– Да, два, – сказала девушка, так и не дождавшись от него подтверждения.

Официант быстро ретировался, поняв, что этой паре предстоит серьезный разговор.

– Вы так и будете молчать? – спросила девушка, когда официант ушел.

У Пьера был вид человека, которого разбудили от глубокого сна, и который не может сообразить, где он находится.

– Вы, наверно, думаете, что я ненормальный, – наконец сказал он. – Похоже, что так оно и есть, потому что я знаю, что вы – моя жена.

– Господи! Вы точно ненормальный! Вы даже не знаете, как меня зовут!

– Я не знаю, как вас зовут, но я знаю вас, и знаю, что люблю вас, и что мы женаты. Я это совершенно точно знаю, точнее, чувствую, – поправился он.

– Господин Пьер, если бы я не знала, что вы известный на весь Париж мастер, то я бы сейчас же позвала жандарма и сказала, что ко мне пристает какой-то сумасшедший.

– Пожалуй, это было бы правильное решение, – засмеялся он. – Простите, я совершенно не хотел вас напугать. Просто в тот момент, когда я вас увидел, я на мгновение провалился в какую-то другую реальность, в которой мы были вместе, и вы были моей женой. Эта картина была такой яркой, такой реальной! Я понимаю, что со стороны это выглядит полным бредом, ведь я действительно даже имени вашего не знаю.

– Лили, Лили Боне, – она улыбнулась и церемонно подала ему через стол руку.

– Пьер Леви, вернее, Пьер де Леви, но вы это и так знаете.

– Да, конечно, знаю. Кто же в Париже не знает Пьера де Леви!

– Ну, вот видите, возможно, что репутация у меня и не самая лучшая, но я точно не маньяк.

– Я ничего не знаю про вашу репутацию, кроме того, что вы делаете самые красивые платья в Париже, – созналась Лили.

– Спасибо! Даже не знаю, смогу ли я соответствовать столь высокому мнению.

– Уж постарайтесь! Если вы испортите бабушкины кружева, будет страшно обидно! – засмеялась Лили.

Он тоже засмеялся.

– Если я сделаю вам платье вашей мечты, вы выйдете за меня замуж?

– Вы шутите?

– Нет, нисколько. Как ни дико это звучит, но я совершенно серьезно. Конечно, если я вам совершенно не нравлюсь, то я не буду настаивать.

– А платье все равно сделаете?

– О, да! Вы будете в нем самой прекрасной женщиной на земле! Да вы и без него будете прекрасны, – сказал он, и прозвучало это, почему-то, очень грустно. – Вы из тех женщин, которых можно одевать во что угодно, они все равно будут хороши. Таким я не нужен.

– Еще как нужны! Каждой женщине нужно красивое платье!

– Я знаю, что любому бриллианту нужна оправа, но и без оправы он не перестает быть бриллиантом. Вы хоть сами-то понимаете, насколько красивы? – спросил он почти сердито.

Лили растерялась. Этот разговор уже переставал быть легким флиртом. Она видела, что Пьер совершенно серьезен и действительно мучается, хотя не понимала, в чем она виновата.

– Я никогда над этим не задумывалась, – призналась она, – но я думаю, что это ведь не очень плохо?

– Я бы предпочел, чтобы вы не были так красивы, – сознался он, – потому что я бы все равно любил вас и, возможно, у меня было бы больше шансов на взаимность.

– У вас они и так есть, – улыбнулась она. – Кто же может устоять перед вами – таким красивым и талантливым?

– Лили, не нужно надо мной смеяться! – взмолился он, и ей показалось, что он сейчас заплачет.

– А я и не смеюсь, – сказала она без улыбки и посмотрела ему прямо в глаза. – У вас определенно есть шанс завоевать мое сердце, даже если платье мне не понравится.

***

Отныне они встречались почти ежедневно. Утром Пьер работал в Доме моды, рисовал, принимал посетительниц, обсуждал с ними фасоны и детали отделки, был мил и улыбчив, но часам к пяти сбегал ото всех, быстро переодевался и, пролетев пулей через гостиную, захлопывал за собой входную дверь. Все сотрудники с интересом следили за бурно развивающимся романом и знали, что теперь никакие встречи нельзя назначать на вторую половину дня. Но это совершенно не означало, что хозяин отошел от дел. Наоборот, он был как никогда продуктивен. Утром, когда закройщицы и швеи приходили на работу, они уже видели свет в его кабинете. Между собой они шептались, что, возможно, он и ночует в ателье, хотя чистые и всегда отглаженные рубашки этого не подтверждали. Хотя, кто знает, может быть, просто их запас висел в шкафу в его кабинете, куда не было доступа никому, даже его секретарше. Уборщица, мадам Рено, была единственным человеком, кто мог туда зайти чтобы убраться и протереть пыль. Она же отвечала за то, чтобы у Пьера всегда был запас свежемолотого кофе, который он себе заваривал в большой кружке. Возможно, что ей и было поручено следить за его гардеробом. Но, если это и было так, то об этом все равно никто бы не узнал, потому что мадам Рено, молчаливая работящая женщина средних лет, была из тех, кому можно без страха доверить семейные секреты – информацию она не выдала бы даже под пыткой.

Из-под карандаша Пьера выходили все новые прекрасные модели платьев, и никто больше не удивлялся, что условная женщина, на которую эти платья были надеты, на рисунках всегда неуловимо напоминала Лили Боне. Да, эта женщина была прекрасна! Ей, высокой и стройной, как никому подходили платья с длинной узкой юбкой, клиньями расходящейся книзу, укороченные жакеты с расширенными рукавами, отороченными мехом или изысканной вышивкой. Именно для Лили он создал свои платья-костюмы с юбкой и верхом из той же ткани, которые были одновременно и элегантными и практичными. На ее длинной шее так замечательно смотрелись и нити жемчуга, и бусы из цветных камней – малахита, бирюзы, лазурита! Лили была его музой, но живая женщина, которую он каждый вечер видел, была куда больше, чем муза, и возлюбленная вместе взятые.

Пьер уже разменял четвертый десяток. Он был молод, красив, все красивые женщины Парижа с удовольствием шили платья в его ателье, и, естественно, он встречался с некоторыми из них. Это не были серьезные увлечения, но женщины его любили, и он отвечал им взаимностью. Но, когда в его жизни появилась Лили, он не просто почувствовал, что встретил свою женщину, это было нечто большее. Пьеру казалось, что до их встречи он просто не жил, и, если она вдруг уйдет, то и его жизнь кончится. Банальные слова о том, что она необходима ему, как воздух, приобрели совершенно конкретный смысл. Они гуляли, сидели в кафе, разговаривали. Он держал ее за руку и, когда она уходила, еще долго ощущал тепло ее ладони.

Он больше не говорил ей о том видении, которое посетило его в день их первой встречи. Возможно, боялся, что она сочтет его ненормальным, но оставаясь один, он мысленно обращался к посетившим его образам. Вот они идут по бульварам, и она что-то оживленно ему рассказывает. Ее лицо обращено к нему, и Пьер может в подробностях описать цвет ее помады, мягкую шляпу, надвинутую почти до самых бровей и даже пар изо рта при разговоре. На улице холодно, видимо уже зима, потому что на ней надето пальто из плотной ворсистой ткани, отороченное светлым пушистым мехом. Пьер видит, как поддерживает ее за локоть, чтобы она не поскользнулась на замерзших лужах.

Он не понимал, как такое возможно. Сейчас весна, он только что встретил эту женщину, не мог он помнить ничего, что еще не произошло, однако понимал, что это был не сон. Он уже не удивлялся своей неразрывной связи с Лили, тому, что мог с первого взгляда предсказать, в каком настроении она будет сегодня, куда предложит пойти. И именно поэтому Пьер больше не заговаривал о браке, чувствуя, что она еще не готова. Проводив ее до дома в первый день знакомства он, прощаясь, сказал, что будет ждать, когда она сможет его полюбить и стать его женой. Если для этого потребуются годы – пусть! Но это должно быть ее решение, потому что для себя он уже все решил.

– Хорошо, – сказала она серьезно, – договорились.

***

Когда Лили сказала Пьеру, что не знает, что она красива, она немного лукавила. Ей шел уже двадцать первый год, она была из довольно состоятельной и уважаемой семьи и понимала, что если она только этого захочет, то желающие на ней жениться выстроятся в длинную очередь под ее дверью. Ее мать, Этель Боне, была озадачена тем, что дочь не проявляет никакого интереса к замужеству. На все разговоры об этом Лили только пожимала плечами и фыркала, как норовистая кобыла. Отец в этих перепалках, к счастью, участия не принимал, потому что его мнение в семье было законом, и, если бы он решил, что Лили пора выходить замуж, ей пришлось бы покориться и начать искать себе подходящего мужа. А ей куда интересней было помогать отцу в его делах, вести переписку с клиентами и поставщиками на трех, помимо французского, языках – английском, испанском и португальском, которые она довольно прилично знала. Семья владела сетью магазинов, торгующих чаем, кофе и специями, а также португальскими винами, которые поставляли их родственники, жившие в Португалии. Лили всегда казалось, что разбираться в сортах кофе куда интереснее, чем быть замужней дамой и выращивать выводок детей!

Появление Пьера внесло сумятицу в ее жизнь. Не то, чтобы она мгновенно в него влюбилась. Да, он был красивый, умный, светский, утонченный и, к тому же, талантливый. Но не это было главным. Он был не такой, как все. Вокруг нее было много молодых людей, готовых говорить ей комплименты, и это было ужасно скучно. Лили заранее знала, что скажет ее собеседник в той или иной ситуации. Все ее знакомые были, как говорится, «из хороших семей», а поэтому – вежливые, галантные и совершенно предсказуемые. Она нравилась им, но никто не пылал к ней страстью – в их кругах это было не принято.

Глядя в глаза Пьеру, Лили видела, что он действительно одержим ею, но это его чувство ее не пугало, а, скорее, привлекало, как тянет к себе открытый огонь в холодную пору. Они встретились на следующий день в ателье, и он принес штук пять вариантов платьев, отделанных кружевом – одно прекраснее другого. На каждом рисунке внизу была нарисована белая лилия.

– Это ваша подпись? – спросила она Пьера, разглядывая изысканный цветок.

– Нет, это ваш знак, не мой, – ответил он.

– Ну, конечно, – улыбнулась она, – ведь я же Лили, как я сразу не сообразила!

– Нет, дело не в имени. Просто оно очень подходит вашему образу, а цветок – суть этого образа.

– Я – цветок?

– Да, и притом прекрасный!

– Я должна это воспринимать, как комплимент? – спросила она.

– Нет, как данность, – ответил он без улыбки.