я пару подобрать умею к звуку
и, сердце чуть щемящий, парадокс -
ни капли не стыдясь, как встарь по кругу,
игрушечный катаю стиховоз…
***
Каких изысков и глубин ждать от стиха,
лишь в тридцать семь вдруг заведя знакомство с рифмой?
Любимцев Муз в тот срок вернут на Небеса,
а мне – кредит по приземленному тарифу.
***
Расстаюсь со стихами, возвращаю поношенные,
как родимую кожу оставляю в пыли…
Перекраивать, штопать ее не положено,
щегольнул – отпусти Дар небесный непрошенный,
пусть спланирует легким нарядом к другим.
***
Поплачь, посмейся надо мной
и удивись: "Ты здесь доселе?
Угомонись же в самом деле,
твои стихи – горох сухой."
Да, пуст надтреснутый кувшин.
Лишь аромат, чуть уловимый
на самом донышке хранимый,
и память в нем гостивших вин…
***
Пиши, как будто чуждых глаз нет откровенью дневника.
Пиши, как будто целый мир твоих заждался озарений.
Пиши, как будто самый главный твой Читатель, в облаках,
словам и мыслям должен вынести сужденье…
***
А чтоб душа забыть не смела
изгнанье из садов Эдемских,
дан голос скрипки – песнь блаженства,
запретного земному телу.
Наши души – лишь хворост
***
Наши души – лишь хворост, дровишки для Бога,
для горнила небес – там, где искрою Дух
нам даруется перед земною дорогой
на служенье Добру, чтоб Огонь не потух.
Наши души – лишь хворост…
***
Так вот отчего тяжко давит в груди -
мы ходим в поношенных кем-то душах.
Не всем повезло по размеру найти,
иной сэконд-хэндом с рожденья обужен.
Он страхами стиснут, сомненьями вжат
в скрипучий корсет заржавелой обиды.
Все ищет, как раненый зверь, наугад -
где мой Ланцелот? – но спасенья не видно.