Послезавтра была любовь. А сегодня пока ещё есть…

начну сначала
прошлое,
но я уже не стану
топтать не мой побег…

Мне холодно…

«У пропасти моей…»

У пропасти моей
всего один лишь берег,
надрывные ветра,
безжизненный коллаж,
где птицы чувствуют
портал слепых затмений,
без шансов выжить,
делая вираж.

Там в венах не бурлят
кровавые потоки,
глазницы пепелят
измученной тоской:
чтобы к тебе попасть,
пронзая горизонты,
я вынуждена падать
в ту бездну вечных снов.

Но я парить не стану
над чёрною дырою,
останусь ждать века,
как старец-пилигрим.
Если исчезну бликом
с чернеющей платформы,
уже никто не сможет,
как я тебя любить!

И небеса прохладные…

Гонимые ветрами
розетки одуванчиков,
в сознании рождают
волшебные стежки,
своим путём бессовестно
все тропы открывают
в ту сторону заветную,
где плачет херувим.

И небеса прохладные,
с подушками из сферы,
манят собой, наглея,
с тактичностью в ладах.
Вершин уже не видно —
всё под тобой темнеет
в той стороне запретной,
где херувим не спал…

С тобой так мало было прожито веков…

Я так давно на дне,
придавлена водой со вкусом соли,
разбавленной дождями иногда,
а иногда, простуженной ветрами,
с гнётом боли, так глубоко засевшей
под тонкой гладкой кожей,
так, что светятся все линии рождения,
опухшие невольно от тоски…

Я так давно на дне,
не хочется всплывать, и сил тех нет,
с которыми когда-то я летала
без крыльев, сверкающими перьями
без прошлого, теперь оно уж есть —
в ногах расположилось лежебоко,
что ржавчиной покрылись все мгновенья…
С тобой так мало было прожито веков…

Безудержная страсть…

Безудержная страсть суставы разъедает,
Подобно серной кислоте.
Беспомощная стать колени преклоняет —
Не быть распятым на кресте…

Грехи опасно заметались,
На воле крылья распустив,
И в серых красках размешались —
И страх, и боль, и аппетит.
Нельзя бросаться взглядом жгучим,
В повязке взор огней, и ночь,
И не от ветра сыпь по коже —
По ней гуляет стадно дрожь.
Синеют руки от неволи,
Железом скованы запястья,
Уста молчат, в них много крови
От поцелуев, что пленят.
И своенравная Рабыня
Готова пасть к его ногам
Из-за любви,
Пусть и постылой…
Там Господин,