Послезавтра была любовь. А сегодня пока ещё есть…

Ветрите мысли с парусами каравеллы,
Твои кружат в десятках смерчей вальсом,
Стучите ноги в такт безумным танцам вуду,
Как пальцы рук твоих колотят ритмы сальсы.

Раз грешен ты собой, то грешной буду я —
Святой водой окраин сердца не омыть,
И подсознательно в крови один наркотик,
Губительный для тех, кто редко спит,
И ловко гнётся, как умелый пантомим,
Слепая страсть раскрепощённым жестом,
И чувства греет внутренний гольфстрим,
В чьих водах лапу моет грех блаженством…

Не стану

Не стану грызть ногтей в волнующих моментах и воду лить с углов в разрезе томных глаз, просоленной донельзя, что щиплет мерзко так, как будто в первый раз текла по всем разъёмам кожи, возникших от борьбы не на мечах, а от волны холодных твоих фраз, и так сжигает на пути своим потоком всю прелесть нежности лица, где мимика, как вольная царица, румянится не радостью пригожей, а кривится собою и, гордясь, что сил хватает корчить болью рожи, ни капельки проезжих, не стыдясь.

Негоже покоряться Королю, кто пламя извергает домом ада, где стены красками заката тлеют, и прахом обращаются мечты, и нет надежд малейших для спасения.

Не стану я долбиться в эти стены, вымаливать билеты до ворот у тех, кто продолжает нервно биться, грызть ногти, солью лить с углов…

Я не хозяйка рун…

Я не хозяйка рун, придуманных не мною, но вижу я во всех прозрачных стенах, никем не созданных, твои хождения, где радость и беда, где ты совсем не волью божьей, живёшь не так, как хочется тебе. Танцуешь, греясь в дьявольском огне, или поёшь в бетонном доме, как-будто роль играешь демона на сцене, а на спине твоей неровные порезы попыток избавления парения, теперь совсем не нужных тонких откровений. Твоё лицо хлебнуло едкого желтка, и в нём борозды рек морщин, и часто волчий взгляд из-подо лба, визит улыбки чай не пьёт в твоих устах, и искорки в зрачках твоих не гости… Так хочется, чтоб пел ты для меня, но вовсе не с уставшею походкой. Прости, не я измучила тебя. Я та, кто в той стене – прохожий, потерянные склеиваю перья…

«В твоей хандре я задыхаюсь…»

В твоей хандре я задыхаюсь,
трещат все клетки, как в тисках,
и сиротливо в ней слоняюсь,
в обломках битого стекла:
недавно радужно сверкали
в игривых красках хрусталя.

В твоих печалях я теряюсь —
они собрались алой тучей,
подобно вате сбитой, с кровью,
приставшей всей своею кучей
к сюжетам форменного сердца,
что с болью открываются глаза.

В твоих синдромах безразличья,
я полубоком проползаю,
и внутривенно умираю
со всеми бабочками залпом,
и лентой – полосой нетленной —
бросаю следом в жилах крылья,

чтоб не исчез ты во Вселенной
пыльцою глупою и бренной…

«За тишиной всегда слова…»

За тишиной всегда слова
не те, что хочется услышать,
а те, что выдохнуть нельзя
свободно, трепетно, без гриппа.
Как громко ты молчишь…

Не вереницей тянутся года —
летят путём бежавшей птицы
от снега мокрого в края,
где кажутся светлее им темницы.
Как тихо ты кричишь…

Не высохнут любые небеса,
которые залиты слёзно
из ям на них смотрящих два ядра
уже не ярких глаз позорно.
Как ты фальшиво спишь…

А я так мило, беспредельно
топчу следы других прохожих,
ломаю мысли неумело
неосторожностью негожей.
Как глупо мною ты любим…

А комнаты играют в жмурки…

Я как накидка, сброшенная с плеч —
Твоя в шкафу заброшенная вещь,
Но только я обновка и без пятен,
Непостижимая для встреч…

Уже присыпал камни снег,
А ты всё делаешь пробег,
Собой тараня кончики ветвей,
Не находя в пути ночлег:
Не манят при камине свечи
И коврик мягкий у него,
Где мы могли бы бросить тени,
Что опьянело бы вино…

А комнаты играют в жмурки,
Углы поют в ней волчьи песни,
Остались на полу окурки,
От них следы пустых наречий…

«Глотки кофейного напитка…»