Призрак прекрасной дамы

При слове «сущность» Аглая брезгливо поморщилась – ей стопроцентов не понравилось название. Она села в самом центре кровавой лужи, подобрав под себя ноги, и скептически уставилась на ведьму, типа: ну, что скажешь, шарлатанка?

Виталина никак не отреагировала на Матюхины слова. Но пока она сгребала с пола и запихивала в торбу реквизит, руки её дрожали. Наконец ведьма распрямилась. Лицо под козырьком чёлки оставалось бесстрастным, как у манекена.

– Что за призрак? – выдавила она нарочито-безразличным тоном.

– Женщина, молодая, вся в крови.

– Ну вот, я же так и говорила! – оживилась Виталина. – Это хозяйка дома, которую убил муж. Со мной она не захотела общаться, а вам явилась. Призраки капризны, они показываются только тем, кому сами пожелают. – И уже совсем по-деловому добавила. – Очистку жилья производить будем?

Матвей оглянулся на графиню, как бы спрашивая её совета. К ней как раз пристроился кошак: уселся внутри призрачного тела и начал умываться лапой через ухо. Аглая же в ответ на немой Матюхин вопрос недовольно сморщила аккуратный носик и отрицательно покачала головой: нет! Он повернулся к Виталине:

– Я передумал. Квартира не моя. Вдруг хозяева гордятся своими привидениями? А я им такую подлянку устрою – всех повыведу. Пусть сами решают.

Виталина недовольно скривила губы:

– Решать надо до заказа, а не после. Получается, вы меня дёрнули только ради развлечения? Мы же договаривались на полный пакет услуг. Я ради вас отложила визит к другому клиенту.

Назимова наезд не смутил: вместо услуг он видел только танцы с бубнами. Виталина всё проспала: и эффектное сгущение призрака из тумана, и ужастик с оживающим трупом! Но экстрасенсша сама сказала, что призраки капризны. А графиня стопроцентов сразу же невзлюбила её, особенно после оскорбления словом «сущность» – вот и решила паранормально отомстить. Походу, тётки даже в потустороннем мире не прощали обидки.

При любом раскладе портить отношения с ведьмой было опасно. Мало ли что: мистика – дело тонкое! Назимов сверкнул на Виталину самой обаятельной из улыбок:

– Я компенсирую. Конечно, не полную сумму, но… Половина вас устроит?

Глава 6

Матвей захлопнул дверь за разочарованной ведьмой и вернулся в музыкальный салон. В зале царил идеальный порядок, и ничто не напоминало о паранормальных показательных выступлениях – ни кровавых луж на паркете, ни следов Виталины. Графиня Тормазова, снова постаревшая, в чепце и чистом, белом пеньюаре, заняла любимое место у фортепьяно. На том же стуле, внутри её призрачного тела, примостился подхалим Омка. Старуха почёсывала лысого уродца за ухом, а со стороны это выглядело так, будто она гладила свой живот. Походу, кошак не только видел, но даже чувствовал прикосновения её призрачного сиятельства.

– Это правда? – с порога бухнул Назимов.

– Что именно, cher monsieur?

– То, что рассказала Виталина. Что муж стрелял в вашего любовника. И вы погибли, заслонив его собой?

– C'est ridicule![26 - Какая нелепость!] – скривилась старуха. – Я не желаю слышать этой непристойной галиматьи.

– А как вы умерли?

– Милостивый государь, – графиня оскорблённо вскинула подбородок, – благородные люди не задают дамам такие неприличные вопросы!

– А что тут неприличного? Вы были замужем? Это прилично спросить?

– Положим, нет, не была.

– Значит, всё, что тут наплела Виталина – это чистое враньё?

– Как же вы легковерны, Матвей-не надо по отчеству! Образованный человек, а верить изволите Бог знает кому!

– А кому я, по-вашему, должен верить? Вам? – страх и напряжение последнего часа вырвались наружу протуберанцем ярости. – Я всю свою сознательную жизнь считал, что привидений не существует. Но тут нарисовались вы. И теперь я уже не знаю, чему верить, а чему нет!

Старуха с сочувствием посмотрела на Матвея много повидавшими глазами:

– Pauvre gar?on[27 - Бедный мальчик!]! Вам сколько лет? Тридцать?

– Тридцать три.

– О, возраст Спасителя. Самая пора становиться взрослым, сударь. В моё время тридцатилетние мужчины командовали полками. Корсиканец, хоть и был чудовищем, в тридцать стал Первым Консулом республики. А вы, monsieur, не можете справиться с одним собой.

Назимов вспылил. Аццкий абзац! Что они все заладили: мальчишка, пора взрослеть. Он давно уже считал себя полноценным мужиком: сам себя содержал, сам обслуживал, сам собой командовал и подчинялся тоже только себе. Какой ещё взрослости им не хватало?

– Я отлично справляюсь! – выкрикнул Матюха, и мячиком отскочившее от стен эхо дважды подтвердило его слова. – А если вы считаете меня недозрелым, то какого хрена прицепились ко мне?

– Не понимаю, сударь, причём здесь хрен, но я уже имела случай объяснить: мне нужна ваша помощь.

– Вы снова про ваш проклятый фамильный перстень? Хотите, чтобы я украл его для вас?

– Я хочу, чтобы вы вернули перстень законным владельцам – потомкам рода Тормазовых, – назидательным тоном повторила графиня уже предъявленное ранее требование. И словно точку поставила – ткнула пальцем в крышку пианино, и от этого с клавиатуры сорвалась звенящая решительностью нота.

– А если я не соглашусь, вы так и будете меня доставать?

– Доставать? Откуда?

– Доставать – значит приставать. Вы так и будете мне являться?

– Pardonnez-moi[28 - Извините меня.], но у меня нет выбора. На кону стоит судьба рода.

Матвей устал препираться. Походу, её приставучее сиятельство так и будет прессовать его, пока не добьётся результата. Аццкий абзац! До приезда Татки и Денисова оставалось ещё пять дней. За это время графиня успеет затрахать вусмерть. Лучше было заключить тактическое перемирие: выслушать её детективную историю, и сделать вид, что на всё согласен. А через пять дней просто слинять в Москву. И прощайте, ваше сверкательство!

– Окэ, рассказывайте, – Назимов плюхнулся на соседний стул и приготовился к длинному рассказу. – Что там случилось с вашей ювелиркой?

– Ну так-то лучше, милостивый государь! – графиня растянула в улыбке собранные на резинку губы. – Надеюсь, вы осведомлены про Французскую революцию? Libertе, Еgalitе, Fraternitе[29 - Свобода, равенство, братство.] .

Матюха смутился: что за экзамен по истории? Ну, слышал он ещё в школе про взятие Бастилии и про Парижскую коммуну. Хотя больше был знаком с продукцией одноимённой фабрики – как-то раз ему заказывали исследование российского обувного рынка. И ещё он помнил дату главного национального праздника Франции – четырнадцатое июля. В студенческие годы это был зачётный повод выпить.

– Какая связь: украденный перстень и Французская революция?

– Именно во Франции началась история перстня, – старуха выдержала драматическую паузу. – Это было в самый разгар якобинского террора – в девяностые годы прошлого века.

Назимов смутно помнил «лихие девяностые» прошлого века – на них пришлось его детство. Тогда, говорят, «новых русских» отстреливали, как тарелочки на стенде. Но массового террора стопроцентов не было. И точно не было никаких якобинцев.

– Девяностые какого века? – переспросил он.

– Восемнадцатого. Тысяча семьсот девяносто третий год – самый кровавый во всей революционной смуте.

– Тогда это поза-поза-прошлый век, – подсчитал Матвей.

– Ах, как бежит время! – сентиментально вздохнула старая графиня. И, помолчав несколько секунд, продолжила. – Так вот, девяносто третий – это год казни его величество короля Людовика шестнадцатого де Бурбона и его несчастной супруги Марии-Антуанетты. После этого полились целые реки крови. По ужасному закону «О подозрительных» эти les monstres[30 - Чудовища.] – якобинцы могли арестовать кого угодно. «Подозрительных» хватали целыми семьями – только за то, что их имущество приглянулось каким-нибудь корыстолюбивым голодранцам. А потом так называемый революционный трибунал тысячами оправлял этих ни в чем неповинных людей на гильотину. Вы знаете, сударь, что такое гильотина?

– Примерно представляю.