Поднявшись наверх, Билли обнаружила, что ее комната изменилась. Теперь она приобрела куда менее воинственный вид, а пауков куда-то убрали.
– Это будет ваш слой, – объявил Бертрам, – ваш и тети Ханны. Мы отдали вам весь этаж. Уилл и Сирил живут наверху, а я внизу.
– Правда? А я думала, что вы живете здесь, – удивилась Билли.
– Здесь? Ну… здесь хранились кое-какие мои вещи, – легко ответил он, – но сегодня я их все унес. Мой слой внизу, и не стоит их перемешивать. Между прочим, вы же еще не были наверху. Пойдемте, я вам все покажу. Вам и тете Ханне.
Билли захлопала в ладоши, но тетя Ханна покачала головой.
– Оставлю это молодежи, – сказала она и добавила загадочно: – Иногда лучше не лезть сильно выше своего уровня, сами понимаете.
– Хорошо, – улыбнулся Бертрам, – пойдемте, мисс Билли.
Поднявшись наверх, он дважды стукнул в дверь.
– Да, Пит, – откликнулся Сирил не слишком-то дружелюбно.
– А вот и не Пит, – усмехнулся Бертрам. – У вас гости, юноша. Открывай дверь. Мисс Билли осматривает Страту.
Послышались шаги, эхом отдающиеся от голого пола, открылась дверь, и Сирил вымученно им улыбнулся.
– Заходите. Боюсь, смотреть здесь особенно не на что.
Бертрам изобразил напыщенного гида.
– Леди и джентльмены, здесь вы можете наблюдать льва в его логове.
– Тише, Бертрам, – велел Сирил.
– Он и правда лев, – шепотом признался Бертрам, – но мы обычно называем его просто музыкальным человеком, потому что ему так больше нравится.
– Как будто я музыкальная шкатулка, которую заводят ручкой, – ощетинился Сирил. Бертрам заулыбался.
– Ручкой, значит? Я бы никогда не осмелился такого сказать!
Сирил нетерпеливо взмахнул рукой и отвернулся. Бертрам снова вернулся к торжественному тону.
– Вы видите перед собой мастерскую, – ораторствовал он, – справа расположены орудия пы… музыкальные инструменты. Пианино, флейта и прочие. Слева стоит стол с ручками, бумагой, ластиками, чернилами и почтовыми марками. Я упоминаю об этом, потому что больше упоминать особенно не о чем. Через открытую дверь видны другие комнаты, но они еще скуднее обставлены, чем эта. Принято считать, что в одной из них стоит раскладной диван, а в другой – два стула.
Билли слушала молча, и в глазах ее виделся вопрос. Она не совсем понимала, как именно воспринимать слова Бертрама, но пустые комнаты и их строгий хозяин вызывали у нее смутную жалостью. Когда Бертрам сделал паузу, она почувствовала, что должна ее заполнить.
– Я бы хотела послушать, как вы… играете, мистер Сирил, – робко сказала она. Собрала все свое мужество и спросила: – Вы не могли бы сыграть «Молитву девы»? [2 - «Молитва девы» – популярная пьеса польского композитора Теклы (Феклы) Бондаржевской-Барановской (1823–1861).]
Бертрам закашлялся, покраснел и выскочил в коридор. Крикнул оттуда:
– Мисс Билли, мы не можем задерживаться на представление. Скоро ужин, а мы еще многого не видели.
– Хорошо, тогда когда-нибудь потом, – кивнула Билли Сирилу, – я очень люблю «Молитву девы».
– А теперь слой Уильяма! – объявил Бертрам на лестнице. – Стучать не придется, его двери всегда открыты.
– Сделайте одолжение! Входите! – радостно крикнул Уильям.
– Господи, сколько всего! – ахнула Билли. – Сколько вещей! Спунку бы очень понравилась эта комната.
Бертрам усмехнулся, а потом сделал вид, что набирает в грудь воздуха.
– Поскольку в нашем распоряжении совсем немного времени, – начал он, – мы не сможем рассмотреть каждый предмет и узнать его историю с самого начала, но где-то здесь лежат четыре круглых белых камушка, которые…
– Мы все знаем про камушки, – перебил его Уильям, – будь так любезен, дай мне рассказать о моих сокровищах самому. – И он благосклонно улыбнулся восторженной девушке, стоявшей рядом с Бертрамом.
– Но их так много! – выдохнула Билли.
– Тем больше шансов, – улыбнулся Уильям, – что среди них найдется что-нибудь тебе по вкусу. Вот, например, китайская керамика, а вот бронза – вдруг они тебе понравятся.
Бертрам отступил с покорным вздохом, изображая смирение.
– Вот миниатюры, вот японский фарфор. Или ты любишь марки, или театральные программки? – Уильям встревожился.
Билли не ответила. Она разглядывала комнату, распахнув глаза. Вдруг она заметила расписной заварочный чайник и схватила его.
– Какой красивый чайничек! И какие хорошенькие тарелочки к нему! – вскрикнула она.
Коллекционер засиял от радости.
– Это Лоустофт. Настоящий Лоустофт, – объявил он, – не какой-нибудь полевошпатный восточный фарфор, который выдают за Лоустофт, а настоящий, английский. И к нему есть еще поднос. Представляешь, я заполучил и то, и другое, хотя это большая редкость. Добрую сотню заплатил!
– Сто долларов за чайник! – воскликнула Билли.
– Да. Посмотри, тут еще люстровая керамика. Миленькая, правда? И кусочек черного базальта. И…
– Хм, Уилл… – кротко сказал Бертрам.
– А это Каслфорд! – рассказывал Уильям, не обращая никакого внимания не Бертрама. – Видишь клеймо? ‘D. D. & Co., Castleford’. Клейма редко встречаются, но они очень красивые. А видишь ямочки на поверхности? Производители вставляют в форму множество иголок. Это всегда очень красиво, а конкретно этот чайник – еще и один из лучших виденных мной образцов.
– Уильям! – снова встрял Бертрам, на этот раз громче. – Могу ли я сказать, что…
– А этот голубой фарфор? – поспешно продолжил Уильям.
– Уильям! – почти закричал Бертрам. – Ужин подан! Пит уже звонил в гонг дважды!
– Да? Ох, ну конечно, – согласился Уильям, грустно посмотрев на свои сокровища, – нам следует спуститься.
– Но я еще не видела вашего слоя, – сказала Билли своему проводнику, пока они спускались вниз.
– Значит, что-то останется на завтра, – сказал Бертам. – Но у меня нет никакого голубого фарфора, марок и багажных бирок. Зато я могу заварить вам чаю, и это куда больше того, что сделал Уильям, несмотря на все его сто чайников!
Глава XI