Всё, что мы обрели

– Более личное, чем делить с кем-то постель?

«Да, гораздо», – хотела сказать я, но прикусила язык.

– Дело не в этом, Лэндон. Это что-то очень мое.

– А я хочу быть частью всего твоего.

Я почувствовала небольшое давление в груди. Он, кажется, понял, что я немного ошеломлена, и сделал шаг назад, прежде чем мягко поцеловать меня.

– Ладно, извини, увидимся позже?

– Да, я позвоню тебе, как закончу.

Я шла к студии немного погруженная в себя, не обращая внимания на все вокруг. Поднялась по лестнице старого сдвоенного здания и, добравшись до чердака, ощутила умиротворение. Запах краски. Холсты, смотрящие на меня. Скрип деревянных половиц. Я надела халат и отворила маленькое окошко, то самое, что всегда застревало и в итоге было выбито.

Я снова посмотрела на залитый солнцем лоскут моря на холсте и подумала, что, возможно, картина не соответствует тому месту не из-за самого места, а из-за всего того, что оно значило для меня, из-за того участка пляжа, где я собирала себя по кусочкам, пока снова не сломалась. К счастью, когда это произошло, я разбилась иначе. Не на маленькие осколки, нет. Я просто разломилась на две части. Быстрый, чистый разрыв; это был Аксель.

Я взяла палитру и некоторое время смешивала краски, прежде чем снова взяться за кисть. Глубоко вздохнула, а потом просто рисовала, рисовала и рисовала, пока мой желудок не заурчал от голода. Тогда я решила спуститься на улицу за одним из куриных эмпанадас[1 - Empanadas (исп.) – традиционное для испанской и латиноамериканской кухни наименование жареных пирожков с начинкой. Здесь и далее примечания переводчика.], что готовили в кафе на углу. Вернувшись, села в маленькое кресло и принялась есть, разглядывая картину, краски, то, как свет падает на воду…

В последнее время я все чаще думала об Акселе.

Может быть, потому, что рисовала то, что было им со всех сторон. Море. Необъятное, загадочное в глубине, живописное и прозрачное у берега. Сила волн. И их трусость, когда они облизывают песок, а потом отступают…

А может, я запомнила его не только за это, но и за экспозицию. Потому что в какой-то момент моей жизни – лет до пятнадцати или в девятнадцать, – когда я в него влюбилась, я принимала как данность, что он всегда будет рядом, если я добьюсь того первого успеха. Что в тот день, когда на стене будет висеть моя фотография с табличкой, Аксель будет стоять рядом со мной, гордо улыбаться и говорить что-нибудь глупое, лишь бы успокоить мои нервы.

Но этому не суждено было случиться… И это больно. Больно не оттого, что мы пережили, не оттого, что больше не были парой, а оттого, что его не было больше рядом как человека, как друга. И не будет… Я отложила остатки пирога в сторону, когда комок в горле не позволил мне проглотить очередной кусок.

Встала, взяла в руки кисть, а сердце колотилось с напором и мощью. И вместо того, чтобы выбрать немного пастельного голубого, который использовала для неба, я потянулась за более темным оттенком.

Я взглянула на пушистые облака, которые изобразила.

Через несколько часов пейзаж накрыли грозовые тучи.

10. Аксель

Я увидел ее, когда, как обычно, вошел в свою спальню. Это была единственная картина, написанная мной за последние несколько лет. Та, которую я создал вместе с Леей, когда медленно трахал ее на этом холсте, наполняя ее кожу цветом, поцелуями и словами, теперь уже канувшими в забвение. Я рассматривал мазки, хаотично разбросанные пятна. Потом поднял глаза на антресоль и глубоко вздохнул. Я колебался. Как колебался много раз в другие дни. Выйдя из комнаты и взяв в руки доску для сёрфинга, я последовал привычным путем.

11. Аксель

Оливер сидел на ступеньках перед домом, когда я приехал вскоре после наступления темноты. Я поприветствовал его быстрым взмахом руки, и он зашел со мной в дом. Он открыл холодильник, как будто между нами никогда не пропадало доверие, и достал два пива.

Он выглядел довольным и воодушевленным.

– Давай выпьем! – сказал он.

– Ну давай, а какой повод?

– Не хотел тебе говорить, но потом подумал… – Он неловко потер затылок. – Подумал, что это будет справедливо. В этом месяце Лея выставляется в «Красном холме». Три работы всего. Но это большой шаг, ее рекомендовал преподаватель. И я подумал… ты заслуживаешь знать. Потому что, что бы там ни было, это благодаря тебе. – Он протянул руку и столкнул свое пиво с моим.

Но я не двинулся. Не мог это сделать. Не мог…

Я просто стоял и смотрел на него. Ненавидел его. И еще больше ненавидел себя. Я понял: мне было неприятно, что он сказал мне это и что это вызвало столько воспоминаний сразу. Но хуже всего было то, что меня бы еще больше разозлило, если бы он этого не сделал, если бы умолчал. Это не имело значения. Ни один из этих двух вариантов меня не устраивал, и мне было… очень трудно делать вид, что ничего не произошло и что все в порядке.

– Аксель… – Он настороженно посмотрел на меня.

– Когда? – прорычал я себе под нос.

– На следующей неделе.

– Ты будешь там?

– Работаю, не могу.

– Я приду, – это был не вопрос, не предложение. Это было твердое решение. Я собирался, я должен был пойти, должен был увидеть своими глазами.

Оливер поставил пиво на барную стойку.

– Ты не можешь так поступить. Ты хочешь испортить ей день? Я хотел сказать тебе лишь потому, что горжусь тобой, и потому, что, черт возьми, знаю, что ты помог ей, даже несмотря на все остальное… Я много думал об этом в последнее время… – Он замолчал, словно не зная, как продолжить.

– Мне все равно, что ты скажешь. Я пойду.

Его челюсть напряглась.

– Не просри все это снова.

Мое сердце билось сильно и быстро.

– Мне нужна сигарета.

Я вышел на террасу. Оливер последовал за мной. Я прикурил и сделал глубокую затяжку, пытаясь успокоиться, хотя знал, что мне это не удастся. Потому что это… не давало мне покоя. Вообразить это. Она в галерее, стоит рядом с чем-то своим…

– Почему?

Я не ожидал этого вопроса.

– Потому что мне это нужно… – Я пытался рассуждать как нормальный человек. – Потому что прошла целая жизнь, Оливер, и я не могу не присутствовать в такой момент. Потому что… – «Я все еще люблю ее», – я сглотнул эти слова. – Но ты прав. Я не буду портить ей вечер. Я не стану подходить к ней. Постараюсь, чтобы она меня не видела.

Оливер потер лицо руками и фыркнул.

– Боже, Аксель. Ненавижу это. Ситуацию. Все это.

Я прикусил язык, чтобы не сказать ему, что я думаю, потому что он все еще был частью моей жизни, даже если все стало иначе, холоднее, теснее.

Я потушил окурок. Мы смотрели друг на друга. Я видел в его глазах сомнения, неуверенность. И думаю, что он нашел решимость в моих, ведь в конце концов он отвел взгляд, а потом взял сигарету из пачки, которую держал в руках. И я знал, что, по крайней мере, эту битву я выиграл. Но я не осознавал, что это был один из первых случаев, когда я столкнулся с чем-то лицом к лицу.

12. Лея

Я сделала глоток второго за день травяного чая, но, похоже, особого эффекта это не произвело, потому что я все еще очень нервничала. До открытия выставки оставалось несколько часов, а я все думала о том, что может пойти не так: сокрушительная критика, равнодушные взгляды, спотыкание о собственные ноги и падение посреди галереи…