Фактура

Отпинываю его в сторону и распахиваю дверь.

– Привет, дорогой! – Улыбаюсь и нежно целую Макса в щёку. Вижу, что он не в духе, но стараюсь вести себя непринуждённо, будто не замечаю этого.

– Привет, Кейс! Отлично выглядишь. Чем у нас так вкусно пахнет?

Отлично выгляжу? Серьёзно? Прокатило!

– Проходи на кухню, будем ужинать. Только сперва…

– Сперва руки! Мыть руки! Всегда мыть руки! Знаю.

Он улыбается, но я чувствую, что улыбка – лишь маска. У него что-то случилось. Попробую вывести его на разговор за ужином. А если не захочет, то отложим беседу на завтра.

Макс

Странно, но Кейси совсем ни о чём не расспрашивает. На неё это вовсе не похоже. Ни тебе «Как работа? Как прошёл твой день?», ни «Устал, милый?»

Когда открылась дверь, меня встретила растерянная, почти безумная женщина. Волосы растрёпаны, мешки под глазами, словно она не спала всю ночь. Ни капли косметики. Но всё же её стройное тело в этом пеньюаре скрашивает всё.

Дома вновь бардак. Я устал делать ей замечания. От заметённой под серый коврик в прихожей кучки мусора горбится холмом надпись «Home, sweet home». На полке у зеркала, словно на островке пыли, стоит ваза с белыми искусственными хризантемами. Циферблат электронных часов украшен двумя чёткими линиями от пальцев, которыми она – судя по всему, в спешке, – смахивала пыль.

В зале та же история: кровать заправлена так, словно на ней бесились два поросёнка, перерыв своими рыльцами всё покрывало. Я вижу, как из-под подушки торчит штанина моих любимых джинсов…

Неужели она и правда думает, что я не замечаю этого? Она считает меня дураком? В последнее время она ведёт себя странно.

Я не стал ей что-то говорить. На сегодня хватит с меня негативных эмоций. Мою руки и отправляюсь ужинать.

Паста была великолепна. Впрочем, как всегда.

После ужина, пока Кейси была в ванной, я решил вытащить свои джинсы из подушечной западни. Когда потянул за штанину, что-то упало на пол. Я смотрю вниз и вижу записную книжку. Её обложка золотистого цвета, а по краям – роспись чёрными узорами, которые похожи на вьющиеся цветы. Она открылась на странице с отвратительным рисунком – чёрной гелевой ручкой на весь лист изображена безликая голова человека, мозг окрашен синим фломастером. Я не сразу понял, что это, но, когда присмотрелся, стало ясно, что мозг – это океан. В этом океане своя жизнь. Что-то вроде острова. По центру стоит чёрный замок с фундаментом из черепов. Вокруг замка кишат странные, несуществующие персонажи: то ли рыбы, то ли люди, а может, и то и другое вместе, в одном теле. Их головы, словно игольницы, напичканы иглами от шприцов. Глазницы пустые, а рты приоткрыты, словно застыли в ужасе. На вершине замка красуется знамя: на красном фоне изображён мужчина, который прикован цепями, как собака. Он стоит на коленях, согнувшись в три погибели. Его тело изуродовано кровоточащими ссадинами. Но самая большая рана находится в том месте, где расположено сердце.

Закрываю книжку. На ней надпись: «Личный дневник». Я рывком засунул его под подушку. Мне стало стыдно, что прикоснулся к сокровенному, к личному. Каждый человек имеет право на неприкосновенность своих мыслей. Я не готов узнать, о чём она пишет и о чём думает. Точно так же, как не готов впустить кого-то в свою голову. Чтобы не показать виду, что я хоть краем глаза видел её дневник, комкаю джинсы и небрежно возвращаю под подушку, слегка высунув одну штанину, как она и торчала.

Вода в ванной перестала шуметь. Я скачу на кухню и делаю вид, будто протираю стол.

– Что ты делаешь? – Она не скрывает удивления, промакивая полотенцем мокрые волосы. На ней розовый халат и серые тапочки с заячьими ушками.

– Эм… – Я затупил на пару секунд. – Просто протираю стол. Совсем недавно кто-то упрекнул меня в небрежности. – Пытаюсь говорить мягко и как можно более непринуждённо.

– Это, конечно, очень хорошо, но я уже всё убрала сама. – Её улыбка была по-детски искренней. – Но раз ты решил помочь, то посуда всё ещё ждёт своего часа.

Она разворачивается и уходит.

Замечательно. Сам того не ведая, я нарвался на гору немытой посуды. Что ж, зато выжду, пока она уберёт свой дневник и сделает вид, будто джинсы всё время лежали на своём месте.

Процесс мытья посуды никогда не был моим любимым. Если выразиться более прямо и откровенно, то я ненавижу это дело. Никогда не встречал человека, который с радостью бы сказал: «Вау! Грязная посуда! Обожаю её мыть!» Уверен, что если и встречу такого персонажа, то окажется, что он ненормальный, сбежавший прямо из процедурной в психбольнице. Да что там, даже конченый псих никогда так не скажет.

Последняя тарелка отправляется на полку, присоединившись к остальной чистой посуде. Дверца шкафа вновь не закрывается. Всё забываю её починить. Первое время Кейси выносила мне мозг по этому поводу, но потом сдалась. Кухонный гарнитур служил нам около четырёх лет и значительно сдавал свои позиции. Его ручки уже истёрлись, а местами он и вовсе изрубцован кухонным ножом. Ранее красный цвет местами стал покрыт белыми, словно выцветшими пятнами. Пару лет назад у меня были мысли заменить гарнитур, но Кейси упёрлась рогом и наотрез отказалась. Видите ли: «Каждый ящичек и полочка будто созданы для меня! Этот гарнитур очень удобный!» Думаю, если бы она могла заглянуть в будущее и увидела, что позже мы не сможем позволить себе такую покупку, то сразу потащила бы меня в мебельный магазин.

Пока я воевал со своим «не хочу мыть» и грязной посудой, Кейси уснула. Как я и предполагал, под моей подушкой уже ничего не было. На журнальном столике, что стоит напротив телевизора, под кипой журналов виднеется уголок её дневника.

– Милая, ты спишь?

В ответ тишина.

Я не знаю, какие черти дёрнули меня за верёвочку, но моя рука сама потянулась к блокноту. Любопытство разъедало моё нутро.

Всего одним глазком.

И вот я уже сижу за обеденным столом, оставив дверь приоткрытой, чтобы в случае пробуждения Кейси успеть замести следы преступления.

Всего лишь гляну, что написано за этим рисунком, и всё.

?

В моей голове поселился Пророк. Он рассказывает мне об утопии. В ней живут русалки и мелкие рыбёшки, которых могут сожрать в любой момент. Им можно всё. Всё, что им заблагорассудится, как бы аморально и жестоко это ни казалось.

Но нет никого выше Пророка. Все боятся одного его взгляда, одного его слова или жеста. Он часто просит у меня воды. Когда я наполняю его бокал, вода окрашивается в красный. Он говорит мне, что я всё делаю правильно и скоро он мне скажет, русалка ли я или же просто мелкая рыбёшка.

Каждый раз он дарит мне разные иглы, которые достаёт из своего флага. Иногда они большие, с огромными ушками, иногда они тоненькие, с бусинами на конце, цвет которых я могу выбрать сама. Я не знаю, зачем они мне, но Пророк говорит, что эти иглы помогут мне разобраться в себе и рано или поздно из них сложится целая картина Мира. Мира, о котором не знает никто, кроме него…

P. S. Я хочу убежать от самой себя.

Какого чёрта? Что за… Что я сейчас прочитал?

Я закрываю блокнот и пытаюсь избавиться от гнетущего чувства энигматичности.

Глава 4. Опасный секрет

Кейси

Проснувшись утром, я заметила, что мой дневник оказался на столе, отдельно от стопки журналов, под которые я вчера его спрятала. Он одиноко лежит на краю стола, рядом с нашей свадебной фотографией в нежной рамке серебряного цвета.

Этот сукин сын трогал мой дневник!

Он читал его? Или не стал открывать? Он ведь сочтёт меня за сумасшедшую! Там все мои мысли и видения. Кого я обманываю, конечно же, он его читал. Если не читал, то заглянул точно. Не думаю, что мой личный дневник не заинтересовал Макса и он даже не открыл его.

Как он посмел?!

Я прячу дневник в кипу книг, стоящих на полке. Они покрыты толстым слоем пыли, их можно смело назвать раритетными. Их читали ещё наши бабушки: самые обычные бумажные книги, без каких-либо нейрочипов. Скукота.

Макс сидит на кухне, расположившись за обеденным столом напротив телевизора. Но вовсе не телевещание завладело его вниманием. Он сидит не моргая, словно заколдованный, и смотрит в упор на тарелку с яблоками, что стоит в центре стола. Чашка ещё не отпитого кофе в его руке не остыла и веет ароматом на весь дом. Вторая рука застыла, подпирая подбородок.

Верн сидит у него на коленях и требует внимания: видимо, голоден. Его миска пуста и вылизана дочиста. Длинная рыжая шерсть липнет на чёрные брюки Макса и серую рубашку. Даже на его ручных часах виднеется шерсть. Всё, что есть в нашем доме, давно имеет свойство притягивать кошачьи следы. Наш диван потрёпан когтями кота в особо притягательных для него местах. А ножки стульев обгрызены, потому как маленький Верн шибко любил попробовать на зубок всё, что походило на дерево. Излюбленным его занятием были прыжки с разбега на шторы. Места для разбега в нашей однокомнатной квартире было явно маловато, и малую высоту прыжка он компенсировал карабканьем вверх на своих маленьких цепких коготках. Теперь наши шторы можно назвать эксклюзивными, потому что таких дыр и затяжек нет ни у кого. Пострадала не только мебель, но и комнатные растения. Розовая орхидея, что спокойно себе росла до появления в нашем доме котёнка, претерпела с десяток падений с подоконника на пол. Цветочный горшок расколот в двух местах, а земли становилось с каждым падением всё меньше и меньше, до тех пор, пока Верн не получил хорошеньких… нравоучений. А фикус и вовсе не выжил, так как был съеден заживо. Теперь, когда Верн вырос, он превратился в ленивого и скучного кота, которому и дела нет до игр. Поспать, поесть – и жизнь удалась.

– Доброе утро, милый, – обнимаю Макса сзади за плечи и нежно целую в щёку, чувствуя, как его щетина слегка царапает мне лицо. – Кофе ещё остался?

Макс вернулся в реальность и сразу посмотрел на часы. Видимо, собственные раздумья показались ему слишком долгими.