Я вернусь к тебе, милая!

– Мне пора. Надо прожить сегодня еще одну жизнь…

***

Ночью я опять разорвала конверт. Седьмой с конца.

«Привет, Никита. Любимый, ты до сих пор любимый. Вот и следующее письмо. Я решила, что не уйду так быстро ради матери.… Теперь я в областной больнице. Надеюсь на операцию.

Кормят здесь прилично, мама далеко, но мне на вечер можно спуститься и купить печенье или вафли. Я даже чипсы покупала, хрустела солененьким по одной штучке. Соль здесь почти под запретом. Диета такая, для сердечников. Здесь очень много мужчин в больницах. Им разрешают смотреть только новости и сериалы, а они включают футбол, и один даже свалился с приступом из-за этого. Болельщики погибают, а равнодушные живут.

Ты знаешь, я хорошо вижу, а в палате моей девушка, у которой совсем нет зрения. Она ослепла после инсульта. Совсем молодая. Её папа приходит читать книги, а когда он уходит – начинаю читать я. Вспоминаю наши вечера. Я вообще все время думаю о тебе, мой любимый, прекрасный принц. В моих фантазиях ты возвращаешься с платьем для меня и большим розовым медведем, которого мы с тобой видели, и ты хотел купить. Ты своей маме скажи, чтобы она не беспокоилась, они с твоим братом были проездом и зашли меня навестить. Но я не стала выходить. Слишком больно. Я только потому и обрадовалась, что меня увезли подальше, чтобы ко мне не приходили с жалостливыми взглядами. Не хочу, чтобы люди смотрели на меня и сплетничали.

Никита, только тебя я жду. Каждую минуту жду, ищу среди посетителей, специально спускаюсь на лифте во время посещений, чтобы встретить тебя. Приезжай. Целую и люблю.

Твоя Мила».

Мне стало себя жалко. Бедная и глупая, не знала тогда, что из-за фото ты стал таким жестоким ко мне и не испытывал жалости, хотя бы уважения к нашей дружбе.

Я решила прекратить читать оставшиеся шесть писем, настало время раздражения и … «Это гормоны, Мирослава» – так сказал на обходе Вадим добрый мой айболитик-аналитик.

***

Выпустили меня вечером через восемь дней. Очень нужен был не только глоток воздуха, но и полный стакан сидра на счастье.

Я уже изучила Илью: он заезжал ко мне после работы с букетом и вкусной домашней едой. В отличие от других посетителей, был малоразговорчив, сидел и тепло обнимал. На прощанье целовал в щеку, но случайно попадал почти в губы.

В последние часы перед выпиской приехала мама и ждала, когда можно забрать мою сумку, а я начала нервничать.

Жизнь моя находилась в подвешенном состоянии: мы договорились, что сразу подаем заявление, и я рассматривала свой паспорт. Мирослава Сергеевна Янтикова. Так я хотела выйти замуж за Никиту и стать Мирославой Сергеевной Поляковой.

«И стану, только мужа будут звать Илья. Интересное кино. А дочь нашу белую будут звать Варя».

С Варей я уже познакомилась по фотографиям. Илья ее так обнимал, с такой улыбкой, что и у меня скулы сводило. Очень мило. Обычно такие качки заводят брутальных собак, а эта милаха была очень женственной.

Мы с мамой уже ждали такси, когда я поняла – сегодня Илья не пришел и не встречает. Мама тоже молчит.

Я не выдержала и спросила:

– Мамочка, если ты что-то скрываешь, лучше скажи.

– Никита вернулся, – тут же выпалила она, – Этот плут решил вам свадьбу отменить. Вы заявление подать хотели, а он услышал, и тут как тут. Илью тебя забрать не пустил, упрашивает дать ему шанс помириться. Солнышко, не обращай на него внимание. Горбатого лишь могила исправит.

Глава 9.

– Мама, а мы же не такси с тобой ждем?

– Я уже вызвала, а оно всё не едет. Мирочка, дочка, сейчас… еще посиди чуток.

Вечер был сказочный. В этом вечернем больничном маленьком парке, как будто сидела сказочная больная Золушка. Которая надежду не потеряла и спрашивает у феи: «А что, кареты сегодня не будет? И мышка не превратится в человека, а крыска в коня?»

В больницу меня привез Илья, и забирать он меня хотел еще днем, я это знала. А заведующая не отпустила. Выписку не подготовили, холтеровский монитор с меня не сняли и данные не считали. Не успела уехать счастливая домой, сидела, теребила сумку, доставала и опять убирала письма – свои жизни. Осталось шесть непрочитанных.

Я не начала задыхаться и кричать в истерике, улыбаться тоже не хотелось. Мама снова засуетилась, достала телефон, погладила меня по голове, как маленькую, поправила локоны на плечах, которые я мечтала помыть и уложить дома…

А потом стала заглядывать в глаза и спрашивать, как я себя чувствую, почти шепотом.

– Ну вот, – сказала я маме, – Сказочке конец, едем домой вдвоем, будем жить с тобой, мамочка, как всегда вместе. Как и все наши прекрасные, любящие женщины в семье.

– Мирочка, ты спокойна, доченька?

– Я очень спокойна, мне лекарство дали. И с собой дали, не волнуйся. Сейчас приедем, попьем чай и ляжем спать.

– Солнышко, а если я тебе скажу, ты плакать перестанешь?

– А я разве плачу?

Неожиданно почувствовала прохладу на мокрых щеках.

«Что со мной? Что это такое со мной? Опять началось. Господи, да я же не плакала уже три дня. Я же люблю маму, зачем мне плакать?»…

Три последних дня я таскалась счастливая по палате и коридору. Надо было больше двигаться и быть уверенной, что всё будет хорошо. А сейчас опять хотелось лечь и ни о чем не думать.

В груди что-то разбилось, снова пришли те слова обидные: «Что ж ты у меня неверная такая». Снова захотелось ответить: «А кто это сказал мне? Верный преданный друг? Самый верный парень, целующийся за моей спиной? Или жених, который женился на другой?»

Как хорошо было раньше. Когда не знаешь ничего. Сначала жизнь, как песенка. Игры в полицейского, в прятки, когда в одних кустах в обнимку сидишь, хихикаешь, …конфетки, мороженое, цветочки, прогулочки в темноте. Потом первый Новый год вместе, мандаринка чищенная и долька в рот вместе с глубоким поцелуем. Потом… любовь такая, что стыдно. Несмелая, но безумно приятная. А потом еще сильнее любовь взрослая – «Ты моя жена, Мила, мы скоро поженимся, из армии меня любимая жена будет ждать!» И вот Илья, какой нехороший, был против нашей свадьбы, деньги считал, первым жениться хотел. Отложить пришлось свадьбу младшему Никитушке.

Никита сказал, как настоящий мужчина: «Я вернусь к тебе, милая, и мы поженимся».

Зачем-то встала и пошла назад в больницу. Хотела, наверное, глаза Вадима Николаевича увидеть и снова почувствовать его желание меня изучить. Понравилось, что он сказал – нормальные отношения не похожи на несчастную любовь.

В общем, он понял, что я ненормальная, и распознал, что со мной. Единственный из всех смог объяснить, почему я так несчастна и одинока. Оказывается, это не любовь виновата….

Илья был такой ненавистный, обидел меня, доверчивую. Все детство ему доверяла, а он чуть не изнасиловал… Но изменилось моё отношение, сейчас я хочу его слушать и видеть. Поняла, что он думает обо мне, когда что-то делает или говорит. Мы за это время стали близкими людьми по духу.

Этот парень относится ко мне по-иному, чем Никита. Что произошло? Слова не подберу. Раньше, если в гости к Никите приходила, мы сталкивались, он замирал ненадолго и кивал «Привет!».

Я знала, сейчас он тоже обо мне думает, когда брату младшему уступает. Не о себе, а обо мне. Только разве Никита сможет ко мне вернуться? А невинность вернется? Дом наш заброшенный, возлюбленное место для встреч, … чистая любовь вернется?

Я стояла на входе, не решаясь открыть дверь, а мама за спиной. Вздохнула и открыла.

Сказала ей:

– Мам, я, кажется, забыла свои цветы. Сейчас вернусь.

И пошла обратно в палату.

С Ильёй я начала улыбаться. Всё было совсем иначе, в каких-то незначительных мелочах, взглядах, прикосновениях, дыхание у него … свежее и чистое, без запаха сигарет. У Ильи вкусное дыхание.

Или я это сама придумала, чтобы замуж выйти за первого встречного?