Крепкие мужчины

– Ты жуткий, Ангус. Ты жуткий.

Они еще долго хохотали. А потом снова стали играть в крибидж и немного притихли.

Иногда отец Рут восклицал:

– Господи Иисусе! Иногда он ворчал:

– Пристрелить меня надо за такую игру! В итоге Ангус Адамс выиграл одну партию, а Стэн Томас – две. Они обменялись какой-то мелочью. Рут убрала доску для крибиджа в шкафчик в отцовской спальне. Ангус Адамс сложил карточный столик и убрал его за диван. Мужчины перешли в кухню и сели за стол. Рут вернулась. Отец похлопал ее по попке и сказал Ангусу:

– Вряд ли Поммерой оставил своей жене хоть какие-то денежки. Небось она даже за этот отличный гроб не расплатилась, который сколотил твой братец.

Ангус Адамс фыркнул:

– Шутишь? Ясное дело, Поммерой женушке ни гроша не оставил. Ни гроша нету у этой чертовой семейки. И на похороны ни гроша не было, и на гроб. Даже на то не было, чтобы ветчинную кость купить и натереть этому идиоту задницу, чтобы псы утащили его труп.

– Надо же, – сильно побледнев, выговорил отец Рут. – Не знал, что так принято делать. Это что, традиция такая?

Ангус Адамс расхохотался и сказал, что Стэн жуткий.

– Это я-то жуткий? – возмутился Стэн. – Я жуткий? Это ты жуткий.

Обоим это показалось ужасно смешным. Они долго хохотали. Отец Рут и Ангус Адамс, закадычные приятели, весь вечер обзывали друг дружку: «Жуткий!» – «Жуткий!» – их это словно бы утешало. Они обзывали друг дружку: «жуткий», «гнилой», «пропащий».

Они сидели допоздна, и Рут сидела с ними, пока не расплакалась, потому что хотела спать, но старалась не заснуть. Неделя выдалась долгая и тяжелая, а ей было всего девять лет. Она была спокойной и крепкой девочкой, но она побывала на похоронах, слушала разговоры, которые ей были непонятны, и вот теперь, уже за полночь, усталость охватила ее.

– Эй, – проговорил Ангус. – Рути? Рути? Ну, не плачь. Что такое, а? А я думал, мы с тобой друзья, Рути.

– Бедняжка, – сказал отец Рут.

Он усадил ее на колени. Ей хотелось перестать плакать, но не получалось. Ей было очень стыдно. Она терпеть не могла, чтобы ее слезы кто-то видел. Но она плакала и плакала, пока отец не послал ее в гостиную за колодой карт, а потом снова взял на руки и попросил стасовать их. В эту игру они играли, когда Рут была совсем маленькая. А сейчас она была слишком большая, чтобы сидеть на руках у отца и тасовать карты, но это ее немного утешило.

– Ну, будет тебе, Рути, – сказал Ангус. – Улыбнись уже.

Рут попробовала улыбнуться, но улыбка получилась так себе. Тогда Ангус попросил, чтобы Рут и ее отец разыграли для него самую смешную сценку, которую он просто обожал. И они разыграли эту сценку.

– Папоцка, папоцка, – пропищала Рут голосом маленькой девчушки. – А поцему это другие детки ходят в сколу, а я дома сизу?

– Заткнись и карты сдавай, – прорычал ее отец. Ангус Адамс хохотал до упаду.

– Жуть! – восклицал он. – Вы оба жуткие!

2

Когда омар обнаруживает, что он пойман (а обнаруживает он это очень быстро), он сразу утрачивает всякий интерес к наживке и начинает бродить по ловушке и искать способ выбраться наружу.

    «Ловля омаров в штате Мэн»,
    Джон Н. Кобб, агент рыболовной комиссии США, 1899

Прошло девять лет.

Когда Рут Томас подросла, ее отправили в частную школу для девочек, расположенную в далеком штате Делавер. Училась она хорошо, но не блестяще, как того можно было ожидать – при ее-то уме. Она вкладывала в учебу ровно столько труда, сколько было нужно для получения приличных отметок, но ни на йоту больше. Она не хотела, чтобы ее посылали в эту школу, хотя для нее так было лучше. В то время, в тысяча девятьсот семидесятых, на острове Форт-Найлз дети ходили в школу только до тех пор, пока им не исполнялось тринадцать лет. Для большинства мальчиков (то есть будущих добытчиков омаров) этого было более чем достаточно. А для других – для девочек и более или менее способных мальчиков – нужно было что-то предпринимать. Как правило, их отправляли на материк, к какой-нибудь родне в Рокленд, и там они ходили в государственную среднюю школу. На остров они приезжали только на долгие каникулы или летом. Отцы навещали их в Рокленде, отвозя туда омаров на продажу.

Такой вариант Рут Томас был больше по душе. Средняя школа в Рокленде ее бы вполне устроила. Она, собственно, и ожидала, что ее пошлют туда. Но для нее сделали исключение, очень дорогостоящее исключение – частное образование вдали от дома. Мать Рут, которая теперь жила в Конкорде, штат Нью-Гемпшир, считала, что девочка должна в своей жизни увидеть что-то еще, помимо рыбаков, пьянства, невежества и сурового климата. Отец Рут угрюмо и молчаливо дал согласие, так что у нее не было выбора. Она уехала в эту частную школу, ни от кого не скрывая, что это ей совсем не нравится. Она читали книжки, учила математику, не обращала внимания на других девочек. Каждое лето она приезжала на остров. Мать предлагала другие варианты, ну, к примеру, летний лагерь, путешествия, поиск интересной работы, но Рут от всего этого отказалась настолько решительно, что мать от нее отстала.

Рут Томас для себя твердо решила, что ее место – на острове Форт-Найлз, только там, и нигде больше. Для нее было принципиально важно то, что на Форт-Найлзе она чувствовала себя счастливой, хотя чаще всего она там жутко скучала. Находясь вдали от острова, она по нему тосковала, но стоило Рут туда вернуться, как вдруг обнаруживалось, что ей там положительно нечем заняться. Как только она возвращалась домой, она первым делом отправлялась на долгую прогулку по берегу («Я об этом весь год мечтала!» – говорила она), однако прогулка длилась всего несколько часов, а о чем она думала во время прогулки? Да почти ни о чем. Там она видела чайку, там – тюленя, потом – еще одну чайку. Местность была ей знакома, как потолок в ее спальне. Она уходила на берег с книжкой, утверждая, что обожает читать под шум прибоя, но вот ведь беда: на земле существовало немало мест, куда более приятных для чтения, нежели мокрые прибрежные камни, поросшие морскими желудями. Когда Рут находилась в Делавэре, родной остров виделся ей далеким раем, но стоило ей вернуться – она видела, что здесь холодно, сыро, ветрено и неуютно.

И тем не менее всякий раз, когда Рут оказывалась на Форт-Найлзе, в письмах матери она часто писала: «Наконец-то я снова могу дышать!»

Более всего в отношении Форт-Найлза Рут испытывала чувство протеста, чувство обиды на тех, кто услал ее отсюда – предположительно, ради ее блага. Рут предпочла бы сама решить, что для нее составляет благо. Она была уверена в том, что знает себя лучше, чем кто бы то ни было, и поэтому, если бы ей дали свободу, она бы сама смогла сделать правильный выбор. Уж точно, она не решила бы отправиться в элитарную частную школу за сотни миль от родного острова – в школу, где девочек больше всего интересовала забота о собственной коже и лошадях. Рут Томас лошади совсем не интересовали. Она была не такая. Она любила лодки и катера – по крайней мере, она так все время говорила. Она любила Форт-Найлз. Она любила рыбачить.

На самом деле Рут, приезжая на остров, помогала отцу ловить омаров, и ничего волшебного в этом не было. Она была достаточно крепкой и сильной для этой работы, но ее убивало однообразие. Работа помощника заключалась в том, чтобы стоять на корме, вытягивать ловушки, вынимать из них омаров, закреплять в ловушках свежую наживку, опускать их в воду и вытягивать другие. И еще, и еще. Это означало, что надо проснуться до рассвета и жевать сэндвичи на завтрак и ланч. Это означало, что перед глазами у тебя постоянно будет одно и то же, день за днем, что ты уплывешь не дальше пары миль от берега. Это означало долгие часы в лодке наедине с отцом, а с отцом Рут не очень-то ладила.

Они слишком о многом спорили, большей частью о всяких глупых мелочах. Отец Рут, перекусив сэндвичами, выбрасывал пакет за борт, а Рут это жутко бесило. Следом за пакетом отец выбрасывал банку от содовой. Она кричала на отца, ругала его на чем свет стоит. Он что-то бурчал в ответ, хмурился, а потом молчал до конца ловли. А иногда он вставал на дыбы и до конца ловли ворчал на Рут и отчитывал ее. Дескать, она недостаточно быстро все делает, и с омарами обращается грубо, и в один прекрасный день она наступит на неаккуратно свернутые веревки и рухнет за борт и утонет, если будет такая рассеянная. В общем, в таком духе.

Как-то раз, в один из первых приездов на остров на каникулы, Рут предупредила отца, что «по левому борту» плывет бочонок, и отец поднял ее на смех.

– «По левому борту?» – передразнил он дочку. – Тут тебе не морской флот, Рут. Левый борт, правый борт – без разницы.

Самое главное – чтобы ты мне не мешала.

Рут действовала отцу на нервы даже тогда, когда особо не старалась, хотя иногда она и нарочно пыталась его разозлить, лишь бы убить время. Как-то раз летом они вытаскивали одну ловушку за другой, но ни в одну не попались омары. Водоросли, крабы, мидии – и больше ничего. Но вот наконец из девятой или десятой ловушки Рут достала самца омара приличного размера.

– Папочка, что это такое? – спросила она невинно, держа в руке омара. – Никогда раньше не видела. Может, отвезем его в город и продадим кому-нибудь?

– Не смешно, – буркнул ее отец, хотя Рут сочла свою шутку очень удачной.

В лодке противно воняло. Холодно было даже летом. В плохую погоду лодка качалась и подпрыгивала, и у Рут болели ноги из-за того, что все время нужно было держать равновесие. Лодка была маленькая, в ней негде было укрыться. Рут приходилось писать в ведро и выливать мочу за борт. Руки у нее вечно мерзли, и отец орал на нее, если она просила немного подождать, пока согреет руки у выхлопной трубы лодочного мотора. «Я никогда не работаю в перчатках, – сердито говорил отец, – даже в декабре. И чего это ты мерзнешь в июле?»

Но когда мать спрашивала у Рут, как бы она хотела провести лето, та неизменно отвечала, что хочет ловить омаров с отцом.

– Хочу поработать с папой, – отвечала Рут. – Мне по-настоящему хорошо только в море.

Что касалось ее отношений с другими островитянами, то они, пожалуй, не так уж хорошо ее понимали, как она о том говорила матери. Рут любила миссис Поммерой, любила братьев Адамсов, и они любили ее. Но она большую часть года проводила в Делавере, и остальные жители острова ее почти забыли. Хуже того, ее перестали считать своей. Она стала непохожей на других островитян. Правду сказать, она с самого начала была на них не очень-то похожа. Она росла какой-то закрытой, обособленной, не такой, скажем, как мальчишки Поммерои, которые дрались, орали и были понятны для всех. А теперь Рут подолгу не бывала на острове и даже разговаривать стала по-другому. Она прочла уйму книжек. Многим островитянам она казалась воображалой.

Рут окончила школу-пансион в конце мая тысяча девятьсот семьдесят шестого. У нее не было никаких планов на будущее, кроме как вернуться на Форт-Найлз. Она считала, что ее место там. Она и не думала о поступлении в колледж. Она даже не заглянула ни в один из буклетов разных колледжей, которые лежали повсюду в школе, не стала прислушиваться к советам учителей, не обратила внимания на робкие намеки матери.

В мае тысяча девятьсот семьдесят шестого Рут Томас исполнилось восемнадцать. Ее рост был пять футов и шесть дюймов. Блестящие, почти черные волосы до плеч. Каждый день она собирала их в хвостик. Волосы у нее были такие крепкие, что ими можно было пуговицу пришить вместо ниток. Округлое лицо, широко поставленные глаза, небольшой нос, длинные, пушистые ресницы. Кожа у нее была смуглее, чем у всех остальных жителей Форт-Найлза, и летний загар получался темным, почти коричневым. Она была крепко сложена и немного полновата для своего роста. Бедра у нее были несколько широковаты, но ее это не слишком огорчало. Она, в отличие от других девочек в делаверской школе, совершенно не переживала из-за своей фигуры. Она прекрасно спала. Она была независима и насмешлива.

Когда восемнадцатилетняя Рут, независимая и насмешливая, возвратилась на Форт-Найлз, она прибыла на борту отцовской омаровой лодки. От автобусной остановки отец вез ее на старом-престаром ржавом грузовичке. Этот грузовичок он обычно парковал у стоянки парома и пользовался им для своих дел и для покупок, когда приезжал в город, а такое бывало примерно раз в две недели. Встретив Рут, он получил от нее шутливый поцелуй и тут же объявил, что они сейчас подъедут к бакалейному магазину за продуктами, и вдобавок ему надо будет чертовски потолковать по душам с этим чертовым оптовым торговцем, мерзким ублюдком.

– Ты же знаешь, что нам там надо, – сказал он дочери. – Нам там надо потратить пятьдесят баксов.

Затем он объяснил Рут, почему этот чертов оптовик – мерзкий ублюдок. Все это Рут слышала раньше в мельчайших подробностях, слово в слово. Слова отца пролетали мимо ее ушей, и она думала о том, как это странно, что отец, не видевший ее несколько месяцев, даже не спросил, как прошла выпускная церемония. Нет, она знала, что его такие вещи не интересуют. И все-таки это было странно.

На лодке до Форт-Найлза они плыли четыре часа с лишним, и все это время Рут с отцом почти не разговаривали, потому что слишком громко работал мотор, и к тому же Рут приходилось то и дело ходить по скользкому настилу на корме и смотреть за тем, чтобы коробки с припасами не свалились за борт и не промокли от брызг. Она думала о своих планах на лето. Планов на лето у нее не было. Когда они загружали продукты в лодку, отец сообщил ей, что он нанял на сезон лова помощником Робина Поммероя. Ну надо же? Не кого-нибудь, а именно Робина Поммероя. У отца Рут не было работы для дочери. Но хотя она и поворчала на него из-за того, что он ее «уволил», втайне все же порадовалась, что не придется ему помогать. Если бы он попросил ее поработать с ним, она бы согласилась – исключительно из принципа, но никакого удовольствия она бы от этой работы не получила. Так что новость в некотором роде принесла ей облегчение. Однако теперь нужно было решить, куда девать время. В своих способностях рулевого она не была уверена настолько, чтобы подойти к другому рыбаку и наняться на работу, даже если бы она действительно этого жутко хотела. На самом же деле она этого просто жутко не хотела. Помимо всего прочего отец ей сказал о том, что помощники на Форт-Найлзе в данный момент у всех имеются. За несколько недель до возвращения Рут все старики на острове подыскали себе молодых парней для тяжелой работы на корме.

– Может, что-то и найдется для тебя, если кто-то из молодых застрадает морской болезнью или устанет, – прокричал неожиданно отец Рут на полпути до Форт-Найлза.

– Ну да, может быть, тогда и поработаю, – прокричала в ответ Рут.