Цирк чудес

Он дергает ртом.

– Не знаю, – говорит он и смотрит вдаль. – Только если побыстрее, – добавляет он, и она дивится: от кого он хочет это скрыть?

Когда он закрывает дверь у нее за спиной, Нелл понимает, что здесь нет окон и все щели наглухо заделаны. Внутри тесно, тепло и темно. Пахнет пилюлями лекарей-шарлатанов, густой и незнакомой горечью. Она спотыкается обо что-то мягкое, звенит склянка.

– Осторожно! – говорит он. Она слышит его прерывистое дыхание. Он проталкивается мимо нее и снова извиняется.

Постепенно появляются серые формы. Верстак. Какие-то горшки. Бутылки с пробками, крошечные снимки, свисающие с веревки. Масса химикалий. Матрас, сдвинутый в сторону. Должно быть, он спит на полу.

Он рассказывает ей, как протирать стекло яичным белком, и она шепотом повторяет новые слова. Коллоидный способ, нитрат серебра. Потом он берет пузырек и омывает стекло прозрачной жидкостью.

– Что это? – спрашивает она, перебирая флаконы. – А это?

– Почему ты говоришь шепотом?

– А ты?

Темнота кажется такой же необъятной и запретной, как в церкви на Сретение. Она видит книги на полке и щурится, пытаясь прочитать буквы на корешках. Она не знает эти названия, но потом… «Волшебные сказки и другие истории». Она вынимает книгу с ноющей болью в животе.

– Мы с братом читали ее, – объясняет она.

Потом она ставит книгу на место и листает альбом с визитными карточками. Джаспер, упершись руками в бедра, стоит на размытом слоне. Карлик рядом с великаном. Однорукая женщина. Снимки кажутся очень личными; люди позируют перед камерой, но без напряжения. Их взгляды вонзаются в объектив.

– Тебя нет на снимках.

– С какой стати? Во мне нет ничего интересного.

Нелл могла бы возразить, но, очевидно, в этом странном мире существуют свои правила. Она смотрит на воротник его простой кожаной безрукавки, потом на свой шелковый дублет.

Он раскрывает альбом на последних страницах.

– Сюда я вклеиваю мои афиши. Посмотри, как красиво!

«Величайшая живая диковина! Женщина-медведица, каких до сих пор не бывало!» Он переворачивает страницу. Она видит, как он замечает свое отражение в зеркале и досадливо морщится.

«Необыкновенно, – читает она. – Чудесно и невиданно».

Уголки его рта опускаются вниз. Он поворачивается к своим химикалиям и глухо говорит:

– Смотри, вот ты проявляешься на фотографии.

У него дрожат руки, как будто он нервничает из-за нее. Она с трудом подавляет моментальное желание обнять и утешить его. Вместо этого она наблюдает за листом фотобумаги, плавающим в кювете.

Призрачные тени. Сегодня вечером Нелли появится на сцене…

Он вынимает фотографию из маленькой кюветы и держит ее большим и указательным пальцами. С нее капает вода. Он передает фотоснимок Нелл, зажигает спичку, и она моргает от внезапного света.

Сначала изображение проявляется по краям, проступает из ничего. Треугольники крыльев, обнаженные ступни, густые волосы. Темные отметины родимых пятен. У Нелл перехватывает дыхание. Гибкие руки и ноги, носки слегка согнуты внутрь. Подбородок поднят, глаза расширены, уголки рта опущены. Из-за родимого пятна на щеке кажется, будто лицо наполовину в тени.

Она не верит своим глазам. Эта девушка – не она, а какое-то наваждение. Она годами избегала своего отражения в лужах и стеклянных окнах, пребывая в убеждении, что увидит там нечто безобразное. Односельчане рассматривали ее отметины как проблему, которую нужно решить, нездоровое отклонение от нормы или даже дурное знамение. Та девушка, Нелли-цветочница, старалась быть маленькой и незаметной. Она никогда не стояла бы так гордо, не смогла бы выглядеть такой, какой хотела стать.

Тоби закрепляет прищепкой ее фотографию на бельевой веревке между изображением горбатой женщины и заклинателя змей. Сколько Нелл себя помнит, у нее не было почти никаких шансов изменить свою жизнь. Она могла лишь превратиться в старую деву, коротающую свой век на задворках. Но здесь… здесь она могла превратиться в кого угодно. В фею, в сказочную королеву. В существо, летающее по небу. Она могла заработать собственные деньги, много денег и сделать свою жизнь шире и богаче, чем могла бы надеяться любая женщина ее положения.

Ей приходит в голову, что, наверное, она больше не вернется домой. Ее жизнь непоправимо изменилась. Собственный отец продал ее; как она могла снова жить в его доме?

Она пробует на вкус идею дома, но это все равно что нащупать языком гнилой зуб во рту. Протекающая крыша, монотонная работа на ферме, обнесенной низкой каменной стенкой, кислый запах горохового хлеба и вареных овощей – почему это раньше не казалось невыносимым? Не была ли ее жизнь такой же маленькой, как эти огороженные поля?

Уголок фотографии мнется в ее пальцах.

– Осторожнее, – говорит Тоби и накрывает ладонью ее руку, но она не отпускает снимок.

Девушка с механическими крыльями – это она, пойманная во времени, как насекомое в янтаре. Незнакомый человек может купить эту визитную карточку и поставить на своей каминной полке.

Она испытывает прилив глубокой внутренней силы, незнакомой уверенности в себе. Как будто девушка на фотографии может парить под куполом шатра, ощущая на себе взгляды сотен горящих глаз, и даже не думать об этом.

Нелл

Когда Нелл возвращается в свой фургон, то обнаруживает, что ее старое платье исчезло. Она ищет под матрасом, выдвигает ящики, но ничего не находит. Потом до нее доходит, кто мог это сделать. Она одергивает свой дублет, как будто рукава могут волшебным образом удлиниться. Утрата платья – последней ниточки, связывавшей ее со старой жизнью, – расстраивает ее больше, чем нужно.

– Ты можешь носить кое-какие из моих рубашек. – Стелла стоит в дверях, сжимая трубку в зубах. – И у меня есть достаточно маленькие штаны, чтобы тебе были как раз.

Стелла вынимает трубку изо рта и упирается рукой в бедро.

– Бонни жарит свинью. Все представления закончены до следующего вечера.

Доброта, звучащая в ее голосе, почти невыносима; Нелл хочется бросить ей в лицо бранное слово или захлопнуть дверь и свернуться клубком в этом тихом месте. Она цепляется за дверь пальцами ног, чтобы удержаться на месте. Ошеломительное желание упасть и зажмуриться.

– Не стоит так бояться. – Стелла смеется. – Это ты будешь есть жареную свинью, а не наоборот.

– Я лучше останусь здесь, – бормочет Нелл. Она пытается вспомнить, как выглядела на фотографии – металлические крылья, гордо вскинутый подбородок, – но вспоминает лишь неуклюже расставленные ноги носками внутрь.

– В этом есть сила, – говорит Стелла, покручивая на пальце прядь своей бороды.

– В чем?

– В твоей игре. Ты управляешь тем, как другие видят тебя. Ты выбираешь и становишься другой. Вокруг нет никого, кто был бы похож на меня, и я этому рада.

Нелл не может посмотреть ей в глаза.

– Чего ты ждешь? – спрашивает Стелла.

– Моего брата…

Стелла фыркает, но ее голос остается ласковым и доброжелательным.

– Думаешь, он придет за тобой? – она наклоняет голову к плечу. – У тебя есть возможность провести всю жизнь в семье, которая тебя обожает и считает особенной.

– Он не такой, – поспешно, слишком поспешно возражает Нелл.