– Ваше величество, не соблаговолите ли пробежать раньше газеты? – ответил он, придвигая императору толстую пачку нераспечатанных газет. Тут было не менее двадцати ежедневных изданий: немецких, французских, русских, итальянских, датских и даже греческих. На всех этих языках император читал совершенно свободно.
Так как газеты просматривались по строго определенному порядку, то императору не могло не броситься в глаза, что Отто фон Раден протянул ему первой одну из берлинских биржевых газет, которую обыкновенно не читали, а только заглядывали в таблицу курсов.
– Что случилось, Отто? Разве в этой жидовской газетной «микве» есть что-либо интересное? – спросил император.
– Соблаговолите прочесть этот экстренный листок, ваше величество.
Император развернул еще влажный номер газеты и вынул из него отдельный листок, с надписью вершковыми буквами: «Экстренное прибавление. Необычайное происшествие. Сенсационное убийство профессора берлинского университета. Подозреваемая в убийстве актриса арестована».
Затем напечатано было краткое описание того, что нашли власти на квартире Рудольфа Гроссе.
Газета подробно описывала наружность «златокудрой красавицы», найденной в луже крови у трупа ученого, и сообщала, что это была «известная всему Берлину» артистка недавно дебютировавшая в императорском театре, О. Б-ская. Она арестована.
При чтении этого листка лицо императора становилось все серьезнее. Однако он молча дочитал последние строки:
«Утешением в этом прискорбном случае может послужить только то, что убийца оказалась иностранкой, дочерью народа, издавна отличающегося преступностью и поставляющего на всю Европу политических убийц. Как знать, причины политические или любовные вооружили маленькую руку драматической героини настоящим кинжалом, но убитый профессор был молод, хорош собой и, по слухам, имел большой успех у женщин. Ревность же легко могла довести до преступления актрису, привыкшую чуть не каждый вечер убивать своих возлюбленных на сцене. Во всяком случае, как бы то ни было, крайне прискорбно, что в придворной труппе нашлась преступница и случилось столь ужасное происшествие, отметившее кровавым пятном славные страницы артистической истории императорского берлинского театра».
Дочитав до конца, император скомкал газету.
– Это, конечно, Ольга Бельская, не так ли?
– Без сомнения, ваше величество, и меня поразило одно обстоятельство.
– Какое? – спросил император.
– Время появления этого известия… Городские газеты разносятся на почту между 6 и 7 часами утра, а полиция, – пишут они, – предупреждена была только утром. Допуская, что напуганный «квартирант», о котором сообщает газета, прибежал в полицию на рассвете, все же нужно время для того, чтобы собрались судебные власти, произвели дознание, составили протоколы и так далее. А между тем к номеру, отосланному самое позднее в семь часов утра, уже были приложены «экстренные» листки… Согласитесь, ваше величество, что это как-то… странно.
Император задумался.
– А в других газетах ничего нет? – спросил он через минуту.
– Ничего, ваше величество… Я успел просмотреть берлинские газеты и не нашел нигде ни слова, кроме этого иудейского листка.
– Мне сердечно жаль эту бедную молодую женщину, – сказал император. – Она обладает редким дарованием, и вдруг такое обвинение! И представь себе, Отто, всего два дня назад я как-то бессознательно сказал этой бедняжке, просившей меня забыть о том, что она графиня Бельская: «Если вам когда-нибудь понадобится защитник, вспомните обо мне…» И как скоро понадобился ей защитник… Бедняжка, – повторил император. – Даже если она и убила этого молодого человека, то, конечно, не из-за каких-нибудь низких побуждений. На анархистку или искательницу приключений она не похожа. Не правда ли, Отто?
– Ваше величество, извините мою нерешительность, но как отвечать на подобные вопросы, ничего не зная? Желательно бы знать, что выяснено следствием.
– Мы узнаем немедленно, – произнес император. – Пройди к телефону, Отто, попроси министра юстиции приехать как можно скорей, в сопровождении прокурора, производящего следствие… Ах, бедная женщина! Я не оставлю ее без помощи. А потому… Иди скорее к телефону, Отто, пока я пробегу корреспонденцию.
Доклад министра юстиции
Вызванные императором лица через полчаса уже были в замке. Император принял их немедленно.
Министр юстиции явился в сопровождении прокурора суда, лично руководившего следствием, который и доложил императору все, что было известно о таинственном убийстве.
– Позволю себе спросить вас, господин прокурор, – сказал император, выслушав доклад, – достаточно ли было у вас оснований для ареста молодой женщины?
Министр юстиции почтительно ответил:
– Ваше величество, против госпожи Бельской улик достаточно.
– В чем же, по-вашему, заключаются эти улики? – холодно спросил император. – Будьте добры, господин прокурор, сообщите нам, что заставляет вас верить в виновность молодой артистки?
Прокурор смутился слегка под пристальным взглядом императора, но затем заговорил вполне уверенно:
– Мы, ваше величество, нашли молодого ученого убитым, а рядом молодую женщину в окровавленном платье…
– Что объясняется падением на окровавленный ковер, – вставил император.
Прокурор замялся, но министр юстиции продолжал за него:
– Один факт присутствия женщины в комнате убитого, конечно, недостаточное доказательство ее виновности, но эту женщину дважды видели входящей в дом, где совершено преступление, причем первое ее посещение совпадает с часом и днем совершения убийства…
– Позвольте, – остановил император. – Разве уже установлен день и час, когда был убит несчастный профессор?
Прокурор поспешил ответить:
– Ваше величество, по осмотру трупа, произведенному доктором Раухом, установлено, что убийство совершено больше суток назад, следовательно, в ночь со среды на четверг. Кроме того, будильник, найденный свалившимся с ночного столика, очевидно, во время убийства, довольно точно указывает время совершения преступления – около 11 часов ночи. Я уже имел честь докладывать вашему величеству, что привратник дома, где жил профессор Гроссе, видел, как третьего дня, т. е. в среду, после десяти часов вечера входную дверь дома № 18 по Мариенштрассе, где жил профессор Гроссе, отворяла молодая женщина, ответившая привратнику на его вопрос, к кому она идет? – «К доктору Рудольфу Гроссе»…
– И вы предполагаете, что она оставалась в этой квартире целые сутки, в обществе трупа, начинающего разлагаться? – прервал император.
– О, нет, ваше величество, женщина в белом, которую мы имеем полное основание считать убийцей, вышла из дома после совершения убийства, так как в четверг, в 4 часа пополудни ее вторично видели привратники, которых она расспрашивала о докторе Гроссе, причем видимо смутилась, когда привратники ее узнали.
– Как же вы объясняете это вторичное посещение предполагаемой убийцы? – произнес император. – Зная, что профессор убит, зачем ей было компрометировать себя, вторично показываясь привратникам? И, главное, зачем ей было в третий раз входить в квартиру, где она оставила труп убитого ею и где ее настиг обморок?
– Следственные власти пришли к заключению, ваше величество, ответил прокурор, – что убийца искала чего-то в квартире убитого, – быть может, каких-либо компрометирующих ее писем. На это указывают перерытые бумаги профессора. Не найдя, или не успев найти желаемого сейчас же после совершения преступления, убийца принуждена была возвратиться для продолжения розысков. Вполне естественно было ее желание проникнуть в квартиру днем, хотя бы для того, чтобы не возбудить подозрения. Встреча с привратником помешала этому. Тогда убийца явилась ночью продолжать свои розыски… Но тут, очевидно, женские нервы не выдержали…
Лицо императора становилось все серьезнее.
– Все это, конечно, возможно, но как же вы объясняете в таком случае записку доктора Гроссе, найденную в кармане Бельской?
– Эта записка объясняется чрезвычайно просто, ваше величество. Госпожа Бельская, очевидно, считалась с возможностью быть узнанной на лестнице, или застигнутой в квартире убитого, и поэтому заранее приготовила записку от имени профессора, объясняющую ее присутствие. Вопрос этот будет выяснен окончательно экспертами-каллиграфами, которым уже передана записка, найденная у госпожи Бельской.
– В числе улик против госпожи Бельской – добавил министр юстиции, – имеется одна, совершенно неопровержимая: присутствие в груди убитого кинжала, на рукоятке которого выгравировано полностью имя Ольги Бельской. Так что улик слишком достаточно.
– Вы правы… слишком достаточно. И мне почему-то изобилие улик кажется подозрительным. Вы назвали Ольгу Бельскую женщиной умной, а между тем необычайное изобилие обстоятельстве, подтверждающих обвинение, доказывает все, что угодно, только не ум. Право, если бы женщина задалась целью создать для себя полную невозможность защищаться, то и тогда она не могла бы придумать большего количества улик. Мне кажется совершенно невероятным, чтобы умная женщина, подобная Ольге Бельской, могла вести себя так глупо.
– Ваше величество забываете нервы, с которыми не всегда могут справиться даже самые хладнокровные и закаленные преступники, – возразил министр. – Убийца, конечно, надеялась скрыть следы преступления, вынув кинжал из груди убитого.
– После того, как оставила его там на целые сутки, во время которых тело могло быть найдено? Очень основательно! – В голосе императора снова зазвучала насмешливая нотка. – Вы имели достаточно «формальных» оснований для ареста Ольги Бельской… Но все же прежде, чем поверить ее виновности, я подожду окончания следствия и, главное, объяснений самой подозреваемой. Почему вы не сообщили мне ее показаний?
Министр и прокурор смущенно переглянулись. Император поймал этот взгляд и с недоумением произнес:
– Что такое, господа?.. Надеюсь, от меня ничего не скрывают в этом деле?
– Я должен доложить, ваше величество, – сконфуженно ответил министр, – что обморок госпожи Бельской еще продолжается, и она до сих пор не произнесла ни слова…
– Но ведь это же совершенно неестественно! – воскликнул император. – Сколько же часов продолжается этот обморок?