Сатанисты ХХ века

Эксперты нашли, что записка Рудольфа, которой он вызывал Ольгу, подделана, хотя и чрезвычайно искусно.

Тогда еврейская пресса стала пропагандировать такую версию: артистка считала себя счастливой невестой, когда необъяснимое отсутствие жениха и рассказ боя, принесшего ее записку обратно, возбудили ревность и недоверие «страстной славянки». Желая проверить рассказ о странном отсутствии своего жениха, Ольга в тот же вечер после спектакля отправилась к нему на квартиру, для чего и воспользовалась ключом, полученным ею раньше. Благодаря этому ключу, подозревающая измену молодая женщина незаметно пробралась в дом и в квартиру профессора, которого и застала за ужином с какой-то дамой. Последнее подтверждалось накрытым столом, остатками десерта и букетом роз, ясно говорившим о том, что профессор ожидал к столу даму, и притом только одну, так как на столе стояли только два прибора.

Оскорбленная невеста удалилась из квартиры.

На рассвете она вторично прокралась в квартиру своего жениха и, найдя его спящим, убила ударом кинжала в сердце. Только затем, желая обезопасить себя, она пыталась создать картину самоубийства, для чего и выстрелила из собственного револьвера профессора (лежавшего по обыкновению на столике возле его кровати) в голову убитого и бросила револьвер на пол возле свесившейся руки трупа.

Потом убийца ушла, торопясь вернуться домой до пробуждения гостей. Но при этом благодаря естественному возбуждению, она позабыла о кинжале, за которым и принуждена была вернуться в следующую ночь, понимая, какой страшной уликой должен был стать этот кинжал. Для объяснения же этого посещения актриса придумала записку от имени убитого и отослала ее сама себе с посыльным.

Такова была гипотеза, напечатанная почти всеми еврейскими газетами в один и тот же день, лишь с незначительными вариантами.

Все объяснилось довольно правдоподобно. Только два пробела и было в этой цепи улик: не нашли посыльного, приносившего в гостиницу подложное письмо на имя Ольги Бельской, и не выяснена была личность женщины, с которой Рудольф Гроссе ужинал и присутствие которой якобы возбудило ревность его невесты и стало причиной роковой развязки.

Так обстояло дело через три месяца после начала следствия, и к этому убеждению пришли следственные власти, печать и общественное мнение, прежде чем обвиняемая нарушила свое молчание.

Молча выслушала она все убеждения следователя и только презрительно улыбалась на его советы – сознанием смягчить ожидающую ее кару.

– У меня есть особенные и весьма серьезные причины не отвечать ни на один вопрос до тех пор, пока я не увижу отца моего убитого жениха. Только переговорив с ним, я буду знать, что могу сообщить правосудию.

Другого ответа от нее так и не добились, несмотря на все увещания и даже угрозы.

В конце концов прокурор сдался, нетерпеливо пожав плечами:

– Я не понимаю вашей «системы», сударыня… Но так как следствие, собственно говоря, уже закончено и улики против вас более чем достаточны, то я, пожалуй, готов исполнить ваше желание и разрешить вам свидание с отцом профессора Гроссе…

Показания обвиняемой

Свидание состоялось в присутствии следователя и прокурора, на что заранее соглашалась как Ольга, так и директор Гроссе, со своей стороны тщетно добиваясь разрешения повидать ее.

Впервые увидали следственные власти слезы на прекрасных глазах заключенной, когда она бросилась на грудь белому как лунь старику, на благородном лице которого глубокое горе положило неизгладимые следы.

Проводя дрожащей рукой по золотистой головке Ольги, старик произнес:

– Надеюсь, дитя мое, ты не сомневалась в том, что не по своей вине я не видал тебя до сих пор.

– Знаю, отец мой, – ответила Ольга, отирая слезы. – Так же твердо знаю, как и то, что вы никогда не сомневались в вашей бедной Ольге.

– Ни минуты, дочь моя – торжественно произнес старик, не выпуская из объятий молодую женщину. – Даже тогда, когда мне говорили, что ты созналась…

Синие глаза Ольги гневно сверкнули.

– Неужели подобные маневры разрешаются следственным властям вашими законами? В таком случае мне жаль Германию.

Следователь поспешил сказать:

– Быть может, обвиняемая сообщит нам теперь сведения, оправдывающие ее настолько, что…

Ольга поспешно обернулась к своему старому другу; который, по приглашению прокурора, занял одно из трех кресел, находившихся в комнате.

– Скажите, отец мой, знали ли вы о тяжелых предчувствиях вашего бедного сына?

Глубокий вздох поднял могучую грудь красивого старика.

– Знал, дитя мое…

– Скажите мне еще одно, отец мой, получили ли вы от Рудольфа, – голос молодой женщины дрогнул, произнося это имя, – получили ли вы от вашего сына записку, написанную во вторник или понедельник?

– Я знаю, о какой записке ты говоришь, дитя мое. Я ее получил и узнал из нее самое горячее желание моего сына, которое несомненно будет мною исполнено.

Нежный румянец медленно разлился по бледному лицу Ольги. Она подняла голову к небу и, машинально повернув ее в передний угол, туда, где у нас, православных, висит святая икона, отсутствующая в протестантской Пруссии, торжественно перекрестилась.

– Значит рукопись, о которой беспокоился Рудольф, в ваших руках? – произнесла она таким тоном, что следственные власти поняли важность этого вопроса и насторожились.

Старик взглянул на Ольгу, напоминая этим взглядом об осторожности, и ответил спокойным тоном, сжимая своей дрожащей старческой рукой тоненькие прозрачные пальцы молодой женщины.

– Второй том «Истории тайных обществ» в моих руках. Все нужное уже передано в типографию, согласно желанию Рудольфа. Повторяю, не беспокойся… Все его желания будут исполнены в точности.

Ольга вторично перекрестилась.

– Слава богу, убийцы, по крайней мере, не достигнут своей цели.

– Убийцы?! – не выдержал следователь. – Значит, вы знаете убийц?..

– Конечно знаю, хотя и не поименно… Так же хорошо знаю, как и отец моего жениха.

– Как, сударь мой, вы, отец убитого, знали убийц вашего сына и молчали, скрывая виновных от правосудия?.. Это… это… возмутительно, господин Гроссе…

Старик гордо поднял голову.

– Я прошу вас выражаться осторожнее, господин прокурор, – со спокойным достоинством произнес он. Мне 75 лет от роду, вы же еще молодой человек и могли бы иметь уважение к моим сединам… Не говоря уже о моем горе…

– Но почему же вы молчали, если вы знаете, кто причинил вам горе? – значительно сбавив тон, допытывался представитель обвинительной власти.

– Я молчал потому, что это было необходимо, пока свидание не допущено. Практического значения отсрочка моего показания иметь не могла. Сейчас вы сами в этом убедитесь…

– Я же молчала потому, что не хотела каким-либо неосторожным словом помешать осуществлению великого плана моего бедного жениха… Теперь, когда я знаю, что уже печатается вторая часть сочинения Рудольфа, т. е. того дела, которому он отдал свою жизнь, теперь я могу сказать, что автора этого сочинения убили именно для того, чтобы не допустить опубликования известных ему фактов. Имя же этих убийц – масоны…

Старый директор молча утвердительно кивнул головой.

Следственные власти сидели совершенно ошеломленные. Они ожидали всего, чего угодно, только не этого.

– Масоны? – растерянно повторил прокурор. – Что вы хотите этим сказать, сударыня?

– Именно то, что я сказала, – спокойно ответила Ольга. – Спросите отца моего жениха, он подтвердит вам, что масоны убили автора «Истории тайных обществ», в которой заключаются не совсем лестные сведения для ордена «свободных каменщиков». Это я предполагаю, так как, не читав рукописи, не имею права судить о ее содержании.

– Мой сын был сам масоном в юности, – прибавил директор Гроссе печально, – почему его сочинения и могли почесться масонами изменой. Этого давно уже опасался мой бедный Рудольф. И этот-то страх и заставил его написать свое завещание, в котором предчувствие близкой кончины так же ясно высказано, как и причина ненависти к нему масонов.

– Масонов? – повторил прокурор пожимая плечами. – И вы повторяете сказку, господин директор? Да кто же может ей поверить! Простите меня, но я совершенно не понимаю вас, господин Гроссе. Желание обвиняемой сбить с толку судебную власть, превращая простое уголовное дело в сложный политический процесс, еще можно объяснить, и, пожалуй, даже извинить. Но, признаюсь, от вас, господин Гроссе, я не ожидал ничего подобного. Повторяю, кто же поверит вашим словам? Союз масонов, в сущности, даже не может быть причислен к разряду тайных обществ, ибо о нем известно административным властям. У нас в Берлине масонская ложа открыта с дозволения начальства, и в числе ее членов находятся люди лучшего общества, до членов императорской фамилии включительно.