Утренний Всадник

Утренний Всадник
Елизавета Алексеевна Дворецкая

Князья леса #2Славянское фэнтези. Елизавета Дворецкая
Елизавета Дворецкая – многократная победительница литературных премий, любимица реконструкторов и поклонников славянского фэнтези.

«Утренний всадник» – юбилейное подарочное издание первого романа цикла «Князья леса». Красивая сказочная атмосфера, быт и верования дохристианских славян. Берегини, оборотни и лешие, магия, любовь и поиск себя в огромном таинственном мире.

Сын славенского князя Велемога, Светловой, был красив, добр, чистосердечен и приветлив, так что даже сама Леля, богиня-весна, полюбила его. Но богиня не может любить, как смертная: весна – всегда девица, стать женой было бы противно самой ее природе, она – только цветок, который никогда не превращается в ягоду. С первым летним днем Леля покидает своего земного возлюбленного, и до новой весны ему предстоит ждать встречи с нею.

Мечтая о своей небесной невесте, Светловой встречает другую девушку, Смеяну, и в ней вызывает ту же любовь к прекрасному и недоступному, которую сам питает к богине Леле.

На поиски судьбы они отправляются вместе, но пути их расходятся…

Елизавета Дворецкая

Утренний Всадник

© Дворецкая Е., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Часть первая

Янтарные глаза леса

Пролог

В новолуние месяца листопада Светловою исполнилось семь лет, и жизнь его резко изменилась. Он был единственным ребенком речевинского князя Велемога. Надеясь на появление в будущем других детей, Велемог рассчитывал пока на одного Светловоя и на нем одном сосредоточил все свои надежды. Сын радовал сердца родителей: это был высокий для своих лет, крепкий и сообразительный мальчик, живой и веселый, привязчивый и добрый. Лицом он походил на мать, голубоглазую княгиню Жизнеславу, и любил ее больше всех на свете. Но после новолуния, с которого ему пошел восьмой год, Светловою пришлось покинуть свою уютную горенку возле материнской спальни. Теперь у него была другая горница, и вместо няньки с ним делил ее дядька-воспитатель, Кремень, бывший сотский Велемоговой дружины.

Свободного времени у мальчика теперь оставалось мало. Кремень учил его понимать и чертить на восковой дощечке резы, игра с деревянным мечом сменилась настоящим обучением оружному бою.

Все дальше уходило теплое лето, а вместе с ним и память о приволье детства. Семилетний мальчик не мог полностью осознать важность и необратимость перемены, но наступающие холода стали для него стеной, отделившей беззаботное прошлое от настоящего, полного нелегких забот.

– Ничего не поделаешь, соколенок мой! – ласково утешала его княгиня Жизнеслава. – Ты князем родился, а князю не до забав, не до беготни пустой. Он всю землю свою на плечах держит, обо всех думает, от всех с богами речи ведет. На отца посмотри – он все дни в делах.

Светловой очень хотел быть похожим на отца и крепился, сдерживал тоскливое «Не хочу-у-у!», когда кормилец приходил за ним и уводил от матери к луку и стрелам или бронзовому писалу и восковой дощечке. Шагая вслед за Кременем по гульбищу, Светловой отчаянно хмурился, стараясь сдержать слезы. Он уже не маленький, чтобы плакать! Тоска по матери была, пожалуй, самым трудным в его новой, полувзрослой жизни.

– Привыкай, родной мой! – говорила ему княгиня Жизнеслава. – Вот исполнится тебе двенадцать – отец и в походы станет тебя брать, а в походах он по полугоду бывает, и больше. Придется тебе без меня обходиться.

Княгиня старалась говорить бодро, но Светловой угадывал грусть в ее глазах и в голосе. И сознание того, что мать тоже тоскует в разлуке, еще сильнее давило на сердце.

Каждое утро Светловой старался проснуться раньше Кременя, торопливо одевался – сам, как положено взрослому, – и тихонько пробирался к матери, чтобы первым разбудить ее и немного побыть с ней, рассказать, что видел во сне. Часто княгиня и Светловой вдвоем выходили на заре на забороло детинца, куда вел переход прямо с гульбища княжеских горниц, и с высоты смотрели, как Денница-Заря отпирает небосвод золотыми ключами, открывает дорогу солнцу. Но в земной мир шла осень, утреннее небо все чаще бывало затянуто серыми тучами, и свет дня едва-едва пробивался сквозь равномерно-унылую пелену. И рассвет толком не успевал наступить, а уже скрипели плахи заборола под тяжестью шагов: Кремень шел за княжичем.

На забороле Светловой встретил первый снег. В пронзительно холодном утреннем воздухе летели белые крупинки, мелкие, легкие, еще чужие в желто-буром мире осени. На подставленной ладони они были почти не ощутимы, но лицо покалывали невидимые холодные иголочки.

– Ой, мама, что это? – в недоумении спросил Светловой, то глядя на свою ладонь, где мгновенно таяли белые крупинки, то поднимая глаза и вглядываясь в серый небосклон. – Неужели уже снег? Неужели зима? Почему так рано?

Ему казалось, что зиме быть еще не скоро – ведь только что отшумели веселые жатвенные торги. Он еще не знал, что во взрослой жизни время идет быстрее и незаметнее.

– Уже зима, светик мой! – Княгиня Жизнеслава ласково положила руку на его голову, погладила мягкие золотистые кудряшки. – А ты без шапки выскочил. Застудишься, пойдем-ка в палаты.

– Нет, нет, не пойдем! – Светловой вцепился в руку матери. Для него возвращение в терем связывалось с Кременем и мудреными науками. – Мне не холодно вовсе. Мама, ну зачем только зима бывает! Вовсе бы ее не было!

– Как же – не было бы! – Княгиня качнула головой. – Ты каждый день как набегаешься, так тебе спать хочется. Вот и земле-матушке, и Живе, и Перуну, и Дажьбогу отдохнуть нужно. Для того и зима – сон земли и богов небесных.

– А откуда она берется?

– Посмотри туда. – Княгиня положила руку на плечо мальчику и показала на полуночь. – Оттуда Зимерзла едет. Приглядись получше, и увидишь ее. Сани ее везут белые волки, в глазах у них льдинки сверкают, а из-под лап снег сыплется. Где они по небу пройдут, там по земле на санях ехать можно. Вот погоди – скоро кататься будем.

– А она какая, Зимерзла? – спросил Светловой, вглядываясь в серую пелену, затянувшую небо.

Белые крупинки снега садились ему на ресницы, лезли в глаза, мешали смотреть, и приходилось заслонять лицо ладонью. Голова и руки у Светловоя стали мерзнуть, но он не хотел в этом сознаваться. Невидимая Зимерзла была уже где-то поблизости, ее холодные цепкие пальцы проникали под кожух, щекотали, обрызгивая все тело зябкой дрожью, пощипывали нос и уши. А что еще будет в студен и просинец, когда на помощь Зимерзле придут ее сыновья Снеговолок и Костяник, свирепые зимние духи, способные застудить все живое насмерть!

– Она сама вся седая, в волосах ее метель прячется, в рукавах шубы снег родится, – рассказывала княгиня, прижав голову сына к своему боку и рукавами шубы укрывая его от падающих снежинок. – Сама она горбатая, злая, жадная. Ей бы весь белый свет снегом засыпать, все реки навек сковать, всех людей-зверей заморозить! Она самой Морене родная сестра. От них, да еще от Мары и Морока, вся тьма на земле, весь холод, болезни и смерть сама.

– А кабы не они – не было бы зимы? – приглушенно из-под материнского рукава спросил Светловой. Теперь ему почти ничего не было видно, только кусочек серого неба, но он не спешил высвобождаться: так ему было хорошо и уютно под руками матери. – И смерти не было бы? Люди бы не умирали? Никогда-никогда?

– Видно, так, – с незаметным вздохом согласилась княгиня. – Да только Зимерзла и Морена сильны. Никому еще их одолеть не удавалось.

– А я одолею! – воскликнул Светловой и даже высунулся из-под теплого собольего рукава, чтобы посмотреть в лицо матери. Щеки его разрумянились от холода, на кончике розового носа повисла прозрачная капля, а голубые ясные глаза полны были отчаянной решимости. – Я одолею! Убью Зимерзлу, чтобы всегда лето было!

Княгиня Жизнеслава ласково усмехнулась и снова прижала голову сына к себе. Обхватив ее обеими руками, Светловой уже представил себе вечное лето, нескончаемое тепло, зелень лугов и лесов, теплый душистый ветер, радостную улыбку на лице матери. Как это было бы хорошо!

– Вот вырасту, так и сделаю! – убежденно шептал мальчик в мягкий шелк материнской шубы. – Пусть и боги слышат – сделаю!

И в мыслях он уже видел отважного могучего витязя, победителя самой Зимерзлы, и бесконечное лето – чтобы всегда играть, бегать на приволье и не знать забот. И этот витязь был он, Светловой сын Велемога, и весь белый свет кланялся ему за то, что он прогнал из мира зиму и саму смерть.

– Вырастешь, да… – шептала княгиня, задумчиво лаская мягкие волосы сына. – Только в Сварожьих Садах вечное лето стоит. Там духи дедов наших никакой беды не знают и о старости забыли – каждый там молод и весел. А земной удел человеческий иной. И никому от него не уйти.

– А я все равно сделаю! – упрямо воскликнул Светловой, выскользнул из-под рук матери и вскинул голову, разыскивая в небе фигуру седой старухи с метелистыми космами и злыми льдистыми глазами, словно хотел вызвать ее на бой прямо сейчас. – Вот стану я князем – прогоню Зимерзлу и Морену, чтоб близко они к нам подступиться не могли! Пусть боги слышат, а князь от своего слова не отступит!

– Ах, идем-ка домой! – обеспокоенно воскликнула княгиня и взяла сына за руку. – Застудишься ты здесь!

Княгиня поспешно повела Светловоя по заборолу к веже, где был переход на гульбище княжеских теремов. А снег все сыпал и сыпал с серого неба, мостил дорогу Зимерзле. Божество зимы вышло в путь к земному миру и готовилось утвердиться в своих правах, чтобы властвовать семь долгих темных месяцев.

Глава 1

Время приближалось к полудню, и Светловой уже не раз вытер взмокший лоб рукавом. Месяц травень выдался таким ясным и жарким, как бывает не всякий червень. Наконец-то и в землю речевинов, самого северного из говорлинских племен, пришла весна во всей своей красе и силе. Светловой расстегнул серебряную застежку на плече и стянул со спины плащ, положил его перед седлом и заботливо закрепил булавку в кольце застежки, чтобы не потерять материнский подарок. Он ехал по высокому берегу Истира, позади него растянулись по берегу три десятка отроков его ближней дружины. Свежий ветерок овевал лица, нес от близкого леса свежие запахи зелени, мокрой земли, напоминавшие, что еще не лето. И именно это напоминание о весне веселило сердце Светловоя. Он любил весну, когда так легко дышится после зимней скуки, любил ожидание, когда все еще впереди: и долгие световые дни, и тепло, и цветы, и ягоды, и веселые праздники Ярилы, Купалы, Рожаниц. Зелень листвы, блеск воды Истира под солнцем, легкий шум ветра в листве оплетали Светловоя ласковыми объятиями; запах тонкой, душистой свежести, свойственной только весне, с каждым вздохом в грудь вливалась бодрая радость. Стоило поднять голову и окинуть взглядом светлый простор лесов и луговин, далеко видный с высокого берега, как где-то вдали мерещилась легкая девичья фигура, сотканная из радужных лучей, – сама Леля, богиня-Весна. И где пройдет она, там цветы цветут, куда взглянет, там птицы поют…

– Ох и хорошо! – глубоко дыша, приговаривал Скоромет – один из самых старших Светловоевых отроков.

Княжич с улыбкой покосился на товарища: прелесть весны проняла даже спокойного и деловитого десятского. Но тут же сам Скоромет все испортил.

– Вот ведь красота – жить бы да радоваться! – продолжал он, взмахнув сложенной плетью над ушами коня. – Да ведь нет – лезут, волчья стая, чтоб их громом разбило!

– А может, и не лезут вовсе! – крикнул сзади Взорец. Молодому и веселому парню особенно не хотелось покидать стольный город Славен перед самым началом весенних хороводов и ехать в даль и глушь, где от одного огнища до другого целый день пути. – Болтовня одна!

– А тебе коли лень, так сиди дома! – отрезал Преждан, хмуря густые черные брови. – Князю лучше знать.