Ясень и яблоня. Книга 1

Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи
Елизавета Алексеевна Дворецкая

Корабль во фьорде #7
Вернувшись из похода, молодой Торвард узнает, что погиб его отец, предводитель племени фьяллей. Чтобы унаследовать власть, необходимо отправиться на священный остров за благословением великой Богини. Ее воплощение на земле, прекрасная жрица Эрхина, покоряет Торварда своей красотой. Воин, не привыкший робеть даже перед богами, сватается к Эрхине.

Та оскорблена – ни один смертный не смеет посягать на ее свободу. И мстительная жрица бросает на фьяллей войско, непобедимое при свете дня и оберегаемое колдовством ночью…

Елизавета ДВОРЕЦКАЯ

ЯРОСТЬ НОЧИ

Мужей не суди

за то, что может

с каждым свершиться;

нередко бывает

мудрец безрассудным

от сильной страсти.

    Старшая Эдда[1 - Цитаты из «Старшей Эдды» в основном даются в переводе А. Корсуна.]

Глава 1

Было обычное утро в самом начале зимы, и Сэла никак не могла предположить, что ей выпадет такая честь: первой приветствовать нового конунга фьяллей, вернувшегося из похода. Осенние пиры младшие домочадцы кузнеца Стуре-Одда в этот раз справляли у родичей в Углифьорде, где Бьёрн Бородач выдавал замуж свою старшую дочь Ингирид. На днях гости уже собирались обратно, а пока помогали по хозяйству Бьёрну бонду, уставшему от всех свадебных хлопот.

На хмурой заре, когда узкий дымовик под крышей оставался еще темным, в дверь девичьей постучали. Огонь в очаге к утру погас, покой совсем остыл, и кончик носа, торчавший наружу, был холодным, как ледышка. Сэла, к тому времени спавшая уже вполглаза, тут же решительно выбралась из-под двух одеял, которые делила с младшей Бьёрновой дочкой Фрейдис. Одеяла были тонковаты, поэтому Сэла спала в двух рубашках и еще набрасывала сверху свою новую овчинную накидку. Торопливо напялив холодные чулки и башмаки, Сэла присела на приступку лежанки возле очага. Фрейдис, не просыпаясь, сноровисто завернулась в одеяла, чтобы не поддувало сбоку.

Сэла поворошила палкой угли и стала совать кусочки коры и щепки к загоревшимся красным искрам, подложила два полешка стеночками и принялась раздувать огонь, отворачивая лицо от летящей золы. Женщины на двух лежанках неохотно зашевелились: им настала пора идти к коровам. День предстоял хмурый, скучный, и никаких иных развлечений, кроме поездки за рыбой, не предполагалось.

Облизывая обожженный палец, Сэла выбралась за дверь и там обнаружила своего двоюродного брата Аринлейва, такого же озябшего и сонного. Почему-то осенью особенно тяжело вставать до рассвета.

– Эти уже к лодке пошли! – зевая, сообщил он и сунул Сэле сухой ломоть. – На, погрызи! До завтрака долго.

Сэла охотно вцепилась зубами в черствый хлеб и вслед за братом побежала к морю. Снаружи было лишь чуть-чуть холоднее, чем в доме, зато свежо и заметно светлее. Сыновья Бьёрна уже вынесли лодку и разбирали весла. Всегда надеявшийся на лучшее Альвир прихватил парус, но ветер не дул, и всю дорогу до Рыбной шхеры, где на ночь ставили сети, пришлось грести.

В большой лодке их сидело шестеро: кроме Сэлы, которая расположилась на корме между двумя пустыми корзинами, за веслами устроились Аринлейв, их приятель Коль, приехавший с ними из Аскефьорда, и трое Бьёрновых сыновей – Ульв, Альвир и Гуннар.

Чтобы не скучать, Сэла всю дорогу рассказывала длинную сагу, которую слышала от раба-улада из Пологого Холма. Речь там шла об одной девушке, которая жила на острове Эриу когда-то в древности и судьба которой отличалась необыкновенной сложностью. Судя по нахмуренным бровям младшего из братьев, пятнадцатилетнего Гуннара, он очень быстро перестал понимать, что к чему. Запутаться было немудрено: эта девушка, по имени Этайн, сначала вышла замуж за конунга по имени Мидир, но его прежняя жена-колдунья превратила ее в муху и заставила летать без конца, присаживаясь отдохнуть только на морские волны. В конце концов муха-Этайн упала в чашу одной женщины, та проглотила ее и родила девочку, и эта девочка опять была Этайн. Сэла, выросшая на сказаниях мудреца и чародея Стуре-Одда, в этом повторном рождении не видела ничего удивительного, но трое братьев из Углифьорда ей не верили, потому что «этого не может быть». И вот вторая Этайн опять выросла, опять вышла замуж, и опять за конунга, но тут ее стал навещать незнакомый человек, уверявший, что был ее мужем в прежней жизни. Он хотел увести ее с собой, но она не помнила его и не соглашалась покинуть своего нынешнего мужа без его позволения. Тогда незнакомец, назвавшийся именем Мидир, пришел к конунгу Эохайду, мужу Этайн, и предложил ему сыграть в тавлеи. Дважды они играли на разные ставки, а в третий раз Мидир пожелал в качестве своего выигрыша право поцеловать Этайн.

– На это Эохайд ему ответил: «Приходи через месяц и тогда получишь то, что тебе положено», – рассказывала Сэла, глядя, как проплывают мимо каменистые берега, отделенные от лодки полосой сероватой, под цвет пасмурного осеннего неба, воды. – В день, когда Мидиру пора было прийти, Эохайд приказал запереть все ворота, все двери, и возле каждой еще поставить по десять хирдманов. Но ровно в полдень Мидир вдруг появился перед ними в гриднице, прямо перед сиденьем конунга. «Ну, если уж ты все-таки пришел, то получи то, что выиграл, – сказал ему Эохайд. – Но с условием: пусть моя жена обнимет тебя прямо здесь, перед очагом, у меня на глазах». Мидир на это согласился. Но когда Этайн подошла к нему, он обнял ее правой рукой, и вдруг они оба взлетели вверх и вылетели через дымовик.

Альвир, средний брат, хмыкнул, налегая на весло:

– Да как же можно через дымовик? Они что, были оба меньше воробья?

– Да это же волшебство! – стал втолковывать ему старший из братьев, Ульв. Он понимал в этих вещах не больше, но с готовностью принимал все, что слышал. – Этот Мидир был колдун, он мог в любую дырку проскочить. Неужели не ясно?

– Уж это точно! – Сэла кивнула. – Он был конунгом в волшебной стране и жил под огромным холмом…

Она задумалась ненадолго, то ли припоминая, что там дальше, то ли прикидывая, стоит ли об этом рассказывать. Невысокого роста, легкая, стройная, восемнадцатилетняя Сэла сама походила на деву из рода светлых альвов, которой ничего не стоит проскользнуть через дымовое отверстие, а ее шелковистые, густые, светлые волосы золотистой волной спускались ниже пояса по простой овчинной накидке, как сноп солнечных лучей. Миловидное округлое лицо украшал слегка вздернутый носик и тонкие черные брови, так изящно изогнутые, что за одно это в нее можно было влюбиться. Глаза у Сэлы были серовато-голубые, с ярким, немного водянистым блеском, улыбка задорно-сдержанная, как будто она про каждого встречного знает что-то очень смешное, но не хочет сказать. Она имела привычку как бы проглатывать усмешку, отражавшуюся в глазах, поэтому братья из Углифьорда при ней отчасти смущались. В придачу к приятной внешности боги наделили ее умом, но ум свой Сэла использовала, к сожалению матери, не на ведение хозяйства, а на совсем посторонние вещи. Ее интересовали и ход звезд на небе, и дела заморских конунгов, и подвиги древних героев. Еще девочкой она знала все предания Стуре-Одда и могла рассказывать их немногим хуже; новые саги, даже очень длинные, она запоминала целиком, услышав всего один раз.

– Вот так вот: живешь себе и ничего не знаешь, а потом вдруг к тебе приходят и рассказывают, что ты раньше была совсем другой… – в задумчивости проговорила она, и ее глаза, устремленные на каменистый берег с бледно-зелеными пятнами травянистых полянок, где бродили черные и серые козы, видели в это время что-то иное. – Что ты даже и предположить не мог… Любопытно было бы узнать, кем мы были в прежних жизнях.

– Я, наверное, никем не был! – Гуннар ухмыльнулся с таким видом, что, дескать, не очень-то и верится в такие чудеса. Его мир ограничивался Совиным фьордом, и этого ему вполне хватало. – Это у них там, у эриннов!

– Нет, у нас тоже бывает! – возразил Аринлейв. – Ведь про Хельги сына Хьёрварда рассказывают, что он и Свава вновь родились.

– Ну, может, конунги, они и не такое могут! – отозвался благоразумный Ульв. – Может, конунгу ничего не стоит заново родиться. Но мы-то уж точно конунгами не были!

– Отчего же нет? – Сэла глянула на него так, словно проглотила усмешку. Парень не понял, одобряет она его слова или смеется над ним, а Сэла уже отвернулась и принялась смотреть в сторону открытого моря.

– Ага! – с отрывистым смехом подхватил Гуннар. – Вот сейчас приплывет золотой корабль, а на нем конунг с Эриу, и скажет тебе: ты, Сэла, моя жена, поплыли со мной!

– Жены конунгов опять рождаются женами конунгов! – выдвинул весьма здравую мысль Ульв. – Ну, то есть дочерями, чтобы на них опять могли жениться конунги. У рыбаков и кузнецов бывшие конунги не рождаются. Тут-то подвигов не совершишь!

– Как знать… – пробормотала Сэла, глядя в открытое море.

Она не стала бы так уверенно это утверждать: приди к ней заморский конунг и скажи, что он был в прежней жизни ее супругом, она-то уж не отвернулась бы от него только потому, что этого, дескать, не может быть. Ведь мир так огромен – было бы слишком обидно и несправедливо, если бы можно было жить в нем только один раз и только в одном месте.

И в этом мире столько чудес! Там, на западе, в трех днях пути за морем лежит остров Бринн, за ним Козьи острова, жители которых говорят на такой невообразимой смеси языков сэвейгов и уладов, что их не понимают ни те, ни другие. Дальше – северный край Зеленых островов, а еще дальше – большой остров Эриу, богатый, загадочный, дивный край, полный рассказов о бесчисленных встречах смертных с иномирьем. Там Иной Мир вплотную соприкасается с нашим, отделенный лишь тонкой гранью…

Сердце замирало и дух захватывало при мысли об этом, и Сэла вздыхала, глядя в море, где горизонт прятал от нее эти чудеса. Она никогда не бывала дальше Углифьорда, но, с жадностью расспрашивая путешественников, знала о дальних землях не так уж мало. И почему ее так тянет туда, если среди их родни никогда не значилось эриннов или уладов, если ничто ее с ними не связывает, но почему-то каждое слово этих причудливых сказаний, каждое имя оттуда отзывается в душе таким ярким и сильным звоном, словно отзвук забытой родины? Может быть, и ее когда-то звали Этайн?

– А что, она у нас красивая девушка, почти как дочь конунга! – заметил Альвир, с одобрением разглядывая двоюродную внучку отца.

– Лучше! – убежденно ответил Аринлейв. – К нам в Аскефьорд однажды приезжала дочь одного конунга, на ней хотели женить Торварда ярла. Торбранд конунг тогда зимовал в гостях у Сиринлейва конунга в Хорденланде, это было в прошлом году, а весной тот приехал к нам с дочерью на Праздник Дис. Ну, и я ее видел. Если бы не знать, что это дочь конунга, так и не оглянешься, ничего особенного: длинная, тощая, с таким вот носом, что твое весло. У нас в Аскефьорде много девчонок гораздо лучше. И Сэла тоже!

– А что же Торвард ярл на ней не женился, ну, на той? – спросил любопытный Гуннар. – Не понравилась? Или он ей не понравился?

– Да как сказать! – Аринлейв хмыкнул и посмотрел на Сэлу, а Сэла фыркнула: над этой историей весь Аскефьорд в свое время изрядно посмеялся. – Сначала-то ничего, он даже позволил, чтобы его причесали как следует, и при йомфру совсем не выражался. Познакомились, все честь честью. Только на второй же вечер она его застукала с ее же собственной рабыней. И заявила, что сама дарит рабыням старые рубашки, а принять в мужья бывшего любовника собственной рабыни никак не может.

– Ну, и что? – с заливистым хохотом допытывался Гуннар.

– А ничего. Кюна Хёрдис очень смеялась.

– А Торвард ярл?

– А что Торвард ярл? Зачем ему эта носатая? У нас в Аскефьорде красивых девушек, говорю же, много.

При этом Аринлейв невольно бросил взгляд на сестру, а она отвела глаза. Обоим пришло на память, как той же самой весной, на том же Празднике Дис, в сумерках, когда старшие пировали после освящения семян и скота, а молодежь гуляла в роще, Аринлейв едва-едва успел выхватить саму Сэлу из объятий Торварда ярла, пока не стало поздно. Но об этом братьям из Углифьорда знать было ни к чему.

Из пятерых внуков Стуре-Одда Аринлейв и Сэла наиболее близко дружили. В детстве они часто ссорились, потому что всегда хотели заполучить одно и то же, зато теперь, когда оба повзрослели, сходство вкусов и понятий сделало их почти неразлучными. Отцы их, Сёльви и Слагви, были близнецами, и их дети вышли похожими. Аринлейв считался в Аскефьорде очень красивым парнем. Невысокий ростом, он был хорошо сложен и ловок, имел открытое умное лицо и особенно красивые волосы – длинные, густые, русые, они завивались на концах в крутые колечки, и многие девушки только из-за этих волос сохли по нему.

– Лучше скажите, когда у нас-то теперь конунг будет? – спросил Ульв, которого сплетни не занимали. – Он чего, вернется в этом году или нет?