В конце весны по большой воде ушли два обоза: вниз по Великой – в Варяжское море, и вверх – тот, что стремился после долгого путешествия по рекам и озерам попасть на Днепр, а там и в Греческое море.
Увезли они главным образом лен.
Мы уже знали, что наш лен – лучший на всем белом свете, потому его и покупают везде: от Северных стран до Серкланда. Мы слышали много сказаний о берегинях-льняницах, объяснявших, почему лен у нас так хорош.
Потом-то я поняла: в наших краях и земли для него подходящие, и не слишком сухо, и света летом много. Но тогда мы считали, что сама Леля полила эту землю слезами из голубых своих глаз, когда тосковала по добру молодцу Дажьбогу и осенила серебряными своими волосами, пока ходила, искала его…
Созрела земляника, потом черника.
С нашими матерями, а то и бабкой Гоней (если в тот день у нее не сильно болела спина) мы ходили по рощам и лугам, собирая травы для окраски и лечения.
Весь месяц кресень, когда зелия имеют наибольшую силу, мы только этим и занимались.
Если баба Гоня в какой-то день не могла идти сама, мы приносили ей ствольник: дома кипятили воду, обливали свежие листья, заворачивали в ветошку и прикладывали к бабкиной спине – так ей становилось легче. А она всякий раз напоминала нам, что ствольник ядовит и чтоб мы были с ним очень осторожны.
После Купалы поспела черника, и мы стали приходить из леса с черными от ягод ртами. Мы с Эльгой очень любили бродить с туесками вокруг сосен, перебираясь от одной кочки к другой с грабилкой в руке; брат Аська ходил впереди нас и шевелил в черничнике палкой, чтобы выгнать змей, если они там затаились.
Мы рассказывали друг другу какие-то сказы, которые сочиняли на ходу, и иногда спорили, «как было дальше». Побеждала обычно Эльга: у нее уже тогда был такой вид, будто она лучше всех все знает, и с ней всегда соглашались не только я, но и Аська.
Вояна в то лето с нами не ходила: она стала достаточно взрослой, чтобы работать на сенокосе. Особенно усердствовать, как простых девок, ее не заставляли, чтобы личико солнцем не пожгло, но появляться на покосе ей было надо, а то слух пойдет, будто невеста никуда не годна.
Однажды мы так увлеклись, что забыли и про чернику.
На днях в веси Видолюбье, что неподалеку от нашего Варягина, произошел необычный случай: баба встретила прямо на дороге перед избами белку. А у бабы незадолго до этого умер взрослый сын. И вот вдруг сморил ее сон, и приснилось, будто сын ей говорит: «Иду в гости». Она вышла его встречать, глядь – белка: скачет прямо к дому. Не дошла немного и пропала. Потом искали в огороде, все гряды обшарили – не нашли.
Все думали, что это и был тот покойник, но Эльга не верила.
– Не приходят покойники белками! – твердила она. – Птицами ходят, и мышами, и змеями являются, а белками не могут!
– Но белки и в дом к людям не ходят! Как бы она из леса вышла?
– А может… – Эльга огляделась, будто подбирая для белки подходящую причину для такого путешествия, и замолчала.
И в тишине я осознала то же, что и она: мы тут вдвоем.
Исчезли и Аська, и баба Гоня, и Милутка, и Бобреня, с которыми мы пустились за ягодами.
Никого не видно.
– А где все? – спросила я.
Эльга промолчала.
– А куда идти? – опять спросила я.
Привыкнув, что Аська или баба Гоня нас приводят в лес и уводят обратно домой, мы не очень-то примечали, куда идем.
Заболтались и… заблудились?
– Давай покричим, – предложила она.
Мы покричали, но отклика не услышали и скоро умолкли: стоя вдвоем посреди леса, подавать голос было страшно. Но как же нас найдут, если мы будем молчать?
Пробрала дрожь: лес вокруг был таким огромным, а мы – такими маленькими…
Солнце спряталось, небо посерело.
Мы вдруг озябли: на нас были только сорочки с поясками да белые косынки на головах.
Навернулись слезы, захотелось заплакать.
Я посмотрела на Эльгу: она нахмурилась и явно крепилась. Тогда я сглотнула и постаралась утешиться: нас найдут.
– Кажется, нам… туда. – Эльга показала между двумя кочками, которые мы уже обобрали. – Я знаю! Смотри, где нет черники – значит мы там проходили. Так мы и найдем дорогу!
Я обрадовалась: как она здорово придумала!
Корзины уже казались тяжелыми, но бросить их мы не решились: получится, попусту сходили. И мы потихоньку двинулись через лес, внимательно оглядывая кочки и выбирая те, что были обобраны. Иногда мы расходились, но не далее чем шагов на семь-десять, чтобы не терять друг друга из виду.
– Иди сюда! – позвала меня Эльга. – Куда ты забилась?
– Ты иди сюда! Здесь все обобрано.
– Это здесь все обобрано, нужно сюда!
По привычке уступать первой я подошла: кустики на кочках перед ней тоже были пусты.
– Это не мы тут ходили, – заметила я. – Это обобрали уже давно.
– Ну, значит, ходил кто-то другой. И он тоже ведь пошел потом домой?
– А может, он живет вовсе не у нас?
– Ну и что? Найдем хоть какое жилье, а там нас выведут. Наших отцов все знают. А еще больше – деда Судогу!
Конечно, о княжеских внучках люди бы позаботились и проводили домой, но мы никак не могли решить, в какой стороне нам этих добрых людей искать.
Вдруг что-то зашевелилось в кустах в десятке шагов от нас: от неожиданности мы вздрогнули и я, кажется, даже взвизгнула.
Это что-то показалось нам огромным, мы в ужасе отшатнулись и прижались к сосне.
Лапы молодых елей раздвинулись, и перед нами очутился… медведь.
Увидев его огромную тушу в бурой шкуре и оскаленную пасть, я пискнула, крепко вцепилась в Эльгу и зажмурилась. Во мне еще живо было младенческое убеждение, что таким способом можно избавиться от любой беды.
Но Эльга оттолкнула меня, схватила с хвои кривой сук и с натугой подняла его перед собой.
– А ну, подойди! – воинственно выкрикнула она. – Ужо я тебя!