Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Лес на той стороне. Книга 2: Зеркало и чаша

Год написания книги
2006
<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
11 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Зимобор беспокоился о сестре, не представляя, где она, обиженная и гордая, может искать приюта. А если она намеревалась не просто спрятаться? А если у нее есть замыслы, идущие гораздо дальше? Он не хотел повторить ее ошибку – когда она просто приняла его исчезновение, не пытаясь разобраться как следует. Выяснить судьбу беглянки было необходимо, только непонятно – как.

Приняв клятву дружины и бояр, Зимобор простился со Столпомиром. Тот пошел назад в полотеские земли, дальше собирать свою дань.

А Зимобор двинулся к Смоленску. Он еще надеялся догнать Избрану по пути туда, но напрасно. Никаких ее следов на дороге не осталось. Никто из жителей не видел ни княгини, ни ее людей. Дружину из сорока варягов невозможно было спрятать или выдать за кого-то другого, и приходилось признать, что они просто здесь не проходили.

Поэтому Зимобор не слишком удивился, когда прибыл в Смоленск и обнаружил, что княгиню Избрану здесь не видели с тех пор, как войско ушло в поход. Власти там не имелось почти никакой, все дворы и усадьбы стояли с запертыми воротами, но непохоже было, чтобы кто-то хотя бы пытался собрать войско и дать какой-то отпор ожидаемым полотеским полкам.

Княжий двор был пуст, и только челядь жалась по углам, не зная, кому же она теперь принадлежит и есть ли у дома Твердичей хоть какой-нибудь хозяин.

На другой день Зимобор велел собрать вече, коротко рассказал о прошедших событиях, и смоляне без споров признали его своим князем. Еще через несколько дней перед глазами собравшихся Зимобору был вручен княжеский посох.

Но торжествовать у него не было ни времени, ни желания. Дел накопилось очень много, и самым важным из них было полюдье – без этого ни один князь не удержится у власти, потому что не сможет содержать дружину и дом. Приходилось торопиться, чтобы успеть обойти землю и вернуться в Смоленск до того, как вскроются реки, но мысль о пропавшей без вести сестре не давала ему покоя. Зимобор был в святилище Макоши и разговаривал со старой княгиней Дубравкой, но она только грозила ему небесными карами, не желая верить, что он никак не причастен к исчезновению Избраны. Судя по горестному виду старой княгини, она сама была в полном неведении о судьбе дочери.

Тогда он выбрал время и зашел в святилище Рода. Но и волхвы развели руками.

– Гадать по воде – дело женское! У нас только Громан умел! – сказал ему Здравен, нынешний верховный жрец. – А он-то вон теперь где…

– Где?

– А то ты не знаешь? – Жрец покосился на него недоверчиво и осуждающе.

– Да я-то не ясновидящий! Вяз червленый вам в ухо! – Зимобор досадливо хлопнул себя по колену. Все теперь хотели от него слишком много и сразу. – Что вы все на меня киваете, как будто я и есть Сварог, у меня четыре лика и я все стороны света разом вижу! Мне дружину кормить надо, в поход снаряжать, из людей дань выбивать, как будто не знаю, что им самим есть нечего. А не выбью, дружину и вас же кормить не смогу! То одно, то другое, а ты еще хочешь, чтобы я под землей видел!

– Вот, знаешь ведь, что он под землей!

– Что, умер? – Зимобор сел. – От чего? Давно? Ну, дела…

– Не умер. В порубе сидит. Сестра твоя его посадила.

– За что? – Зимобор был изумлен. Как ни хорошо он знал Избрану, такой отваги он от нее не ожидал.

– Диковину какую-то они не поделили. Она и велела его в поруб бросить.

– Ну, народ! – Зимобор вскочил и устремился вон, не попрощавшись. – И хоть бы кто сказал!

Вернувшись на княжий двор, он велел извлечь Громана из поруба, с облегчением убедившись, что тот все-таки жив. Когда жреца сводили в баню и привели в приличный вид, Зимобор позвал его к себе. Несмотря на худобу и сильный кашель, Громан выглядел весьма удовлетворенным. Бывший верховный жрец был явно рад, что его обидчица-княгиня исчезла, а смоленский престол занимает мужчина, на стороне которого он был с самого начала. Его предсказания оправдались, и он был даже горд, что так пострадал за них.

– Теперь обратятся к нам лики наших богов! – говорил он, покашливая, и вся дружина с напряжением и надеждой прислушивалась к его слабому, сиплому голосу. – Теперь истинная весна наступит. Ты, князь Зимобор, победил Марену, принес нам свет. Теперь найди себе жену достойную, и народ наш возродится.

– За женой я по весне поеду. Ты мне скажи, где мне теперь сестру искать? Уж не у Марены ли она сама?

– Увезла она зеркало?

– Какое зеркало?

– А такое, из-за которого я в порубе очутился. Глянул бы ты в него – сразу бы ее увидел.

– Не знаю я никакого зеркала, – устало ответил Зимобор. Только волшебства ему теперь не хватало для полного счастья! – А как-нибудь иначе можно узнать, где она и что с ней? Ты, отец, по воде гадать умеешь – поищи ее.

– Поищу. – Громан кивнул и закашлялся. – Завтра на заре приходи.

Громан уковылял в святилище, Зимобор задумчиво смотрел ему вслед. За прошедшие месяцы Здравен освоился на месте старшего жреца, и что теперь делать – смещать его и возвращать должность Громану? Которого предпочесть, которого обидеть? Уж хоть бы святилище как-нибудь само уладило свои дела!

И Зимобор опять вздохнул, вспоминая Избрану. Сколько сложностей она ему создала – и конца им пока не предвиделось.

На заре он уже стучался в ворота святилища. В храме горел огонь перед идолом, золотой щит Перуна был вынут из сундука и лежал перед огнем. Рядом ждал Громан.

– Говорил я со Перуном, – кашляя, сказал он. После освобождения из поруба он кашлял беспрестанно, и Зимобор вдруг понял, что старик уже совсем скоро лично встретится со своим богом и волноваться из-за должности верховного жреца не станет. – Вода не знает, где твоя сестра, а огонь знает. Огонь видел ее. А Перун говорит: не оставляй Марену на свободе, одержал победу – закрепи. А не то она опять скоро в силу войдет и на черного коня сядет. В руках ее – меч. Сейчас покажу тебе ее. Смотри.

Старик пошевелил дрова в очаге, пламя вспыхнуло ярче, огненный свет залил поверхность золотого щита. Круглые бляшки сверкали так ярко, что сливались в сплошное солнечное сияние и смотреть на них было больно. Зимобор невольно зажмурился, перед глазами поплыли огненные пятна в черноте, и вдруг откуда-то появилась картина. Он увидел белую фигуру, похожую на лебедя с поднятыми крыльями, но у этого лебедя была человеческая голова с длинной девичьей косой, и он сразу узнал Избрану. Он не мог разглядеть ее лица, но все в этой белой фигуре, такой сильной, светлой, легкой, но при этом твердой и целеустремленной, напоминало Избрану. Это была сама ее душа, сама ее сущность, не привыкшая отступать и сдаваться, всегда устремленная вверх и вперед.

Перед ней тоже пылал огонь, бросая отблески на золоченый идол, который казался еще больше и внушительнее, чем бывает даже в княжеских святилищах. А в руке девушка-лебедь держала меч, похожий на застывшую молнию, – не то посвящая его золотому идолу, не то получив от него же.

Все потемнело. Видение исчезло.

– Ну, что видел? – услышал он голос Громана.

– Видел… ее… – Зимобор даже не сразу вспомнил имя своей сестры. – Избрану. И в руках у нее меч…

– А я тебе что говорю? Меч Перуна она потеряла, а меч Марены нашла.

– Но это не меч Марены. Он был светлым. Огненным. Как этот, – Зимобор кивнул на сундук, где хранилось священное оружие божества. – И где она? Неужели у… у нее?

В храме Перуна он не решился произнести имя Матери Мертвых, хотя и не верил, что Избрана действительно там.

– Где? – Громан покачал головой и снова закашлялся. – Много хочешь от богов, сынок… Княже. Тебе, может, то показали, чего еще нет, а только будет. Тебе судьбу показали, а ты – где? Тут тебе не судилище с видоками. Боги путь лучом по небу указывают, а по земле сам иди, ногами все буераки ощупывай.

* * *

Но как ни хотелось Зимобору поскорее узнать, где же его сестра и что с ней, думать о ней было некогда. Нужно было срочно собирать дружину для полюдья. После всех этих событий дружинные избы поопустели: кто-то в недобрый час оказался убит или покалечен, кто-то из сторонников Зимобора был выслан Избраной подальше и еще не успел узнать о переменах и вернуться, а кто-то из сторонников Избраны, наоборот, не захотел служить Зимобору и уехал, не ожидая от нового князя ничего хорошего для себя. Из четырех десятков своей ближней дружины Зимобор с трудом собрал два, еще два дали остатки дружины князя Велебора. Боярский сын Ранослав, служивший Избране, теперь охотно принес клятву верности Зимобору, вызвался идти с ним в полюдье и снарядил три десятка собственных кметей. Красовита сам Зимобор пригласил его сопровождать – как доказательство того, что Секач с сыном не держат зла на нового князя и искренне готовы ему служить. Красовит согласился и тоже снарядил в дорогу три десятка кметей. Еще по полтора-два десятка привели бояре Корочун и Любиша, а в посаде староста Предвар собрал четыре десятка воев. Еще полсотни удалось набрать в ближайших к Смоленску поселениях. Мужики довольно охотно шли в поход – зимой дома было делать нечего, только напрасно проедать хлеб, а князь обещал кормить в пути и выделить каждому долю собранного.

Таким образом, для полюдья собралась дружина больше двух с половиной сотен человек. Не так много, чтобы воевать с чужой землей, но для похода по своей должно было хватить даже в этот трудный год.

Обыкновенно смоленские князья, отправляясь в полюдье, поднимались вверх по Днепру до реки Осьмы, от Осьмы по притоку спускались к верховьям Десны, там сушей шли до реки Хмары, по Хмаре спускались до Сожи, а по той поднимались до самых истоков, откуда оставалось сухим путем до Смоленска около пяти верст. С Каспли, где стояли погосты, дань присылали сами тамошние бояре. Полюдье занимало около месяца. По древнему обычаю, племя добровольно подносило своему князю дары – зерно, мед, меха, лен, выплавленное железо, всякие припасы, нужные для содержания дома и дружины. И то, что эти добровольные дары надо давать не когда хочется, а каждый год, тоже считалось одним из непреложных древних установлений. Ведь что такое племя без князя, князь без дружины, а дружина без хлеба и оружия? Но Зимобор понимал, что после двух голодных годов полуразоренное население вовсе не жаждет расставаться с припасами и это полюдье будет больше похоже на военный поход.

Все его худшие ожидания оправдались. Еще на Днепре, где через каждый переход стояли погосты, все пути были многократно исхожены, а население покорно, ни в одном погосте князь не получил положенного спокойно и сполна. Тиуны показывали ему в лучшем случае половину того, что собирали прежде, и разводили руками. Зимобор понимал, что больше взять действительно негде. Припасов было так мало, что в каждом погосте останавливались на лишних несколько дней: собрав небогатую дань, кмети разъезжались по лесам на охоту и забрасывали рыбачьи снасти под речной лед, чтобы хватило еды на следующий переход. Иначе все собранное пришлось бы проесть по пути и полюдье превратилось бы в совершенно напрасную двухмесячную прогулку по зимним лесам.

В самых верховьях Днепра стало труднее. Погостов здесь не было, на ночлег приходилось останавливаться в селах или вовсе на опушках леса. Кмети и вои рубили жердины, устраивали себе шалаши, покрывали их еловым лапником и закидывали снегом, сооружая подобие берлоги, набивались туда как можно плотнее и согревались собственным дыханием. Дозорные всю ночь жгли костры, а утром несколько десятков отправлялось на охоту, выслеживать по свежему снегу лосей, оленей, кабанов. Удачей было найти медвежью берлогу: этакой тушей, отъевшейся за лето и осень, можно было накормить разом всю дружину, а медвежьим жиром растереть простудившихся. Правда, медведи добром не сдавались, поэтому на охоте Зимобор потерял одного человека, да еще Предвару, удалому не по годам, лесной хозяин чуть не вырвал глаз.

На Вазузе полюдье встречали хмуро, почти как врагов. Сюда смоленский князь захаживал редко. Люди жили небольшими родовыми поселками, пахали пашню, били зверя, собирали мед, ловили рыбу, плавили железо. Когда род слишком разрастался и с ближайших угодий прокормить себя уже не мог, семейство младшего сына отделялось и уходило дальше в леса – снова корчевать деревья, палить и пахать. Благодаря этому все население каждого поселка, состоявшего обычно из пяти-семи, иногда десятка дворов, действительно было в родстве между собой и почитало общего предка – того, кто несколько десятилетий назад привел сюда род. Потомки этого предка, жившие в пределах досягаемости друг друга, назывались гнездом. Каждое гнездо насчитывало по несколько поселков, где два-три, а где и больше десятка. Гнезда находились на расстоянии дневного перехода одно от другого, благодаря чему возле гнезд было удобно ставить погосты. Но в этой малоосвоенной смоленскими князьями земле до погостов было еще далеко. Спасибо, что дружине позволялось пройти, не прокладывая себе дорогу мечами.

Каждый из здешних жителей душой и телом был во власти своих собственных старейшин, родных дедов и дядек, которые и решали, советуясь с толковыми головами, все дела, и судили споры. Поэтому никакой другой власти тут не требовалось и не имелось. Если возникали дела, касающиеся нескольких поселков, то их обсуждали на праздничных сборах возле гнездовых святилищ. Порой вспыхивали споры из-за угодий, и тогда начинались долгие рассуждения и воспоминания, «чей топор первым в том лесу ходил». Если разговоры не помогали, мужики, случалось, брались за те самые топоры. Но это опять же все между собой, и роды вовсе не жаждали, чтобы править ими взялся кто-то со стороны. Родовые предания сохранили память о древних князьях, и из уважения к ним кривичи не могли открыто отказать князю в дарах, которые приносили ему их предки, но и давать их совсем не стремились.

– Нет у нас хлеба, княже, не взыщи, – отвечали старосты, сурово хмурясь и не глядя в глаза. – Сам знаешь, какие дурные годы Род послал, – сами лебеду едим.

– Ну, поделитесь лебедой, нам и то сгодится, – отвечал Зимобор, и кмети начинали поиски.

Под злобными взглядами смердов перетряхивали погреба, амбары, хлевы. Из зерновых ям, прикрытых соломой и засыпанных землей, выгребались все запасы, и Зимобор, приказав все перевесить и перемерить, забирал десятую часть.

<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 >>
На страницу:
11 из 15