След черного волка

– Думаешь у нас тут найти?

– А вдруг повезет?

– Может быть, – многозначительно ответила Лютава.

Они смотрели в глаза друг другу; Лютава едва дышала от волнения, но и Зимобор явно был растревожен этой встречей. В глазах его отражалось напряженное внимание, будто он вдруг заподозрил, что все куда сложнее, чем казалось.

Или он тоже ищет звезду у нее во лбу? Ожидал встретить голубоглазую деву, с румянцем, будто заря, и волосами будто из солнечных лучей, а теперь не может узнать ее в волхве, покрытой волчьей шкурой?

От этой мысли Лютаве стало смешно. Похоже, Зимоборов дух-покровитель так же водит его в тумане, как Радомир – ее: по невесту послал, а куда – не сказал.

Видя, что она смеется, Зимобор охотно засмеялся тоже, и ей стало легче.

– Пора мне, – выговорила Лютава, очень боясь, что кто-нибудь ее спросит о причине хохота. – Увидимся еще, княже. Как поедешь мимо – заходи в гости.

– Где же ты живешь? – Зимобор взял ее за руку, будто хотел задержать.

– Вниз по Угре. – Лютава отняла руку. – Не минуешь нас. А если что, мы встречать вышлем.

И выбежала наружу, быстро поклонившись Даровою и его боярыне.

Родима околачивался возле избы, ожидая ее. Лютава проскользнула мимо и кивнула ему на ходу. Пробравшись через двор – теперь здесь стало еще теснее, так как вернулась ездившая с Зимобором часть дружины, – они вскоре оказались в селище, где возле Осенникова тына дожидались их лыжи. Смоляне смотрели им вслед. Но уже вечерело, и вскоре две проворные фигурки на лыжах канули в снеговую тьму.

* * *

Всю дорогу Лютава бежала как могла быстро, будто за ней гнались. Она не боялась, что кто-то станет ее преследовать, но от кипевшего в крови возбуждения хотелось не просто бежать, а лететь. Теперь и впрямь случилось нечто, что изменит всю ее жизнь, и ее терзали одновременно жажда будущего, прихода которого она так долго ждала, и нежелание расставаться с прошлым. Ее властно тянуло в две стороны, и она неслась, будто метель, стараясь убежать от этого разлада.

Уже настолько стемнело, что без Родимы Лютаве нелегко было бы найти Ревунову заимку. Там никто не спал, ожидая ее; едва они приблизились, как дверь избенки открылась и ей навстречу вышел Лютомер. С хохотом она бросилась ему на шею, но чуть не упала, запутавшись в лыжах, и уцепилась за него. Лютомер поднял ее, оторвал от земли и крепко прижал к себе, будто не надеялся больше увидеть. И только потом поставил, присел рядом и стал отвязывать лыжи с ее черевьев.

Когда ее привели в избу, отогрели и напоили горячим отваром хвои с земляничным листом, Лютава наконец смогла хоть что-то рассказать. И сама поразилась: как много впечатлений она вынесла из своего похода в Селиборль и как мало сведений! Она повидала князя Зимобора и убедилась, что он хороший человек… ей так показалось. Она могла подробно описать его внешность и повадку, но не выяснила ничего, что было действительно важно: по праву ли он называет себя князем днепровских кривичей, как разобрался со своей сестрой Избраной и куда она делась, зачем собирает дань сам? На уме у Лютавы было лишь то, что Зимобор, подобно ей, ищет свою судьбу и что ей очень нравится такая судьба, какую он воплощает. Собственно, за этим она и ходила. Его облик, речь, взгляд переполняли ее мысли, не оставив места ни для чего другого.

– Это он! – твердила она. – Я знаю, это он!

– Ладно, давай спать! – велел Лютомер, послушав ее довольно бессвязные восклицания. – Завтра до зари пойдем назад в Доброхотин, а там, пожалуй, мы с Богоней сами с Зимобором повидаемся.

– Хвалис-то хоть у него? – спросил Чащоба.

– Нет. Там никто про него не знает… кажется. Зато я видела его невесту! – вспомнила Лютава.

– Чью?

– Да Хвалиса!

Наконец-то она сумела поведать нечто стоящее: насчет Игрельки. Даже показала перстень Замили.

– О боги! – Лютомер прижал ладонь ко лбу. – Вот почему Оклада так расхрабрился! Он себя видел уже тестем угрянского князя! Нет, не будет мне покоя, пока я этого зайца не выловлю! Да, а Мирушу ты видела? Она тоже там?

Но, посмотрев на сестру, Лютомер обнаружил, что она уже спит…

Глава 3

– Объявилась ваша пропажа, – усмехнулся боярин Держигость, встречая Лютомера с сестрой и бойниками перед воротами Доброхотина.

В городце они сразу увидели Хвалиса: с матерью и Толигой он стоял перед дверью обчины. Не очень-то он жаждал этой встречи, но бежать было больше некуда. Необходимость защитить мать придала ему духу; он не был трусом, он лишь вечно сомневался в себе и своем достоинстве, в котором ему отказывали с самого рождения. Но достоинство, в отличие от смелости, можно добыть в борьбе.

Глядя, как из ворот вала на площадку городища затекает эта стая – два десятка серых волчьих шкур, – Хвалис испытывал не страх, а только досаду и ненависть. Вот эти два лица впереди – такие схожие меж собой, со своими серыми волчьими глазами. Целых полгода он был от них свободен и надеялся стать человеком не хуже других. Но вот все надежды рухнули, а волки снова здесь – пригнали его мать, будто косулю, и сами явились по следу. Хвалис не мог обвинить детей Велезоры в разорении Верховражья и гибели Оклады, но не мог и избавиться от чувства, что и в этом, как во всех невзгодах его жизни, виноваты они.

Лютомер незаметно сжал руку Лютавы. Это означало повеление молчать: он будет говорить сам.

– Будь жив, младший брат, – кивнул Лютомер Хвалису. – Не скажу, что рад тебя видеть, но нынче не время старые раздоры вспоминать. Знаешь уже, что пришел к нам смолянский князь с войском?

– Будь жив, старший брат. – Хвалис с явным усилием заставил себя поклониться.

– Идемте в обчину. – Лютомер обернулся к Держигостю: – И старейшину созови. Буду с людьми говорить.

Знаком показав, что к Хвалису и его спутникам приглашение тоже относится, Лютомер прошел в обчину. Лютава тайком рассматривала Хвалиса: она не видела его полгода, и теперь ей казалось, что он сильно изменился. Даже как будто стал повыше ростом. Может, причиной тому сорочка с непривычной вышивкой – невестин подарок на обручение. Сам Хвалис за полгода вольной жизни среди людей, которые уважительно именовали его княжичем и даже видели в нем, возможно, своего будущего господина, переменился. Он будто поднял голову и теперь смотрел не исподлобья, а открыто и гордо. Пожалуй, это ему шло.

Лютомер сел и положил руки на стол. Пока все собирались и рассаживались, он молчал и вертел в пальцах что-то маленькое. Приглядевшись, Хвалис переменился в лице: он узнал хазарский перстень с сардием – дар своей матери, которым обручился с дочерью Оклады.

– Откуда это у тебя? – Он подался к Лютомеру, пытаясь выхватить из его руки перстень, но тот с истинно звериным проворством сжал его в кулаке и так глянул на младшего брата, что тот опомнился и отошел.

– Сейчас все узнаешь, – с прежним высокомерием ответил Лютомер, давая понять, что Хвалису придется подождать более уважаемых людей.

Покраснев от досады, тот сел возле матери. На лице Замили сменяли друг друга то гордое, то жалобное выражение. Она никак не могла решить, кто она сейчас: любимая жена хворающего князя и мать его наследника или же бедная одинокая женщина, которую со всех сторон обступили беды.

– Смолянский князь Зимобор – старший сын Велебора, но дань берет он не по закону, – начал Лютомер, когда все уселись и выжидательно уставились на него. Здесь были старейшины Доброхотина, жители округи и беженцы со стороны Жижалы, включая дружину, которую сам Оклада собрал для Хвалиса. – Послов он к нам не слал, об утверждении на столе отца не объявлял, старых докончаний с малыми князьями не подтверждал. А потому мы, угряне, имеем право в дани ему отказать. Он об этом знает, поэтому пришел в землю нашу с войском. У старейшин берет детей в залог и с собой в Смолянск увозит. В Верховражье боярина Окладу, его людей в битве убили, и взяты у Оклады двое детей: дочь Игрелька и сын Переслав. Также и у других старейшин взято еще четверо отроков.

Об этом Лютомер узнал не от Лютавы, а от Родимы, который не зря болтался в Селиборле по двору и там повстречал знакомого ему Переслава.

При упоминании Игрельки Хвалис снова переменился в лице и невольно вскочил. Девушка нравилась ему, и он охотно дал согласие на ней жениться; но главное, в ней заключались его надежды на поддержку и куда лучшее будущее, чем ждало в Ратиславле.

– Моя сестра видела в Селиборле Окладину дочь и говорила с ней. – Лютомер оглянулся на Лютаву, и та кивнула. – Вот перстень обручальный! – Лютомер поднял кольцо с сардием, чтобы всем было видно. – Прислала она его назад своему жениху, Хвалиславу, моему меньшому брату, и велела сказать: нет у нее отца более, что обручил их, и везут ее, полонянку, в Смолянск, там за иного мужа хотят выдать. Поклон свой передала прощальный, просила лихим словом не поминать.

И пустил перстень катиться по столу в сторону Хвалиса: тот едва успел поймать.

По обчине пролетел тревожный и недовольный гул.

– Что делать будем, угряне? – Лютомер возвысил голос и обвел пристальным взглядом бородатые лица старейшин, среди которых яркими пятнами светлели лица Замили и ее сына. – Признаем поборы незаконные? Будем отдавать детей, дочерей и сынов наших смолянам в холопы? Стерпим бесчестье?

Лютава сидела, застыв от изумления. Понимая, куда клонит Лютомер, она не понимала, почему он это делает. Зачем толкает угрян к войне со смолянами?

– Я не стерплю этого! – Хвалис вскочил, сжимая в кулаке перстень. – Я освобожу мою невесту! И отомщу за ее отца.

– Вот это уже дело! – Лютомер наклонился над столом в его сторону. – Если ты сделаешь это, я буду знать, что ты не мальчишка, которому лишь бы подглядеть, как девки купаются. Если ты отомстишь за смерть Оклады и вернешь его дочь, то я признаю твое право на все его наследство. Понимаешь? Ты будешь боярином Верховражья, и я поддержу тебя против всех, кто пожелает твое право оспорить.

Народ снова загудел, но уже скорее одобрительно. Оклада, известный заносчивым и вздорным нравом, никому тут не нравился. Но близкие к Лютомеру люди были равно изумлены: и Лютава, и стая, и сам Хвалис. Всю свою жизнь Хвалис слышал лишь о том, что ему не положено и недоступно. Сейчас сам старший брат, его главный соперник, вслух и при людях объявил, что он, Хвалис, имеет кое-какие права! И согласился эти права не только признать, но и поддержать.

– Я клянусь! – Хвалис поднял руку с зажатым в ней перстнем, призывая богов в свидетели. – Я освобожу мою невесту и отомщу за смерть ее отца. Или пусть я погибну!