Княгиня Ольга. Львы Золотого царства

Эльга оглянулась на своих спутниц: глаза у всех как блюдца. Женщины едва смели перешептываться. «А видела, какое у нее… вот красота-то! А венец видела? А обручья? А черевьи? Серьги какие – как только уши не оборвутся! Ой, матушки…». Володея неудержимо икала. Невозмутимый прислужник-евнух поднес ей в золоченом кубке вина, разбавленного водой.

У Эльги тоже мелькали перед глазами то узоры мозаичного пола, то гладкие бока мраморных столпов, то самоцветные узоры венцов. Но сильнее всего мучило волнение: придут за ней сейчас, не придут? Вроде уговорились твердо, но кто их знает, этих греков?

* * *

Три княгини закончили завтракать – то есть повозили ложками в каше и велели убирать. Уныло обозрели стол, будто надеялись найти там ставшие привычными греческие сырные пирожки с укропом, сладкую ягоду-сику, оливки…

– Вот, – вздохнула Володея. – Приехали…

– Это вы приехали, – отозвалась Прибыслава. – А мне еще месяц вверх по Днепру грести.

– Все равно: теперь уж, считай, дома.

– Надо за дела приниматься, – подхватила Эльга, сама толком не зная, какие у нее теперь есть дела.

Не верилось, что все кончилось. Остались далеко позади беломраморные столпы, расписные стены, цветные узоры полов… Настала прежняя жизнь, но все никак не удавалось войти в нее душой. Будто душа осталась за Греческим морем… там, где они вновь родились во Иисусе Христе… Эльга даже испугалась: а вдруг с такой душой уже нельзя жить на старом месте? Да нет, другие же христиане живут. Отец Ригор, вон, живет и Богу служит, Олег Предславич живет, Аудун и другие купцы. Правда, им бывает нелегко, но ведь путь Христа избирают не ради легкой жизни на земле. Совсем наборот…

– Надо Ригору велеть молебен справить, – сообразила Эльга. – За наше возвращение.

– Думаешь, услышит? – Прибыслава с недоумением подняла глаза.

Эльга вслед за ней посмотрела вверх – на черную, закопченную кровлю избы.

За этот год они привыкли видеть Бога – в куполах константинопольских церквей и храмов, невообразимо высоких и все же открывающих незримые тайны небес для взора смертных. Сплошь покрытых золотом, источавших сияние, с образами самого Бога и святых. Там Богородица – Кириа тон Уранон, Владычица Небесная, – в синем мафории держала на коленях младенца Иисуса, или взрослый, бородатый Иисус поднимал персты для благословения. И свет через верхние окна проходил особенный – небесный свет, сам как ласка божества… Если посмотришь туда подольше, сияние небесного золота начнет затягивать. Там Бог был очень близко…

Но увидеть его через эту черноту?

Эльга опустила голову.

– Услышит, – твердо сказала она. – Бог вездесущ, разве забыли, чему учили? Он пребывает везде. И здесь. Он везде, где есть христиане. Теперь здесь есть мы, а значит, и Он тоже.

Княгини промолчали, но Эльга сама знала, что не совсем права. Бог везде. Даже там, где вовсе нет людей. Даже там, где вовсе нет ничего. Даже когда сама земля была безвидна и пуста, и тьма висела над бездной – Дух Божий уже носился над водою. И уж конечно, он есть и в тех краях, где о Нем до сих пор не ведают.

Она знала это, но не могла поверить полностью. Она помнила… В той далекой тьме, откуда она бежала… Был лес, и вросшая в землю избушка, и старый тын с выбеленными временем коровьими черепами на кольях… Была сгорбленная старуха-птица в огромной берестяной личине, самолепный горшочек киселя, ложка из кости, при виде которой невольно думалось: человечья… Бога золотых сводов там не было.

«А ты помнишь, архонтисса, каковы смертные грехи, что человека от Бога отдаляют и благодати лишают?» – как-то в одну из их бесед, уже после крещения, спросил ее патриарх Полиевкт.

«Помню», – на память Эльга не жаловалась.

«А первый какой?»

«Гордыня».

«А почему?»

Она промолчала, ожидая, что он сам ответит.

«Подумай», – сказал он вместо этого.

Эльга часто думала об этом…

– Надо собираться, – она встала. – Пойду невестку проведаю. Хотите со мной?

Конечно, они хотели. Но сначала все вместе разобрали пару укладок и выбрали подарки. Эльга привезла много всего, предназначенного нарочно для невестки: иной раз откладывала для нее самое лучшее, отказываясь сама. Пару лет назад, еще до путешествия, Эльга надеялась женить сына на Горяне Олеговне, тогда уже стремившейся к обретению вечной жизни во Христе. И не без мысли, что жена и мать вместе скорее уговорят Святослава, чем только мать. Но судьба опрокинула расчеты: Святослав поехал за невестой для брата, а привез жену для себя. Ту самую, с которой был заглазно обручен с отрочества, но которую ему пришлось почти в последний миг выхватить из рук немолодого полоцкого князя – мало что не с дракой.

За тот год, что до отъезда в Греческое царство они прожили уже новой семьей, Эльга поняла: Святослав любит молодую жену и прислушивается к ней. Но Прияслава не из тех жен, кто станет склонять мужа к греческой вере. Внучка знаменитой в Смолянской земле колдуньи Рагноры, Прияна имела прозвище Кощеева невеста и, как рассказывали, еще в детстве побывала на том свете. Начинать имело смысл с нее самой. И, не в силах доставить к ней Святую Софию и красоты Мега Палатиона, Эльга привезла мелочи: паволоки, ожерелья, ларчики, гребни, чаши…

По пути на Олегову гору, где на старом княжьем дворе жил Святослав с семьей, три княгини приободрились. Народ радостно приветствовал их, и при виде знакомых гор и берегов оживали в памяти все ощущения прежней жизни. С каждым шагом Эльга все более чувствовала себя дома. Но, вот странность: в Константинополе она томилась и скучала по Киеву, а теперь, едва ступив на берег Почайны, затосковала о белом мармаросе палатионов, мощеных форумах, высоченных столпах и расписных храмах… Какие они разные, Царьград и Киев, будто небо и земля. И, будто земля и небо, нужны человеку оба.

Олегов двор приветствовал ее ревом дружины. Гриди повалили ей навстречу всей толпой, так что она в невольном испуге отшатнулась и засмеялась: они засмеялись тоже и сами стали осаживать друг друга: не стопчи княгиню, тюлень! При виде знакомых лиц у Эльги навернулись слезы от радости: иных она знала очень много лет, еще с Ингваровых времен. Вот Улеб – сын Уты, вернувшийся домой на полгода раньше, кинулся к ней с объятиями, позади него кланяются рыжий Стейнкиль, Радольв, Градимир, лохматый здоровяк Икмоша со своими братьями и приятелями.

– Княгиня! – неслось со всех сторон.

– Родная наша!

– Заждались мы тебя!

– Слава Тору!

Отроки тянули руки, пытаясь прикоснуться к ее платью. Со всех сторон ее окружали смеющиеся лица, летели восклицания на славянском и северном языке.

– Да пустите! – Через толпу пробился Мистина, оказавшийся здесь раньше них. – Княгиня внука еще не видела, дайте ей пройти!

Гриди расступились, позволяя Мистине подойти и самому снять Эльгу с коня. На шум вышел Святослав, обнял мать, и наконец Эльга прошла в избу. На миг остановилась за порогом. В этом доме она когда-то прожила двенадцать лет – почти всю свою замужнюю жизнь. Но все убранство составляли незнакомые вещи. Поколения сменяются, будто времена года, придавая новый облик прежним местам. И сейчас Эльга ясно увидела: колесо судьбы уже вынесло ее в осень, а здесь, в ее прежнем гнезде, воцарилось чье-то чужое лето. Посуда, рушники и укладки Прияна привезла как приданое, от прежнего хозяйства Эльги остались только лавки да полки, и по всему ощущалось, что это жилье теперь чужое. До отъезда она не так сильно ощущала эту перемену. Даже пахло по-другому: остро и резко благоухали развешанные по стенам метелки полыни, мяты, душицы, до которых Прияна была большая охотница.

Занавесь у постели висела чужая. И все же вспомнился Ингвар – его серые глаза, рыжеватая бородка, складки между крыльями носа и углами рта, шрам галочкой на переносице, заходящий на бровь… В спокойные часы вид у него бывал такой простецкий – будто пастух у стада, – но в мгновения опасности в простых чертах проступал воин, решительный и умеющий быть жестким. Способный послать людей на смерть и самому без колебаний пойти впереди них.

Вдруг накатила жуть от ощущения пропасти, распахнутой между ними. Все эти восемь лет покойный муж отходил в воспоминаниях Эльги все дальше и дальше, постепенно слабело ощущение его присутствия, которое в первое время было таким мощным, что, казалось, можно протянуть руку куда-то в пространство и коснуться его плеча.

Но сейчас Эльга всей кожей ощутила: связь порвана совсем. Огляделась, надеясь видом знакомых стен и лавок оживить воспоминания. Но наткнулась взглядом на резную деревянную зыбку, подвешенную к матице, и мысли перескочили на другое.

Зыбка была та самая – старая, в которой они с Добретой качали Святослава, потом со Скрябкой – Браню. Потом ее за ненадобностью надолго убрали в клеть, а перед отъездом в греки Эльга послала ее Прияне. И вот в ней снова кто-то поселился – плыл в своей первой лодье по волнам времени новый будущий князь Ингварова рода.

Навстречу ей уже шла Прияна, распахнув объятия:

– Жива будь, матушка!

Все соглашались, что жена Святославу нашлась под стать: рослая, крепкая, красивая, бойкого ума и решительного нрава. По отцу, покойному смолянскому князю Сверкеру, Прияслава происходила сразу от двух правящих родов свейских и нурманских земель, а по матери – от старинного рода смолянских князей Велеборовичей. Рожденный ею сын любым из русов, как славян, так и варягов, безоговорочно признавался законным наследником Святослава, Ингвара и Олега Вещего. А также полноправным владыкой любых других земель, до которых в будущем сумеет дотянуться мечом.

– Здорова ли? Хорошо ли доехали? – Прияна обняла свекровь, сколько позволял выпирающий живот. – Как там греки?

– Ну, показывай хлебы свои! – обняв ее в ответ, Эльга нетерпеливо огляделась. – Хорошо ли упекся?

Прияна сделала знак челядинке, и та вынула из колыбели дитя. Первенцу Святослава был уже без малого год. Смеясь от радости, Эльга взяла его на руки, поцеловала в теплое темечко, прижалась к нему щекой. Из глаз побежали слезы, в груди что-то жгло и переворачивалось от острого чувства счастья.

Внук! Ей хотелось кричать на весь свет: у меня внук, мальчик, наследник! Снова и снова она целовала младенческое личико, скривившееся в плаче: маленький Яр еще не знал бабушку и рассердился, что его разбудили. И она плакала вместе с ним, смеясь в то же время.

Кажется, даже собственному сыну она так не радовалась. Конечно, двадцать лет назад она знала, как важно родить мужу наследника, особенно еще и потому, что слишком беспокоилась, а выйдет ли у нее – разорвавшей связи с родом, оскорбившей богов и чуров, которые в ответ могли бросить ее без помощи. Но тогда беременность, мучения тяжелых родов, волнение, выживет ли дитя, истомили ее и не оставили сил на радость. А теперь она, без страданий и трудов, в один миг получила готового мальчика – крепенького и здорового. И он такой хорошенький! Впрочем, чему дивиться, если оба его родителя хороши собой?