Орел и Дракон

– В последний раз я ее видел два года назад на шее у Ингви конунга, брата Сигурда конунга. А он отправился во Франкию. Но там, слышно, у них не очень хорошие дела. Рагнфрид Железный, говорят, погиб, то ли утонул в море, то ли сам умер, а что с Ингви конунгом, с которым они вместе туда пошли, я и не знаю. Так что можешь надеяться, Вемунд харсир, что твоя гривна будет единственной и не имеющей себе равных! Но уж не обессудь, если выйдет не совсем то. С такой тонкой работой мои глаза уже не совладают, а Кальв хоть и довольно толковый парень, но больше по части железа. Золото его не слишком любит. Да и где ему набраться опыта работать по золоту, при нынешних-то делах… Вот когда Рагнар конунг, Рагнар Кожаные Штаны, приходил из похода, то золота было как песка морского, а молодая рабыня стоила всего три или четыре эйрира серебром. Вот какие люди раньше были… Теперь таких не делают.

Уговорились на том, что Вемунд привезет свои три марки золота, когда вернется. Конечно, хотелось бы идти в новый поход уже с воплощенной в золоте «удачей» на груди, но такая сложная работа требует времени, а харсир, пришедший с целым войском, не может долго ждать.

Таким образом, новая и основная цель похода была определена. Им даже повезло в том, что Ингви сын Сигимара, а с ним и Золотой Дракон, отправились не в Британию, а во Франкию. Торир Верный бывал на Рейне с Хальвданом конунгом и кое-что помнил об этой стране, да и добычу там, если повезет, можно взять очень богатую. Имея три десятка кораблей, ждать попутчиков уже было излишеством, и смалёндцы отплыли на юго-запад с первым же подходящим ветром.

Путь их продолжался около трех недель. Они прошли проливами между датскими островами, на каждом из которых и сейчас еще сидел свой местный конунг. Слиа-фьорд и Хейдабьюр остался южнее, и как ни хотелось сыновьям Хальвдана увидеть этот легендарный для них вик, посещать его было еще не время. Они прошли вдоль берегов Фризии, некогда столь славной своими торговцами и мореходами, а сейчас опустевшей и одичавшей: за годы борьбы с королями франков за свою свободу и набегов с Севера она утратила почти все, что когда-то имела. Знаменитый вик Дорестад, отец всех северных виков, разграбленный дважды за три года и еще не оправившийся от ударов, был малолюден, прежнего оживления не наблюдалось.

Далее началась Фландрия, тоже хорошо известная северным мореходам. Известность эта выражалась в том, что при виде знакомых кораблей местное население, и без того немногочисленное, стремительно разбегалось. А ведь смалёндцы не делали им ничего плохого – лишь несколько раз забирали скот, высаживаясь на берег, но ведь обычный «береговой удар» нападением не считается. Однако, от скандинавов здесь не ждали ничего хорошего, и найти кого-нибудь, чтобы спросить дорогу, удавалось с трудом.

В устьях больших местных рек они не раз натыкались на корабли и станы людей, говоривших на северном языке. На островах в устьях рек те устраивались надолго и свозили сюда добычу и пленных, приобретаемых в прилежащих странах, прежде чем отправиться восвояси. На мысах и островах за последние годы выросли настоящие крепости, окруженные земляными валами и частоколами, и сыновья Хальвдана предпочитали не останавливаться на ночлег поблизости от этих разбойничьих гнезд. При виде войска на тридцати кораблях викинги обычно трубили тревогу и на всякий случай изготавливались к битве. Друг от друга искателям славы и добычи тоже не приходилось ждать добра. Но первым в драку никто не лез, и сыновья Хальвдана тоже воздерживались, помня, что основная цель их похода не в этом.

Если был случай вступить в переговоры, они обязательно задавали вопрос об Ингви сыне Сигимара. Сведения поступали противоречивые. Кто-то называл Сену, кто-то Сомму, а кто-то и вовсе уверял, что свейские конунги еще в прошлом году ушли отсюда в Ирландию или Британию. Даны из Сканей, устроившиеся лагерь на Маасе, уверяли, что Ингви конунг застрял почти в самом сердце Франкии, осаждая их столицу, и сражается там с самим королем франков. Сыновья Хальвдана не знали, кому верить. Да и стоило ли верить хоть кому-то? Вемунд харсир был убежден, что правды им никто не скажет. Сведения о стране и о соперниках стоят дорого. Ведь чтобы точно знать, где находятся торговые места, города и богатые монастыри, а также где можно наткнуться на сильное сопротивление, многие конунги сперва засылают разведчиков, которые годами под видом торговцев или послов, с большим риском для жизни разъезжают по чужим странам.

– Хоть руны раскидывай! – приговаривал Торир Верный и действительно раскидывал руны каждый вечер, задавая богам вопрос: не близка ли еще цель? Ответы тоже получались неоднозначные, а может, Торир не умел их правильно истолковать. Харальд и Рери сердились, завидев своего воспитателя с кожаным мешочком и белым платком, на котором он раскладывал костяные кружочки с выжженными знаками, но ничего лучше предложить не могли.

В устье Шельды, куда они заходили провести несколько дней, подправить оснастку и передохнуть, покровительства сыновей Хальвдана попросили несколько торговцев-фризов. В дни последнего набега на Дорестад они находились в Бьёрко и там, напуганные грозными вестями, решили обосноваться. Теперь они шли от свейских берегов на юг Франкии, на Луару. Поначалу они наняли себе в сопровождение одного «морского конунга» на пяти больших кораблях, но у берегов Фландрии тот, на беду, повстречал своего давнего кровного врага и ввязался в бой, в котором ему не повезло. Торговцы едва успели уйти, наблюдая неудачное для их покровителя сражение, и теперь боялись выходить в море. Сыновья Хальвдана согласились проводить их, в обмен на некоторое количество франкских серебряных монет, а главное, сведения о той стране, к которой они приближались.

Вдоль бортов тянулись берега, покрытые почти белым песком, из которого торчали пучки жесткой суховатой травы. Во время отлива море отходило, освобождая гладкие поля желто-серого песка, по которым змеились протоки. Местные жители, не теряя времени, выбегали на просторы обнажившегося дна с ведрами и корзинами и принимались собирать крабов, креветок, какие-то ракушки, рыбешек, застрявших в лужах. Людям, чьи хозяйства были разорены постоянными войнами и грабежами, море служило чудесным котлом изобилия, в котором никогда не иссякает пища. Иногда из волн вставали почти белые скалы, и даже с корабля было видно, как на прибрежных лугах пасутся овцы. Нередко попадались рыбачьи деревушки, состоявшие из нескольких хижин под тростниковыми крышами, и те будто вымершие. Короче, легендарных богатств франкской державы пока было что-то не видно.

Первой большой рекой, которая принадлежала королю франков, оказалась Сомма. В последние десятилетия наследники императора Карла, прозванного Великим, так часто делили свое наследство, воюя друг с другом не менее ожесточенно, чем с викингами, что в пограничных местах иной раз и не знали, кто же из сыновей, внуков и племянников покойного Карла Магнуса над ними сейчас господин.

В бухту вошли во время прилива – при отливе, как рассказали фризы, вода отступает аж на три «роздыха». По правую руку виднелся поселок – много маленьких домиков под камышовыми и соломенными крышами. Людей Рери не заметил, но он уже привык, что при виде их кораблей местное население, где бы ни происходило дело, предпочитает разбегаться.

– Высаживаемся, – решил Харальд. – Выясним, что тут слышно про Ингви и нет ли какой-нибудь добычи.

Корабли подошли к удобному для высадки плоскому берегу, люди без задержек выбрались на твердую землю, и никто даже не думал им мешать. Если местное население здесь имелось, но связываться с чужаками оно явно не хотело. Но вот с добычей дело обстояло почти безнадежно. Между небольшими деревянными домиками людей почти не было, попадались только какие-то убого выглядевшие старики и старухи. Сопротивления никто не оказывал, при виде смалёндцев франки просто вставали на колени, складывали руки и так замирали, наверное, приготовившись к смерти. В домиках, куда пришельцы заглядывали, не обнаруживалось ничего ценного – простая деревянная утварь, глиняная посуда. По привычке искать еду смалёндцы посматривали лари и полки в кладовках, но ни съестных припасов, ни приличной одежды почти не было. Из скота обнаружилась одна тощая коза.

– Конунг, идите за мной! – к братьям подбежал запыхавшийся Хравн сын Стюра, совсем еще молодой парень, даже чуть моложе Рери, младший сын хозяина усадьбы Бломмет. Отец отправил в поход поискать средств на покупку собственного двора – или хотя бы посмертной славы. – Там большой богатый дом, наверное, здешнего хёвдинга. И там внутри кто-то есть. Хроар велел позвать вас.

Оба молодых конунга кликнули своих людей, рассыпавшихся по ближайшим дворикам, и устремились вслед за Хравном. Видимо, вот в чем дело: население поселка все спряталось в усадьбу хёвдинга и там ждет нападения, приготовившись к защите. Туда же угнали скот и унесли все ценное, а здесь бросили только негодных стариков, которые и своим не нужны, и чужим не пригодятся.

– Усадьба хорошо укреплена? – на ходу спросил Харальд.

– У нее высокая стена из камня, но ворота разбиты и рядом валяются.

– Вот как? – Рери даже остановился и озадаченно посмотрел на брата. – Слушай, Харальд, а тебе не кажется, что здесь кто-то уже побывал?

Харальд ответил ему таким недовольным взглядом, словно младший брат и был виноват в той весьма вероятной неприятности, что всю добычу отсюда уже унес кто-то другой. Но усадьба хёвдинга уже была видна, и братья не стали строить предположений на пустом месте.

Увидев дом, Рери присвистнул. Огромная постройка из камня, непривычного вида, показалась ему весьма внушительной, но дверь, как ни странно, была распахнута настежь. Перед постройкой толпились люди из дружины Хроара Выдры, и сам он, готовый к бою, со щитом и секирой, стоял перед домом, заглядывая внутрь сквозь полумаску шлема.

Изнутри доносились странные звуки. Подойдя, Рери и Харальд почти сразу их услышали. Там кто-то пел. Несколько слабых, неуверенных голосов пели на непонятном языке. Оба молодых конунга, держа на всякий случай щиты наготове, устремили взгляды за дверь. Но в темноте ничего не было видно, кроме нескольких маленьких огонечков, реявших словно бы прямо в воздухе, довольно далеко от пола.

От этого зрелища по спине пробегал мороз. Кроме этих огонечков, висящих прямо в воздухе посреди темноты, ничего разглядеть не удавалось, и слабое непонятное пение только прибавляло жути. В голову лезло только одно объяснение: в этом большом каменном доме живут духи, и это их сейчас видят незваные гости, их потусторонние голоса слышат.

– Эй, кто там? – сурово крикнул Харальд, стараясь придать своему голосу повелительную внушительность, в то время как все вокруг его держались одной рукой за оружие, а другой – за амулеты. – А ну выходите!

Никто, даже он сам, особо не ждал, что это призыв возымеет действие. Однако, в темноте послышалось движение. Огонечки заколебались, и в этот миг даже сам Харальд пожалел о том, что предложил им выйти. Но вместо духа на пороге появился человек – очень странный, но, скорее всего, живой и настоящий. Был он довольно высок, лет сорока или чуть больше, худ и изможден, и одет в длинную широкую одежду, поношенную, выцветшую, подпоясанную простой веревкой. Вероятно, когда-то она была красной, но от времени и грязи стала серо-бурой. Из-под подола, украшенного нашитыми полосами когда-то цветных, а теперь тоже просто грязных лент с обрывками залоснившихся шелковых кисточек, выглядывал подол нижней рубахи, состоявший почти только из разномастых заплат. Сама эта одежда, казалось, могла в зародыше погасить всякую мысль о достойной добыче. Единственным украшением служил потемневший медный крест на груди. Волосы его, по местному обычаю, были острижены довольно коротко, лицо выбрито, но щетина уже вновь отросла – темная на щеках и уже седая на подбородке. Темя он тоже когда-то выбрил начисто, но и там полуседые волосы немного отросли. Вид, короче, у него был совершенно нелепый и непривычный, а к тому же он все время дергал головой и левым глазом, как будто непрерывно подмигивает и кивает собеседникам. При нем не оказалось никакого оружия, но оба молодых конунга невольно дрогнули и попятились – им почудилось, что перед ними истинный выходец с того света.

Выйдя, он остановился на пороге, протягивая вперед пустые ладони, склонился.

– Здесь нет никого, кто стал бы угрожать вам, воины, и никого, кто мог бы оказать сопротивление, – сказал он на северном языке довольно внятно, но смалёндцы были настолько удивлены его видом, что не сразу поняли содержание речи. – И здесь нет сокровищ, которые могли бы вас привлечь. Войдите, если желаете, и убедитесь сами, но прошу вас, не губите этих несчастных людей, которые и без того уже потеряли все свое земное достояние и претерпели множество несчастий. Их гибель не принесет вам ни выгоды, ни славы.

– Что он говорит? – нахмурился Харальд.

– Кажется, приглашает войти, – пробормотал Стюр.

– Чей это дом? – спросил Рери. – Ты – хозяин?

– Это дом Божий.

– Дом бога? Вашего бога? Он здесь живет?

Все невольно сделали еще шаг назад. На обиталище чужого неведомого божества это темное мрачное строение, где во тьме жили сами по себе огонечки духов, очень даже походило. Соваться туда было слишком опасно.

– Нет, конечно, – неожиданно успокоил их странный франк. – Какой дом ему можно построить, если весь мир не может вместить его могущество? Даже человек любит жить просторно – и в каком же здании можно заключить столь великое существо, как сам Бог? Бог обитает в глубине сердец наших. А здесь, в церкви Святой Марии, собираемся мы, чтобы восславить Господа.

– Это святилище? – полуутвердительно произнес Рери, начав что-то понимать.

– Неверно уподоблять священное место молитв наших идольской кумирнице, но если тебе так понятно, то да, – смиренно и даже где-то доброжелательно ответил франк.

– Это святилище! – с облегчение объявил Харальд. – Пойдем, посмотрим, что там.

Раздобыв парочку факелов, успокоенные смалёндцы гурьбой ввалились внутрь. Странный франк не пытался им мешать и даже сам помог снять доски с оконных проемов. Смалёндцев поразил их размер: в северных странах никаких окон в стенах домов не делалось вовсе, не считая маленьких дымовых отверстий, а здесь окна, хоть и узкие, но высокие, пропускали довольно много света. Они располагались в два ряда, причем верхний ряд шел чуть ли не под самым потолком.

При свете стала видна вся постройка – прямоугольная, длинная, как дом какого-нибудь северного хёвдинга, и таким же образом двумя рядами столбов разделенная на три части: одну срединную, высокую, и две боковые, пониже. Но на этом сходство и заканчивалось. Столбы, как и стены, оказались каменными, очагов не было вовсе, и смалёндцы пришли в недоумение, как же удается нагреть это здание, с такими большими окнами и без огня. Средняя часть дома заканчивалась маленьким закутком, вроде спальных чуланов в северных домах, но вместо лежанки там стояло нечто похожее на каменный стол, совершенно пустой.

Ничего примечательного обнаружить не удалось. Простые железные светильники, на которых горело несколько восковых свечей – это их огни снаружи выглядели неупокоенными духами, – какие-то изображения на стенах. И все. Однако, чтобы осмотреть все это, сначала пришлось выгнать наружу десятка три-четыре местных, которые плотно набились в святилище и стояли там на коленях в темноте. Среди них оказалось еще двое таких же, как и тот, что встретил смалёндцев на пороге – в черных одеждах и с выбритым теменем.

– Если вы ищете добычи, то напрасно, – продолжал тот, первый, не отстававший от них. – Всего два дня назад Сен-Валери и наша обитель подверглись нападению северных людей, ваших соплеменников. Они забрали скот, остатки имущества, которое уцелело после прошлогоднего набега, увезли молодых женщин и юношей. И вся наша богослужебная утварь, скромные дары, какие уделили нам братья из обители Сен-Рикье и преподнес добрый сеньор Ангильрам, виконт Аббевилльский, снова были нами утрачены.

– Я же говорил! – воскликнул Рери. – Здесь уже кто-то побывал! Кто это? Как звали их конунга?

– Не могу ответить на твой вопрос. – Франк развел руками. – Он не спрашивал моего имени и не называл мне свое. И ты тем скорее поверишь в правдивость моих слов, что и сам поступаешь так же.

– Я – Хрёрек сын Хальвдана, – надменно ответил Рери, и в самом деле не уверенный, стоит ли называть свое имя этому полусумасшедшему. – А это – мой старший брат Харальд. Мы из Смалёнда, где правит наш родич Гудлейв сын Ингвара. А наш отец, Хальвдан сын Харальда, когда-то правил в Южной Ютландии и владел виком Хейдабьюр.

– Я хорошо знаю Хейдабьюр, – кивнул франк. – Там я был продан и прожил в рабах около трех лет, пока епископ Ансгарий, да благословит Господь его благочестивые труды, не выкупил меня с двумя другими братьями и не позволил вернуться домой. Там я и выучил язык северных людей, что было мне тем легче сделать, что с детства я владел старинным языком франков, в котором там много общего с северным языком.

– Был продан? Так ты раб? – Рери нахмурился.

Принижающая достоинство беседа с рабом его не прельщала, но любопытство пересиливало: ему хотелось разобраться, что здесь происходит, а как знать, найдется ли другой собеседник.

– Я – брат Хериберт, один из смиренных последователей святого Бенедикта. – Франк наклонил свою удивительным образом выбритую макушку. – Здесь, в обители святого Валерия, служил я Господу вместе с другими братьями, и вместе с другими был захвачен северными людьми пять лет назад. Тогда нас распродали в Хейдабьюре, и судьба прочих братьев, кроме брата Дионисия и брата Бертульфа, мне неведома. Только мы втроем, благодаря Божьему милосердию и попечению епископа Ансгария, вернулись домой. Но Господь, не спуская к грехам нашим, не дал сему злополучному краю насладиться миром – в прошлом году снова был набег, и в этом году тоже. Братья бежали, унося священные реликвии, а я и двое братьев моих остались, чтобы ободрять этих несчастных, потерявших имущество и детей, и молиться за них.

Он наклонил голову, выражая как смирение, так и стойкость в борьбе с судьбой. Несмотря на его нелепый вид и темные речи, в глубине души у Рери шевельнулось что-то вроде уважения к этому… Хериберту, как его там? При всем своем спокойствии и смирении, ни трусом, ни размазней он явно не был, если добровольно остался в этом месте, где ему грозят плен и рабство, известные отнюдь не понаслышке.

– Где сейчас эти люди, которые были здесь? – спросил Харальд.