Жизнь после

Лета дрожала всем телом. Она испытывала такой страх, который, пожалуй, не переживала с самого детства. Она почти поверила в то, что совершенно одна здесь, в своем собственном доме и саду, да и вообще в этом мире. И тут вдруг что-то совершенно очевидно хрустит ветками всего в паре метров от нее. Ни единого звука до этого, кроме тех, что она издавала сама, и вот – на тебе! В тот самый момент, когда она была беззащитна и расслаблена!

Но, может быть, ей все-таки просто показалось? Может быть, это был ветер или какой-то зверь? Или она сама случайно наступила на веточку и переломила ее, а потом решила, что звук идет от куста?

Но тут нет ветра и зверей. Потому что нет жизни. Все, что здесь есть, – ее собственный голос и тот самый тихий ненавязчивый писк, который до сих пор еще можно было услышать в ушах, потому что к такой абсолютной тишине ее сознание еще не привыкло. Оно заполняло его этим писком, голосами, звучанием струны.

Может быть, оно заполнило его и хрустом веток? Слишком явный и очень реальный звук для мира, полного неясных миражей и отголосков.

И если не она сама, но кто-то другой хрустнул веткой, то это означает, что здесь есть кто-то еще. Если только Лете действительно все это не померещилось. Если только ее сознание просто не подкинуло злую шутку. Быть может, не было никакого хруста. Просто вернулся страх, а причину его девушка придумала сама. Так бывало с ней в детстве.

В любом случае желание выходить во двор и даже смотреть туда через окна пропало. Лета встала, с опаской заглянула в коридор, выходящий на маленькую лестничную площадку, убедилась, что там никого нет, прислушалась. Прислушалась так напряженно, что тихий звон превратился навязчивый писк. Но больше ничего. Ни шагов, ни шорохов, ни голосов. Опять тишина.

Ей не хватит смелости снова выйти из дома в ближайшее время. Придется опять сидеть и вариться в собственных мыслях, изредка проваливаясь в спасительную пустоту, похожую на сон. Это сведет ее с ума, если она не сможет отвлечься. Но чем и как? Ей не с кем поговорить, нечем занять руки – карандашей, ручек, красок и бумаги просто нет. Есть старые статуэтки и фотографии, можно разговаривать с ними, но это сведет ее с ума еще быстрее.

Тогда что же?

Лета огляделась в поисках того, чем можно было бы отвлечься, и замерла, уткнувшись взглядом в шкаф со стеклянными дверцами. Ответ был настолько очевиден, что она даже позволила себе улыбнуться, попрекая в собственной глупости и в том, что страх настолько сильно затуманил ее сознание.

Книги.

IV

Золотой рассвет коснулся губ. Поцелуй его был легким и теплым. Сладкий сон, наполненный сверкающими звездами, отступил, без обид и без сожалений, как старый друг, ожидающий вскоре новой встречи. Лета едва заметно улыбнулась и открыла глаза.

Прямо перед ней над старым ковром в золотом свете восходящего солнца танцевали свой утренний вальс пылинки. Из распахнутого окна доносился шорох богатой листвы, смешанный с далеким и редким шелестящим шумом автомобильных шин. Где-то закричал петух. Скрипнула чья-то калитка.

Вместе с разбуженной солнцем Летой просыпалась и постепенно наполнялась звуками улица. Мерное сопение за спиной оборвалось прерывистым вдохом. Спустя мгновение сильная рука обхватила девушку за плечи и заключила в крепкие объятия. Она почувствовала на затылке знакомое горячее дыхание.

– Доброе утро, – сонным голосом произнес Олег.

– Доброе утро, – ласково ответила Лета.

– Уже совсем-совсем пора вставать?..

– Можешь еще поспать.

– А ты?

Горячее дыхание на затылке превратилось в такой же горячий поцелуй.

– Наверное, уже буду вставать.

– Слишком хорошее утро, чтобы пропустить его?..

Еще один горячий поцелуй коснулся затылка.

– Именно, – улыбнулась девушка и осторожно высвободилась из объятий.

Олег нехотя убрал руку и обреченно вздохнул.

– Что ж, тогда я тоже не могу пропустить его.

Лета откинула одеяло, села на край кровати и обернулась к мужу. Удобно подложив одну руку под голову, он лежал с закрытыми глазами. На лице его читалось умиротворение, очень похожее на счастье. Все тот же луч солнца, что разбудил девушку, теперь касался его щеки.

Она наклонилась, поцеловала его в эту же щеку, подождала, когда он улыбнется и откроет глаза, поцеловала еще раз, и только потом встала с кровати и сладко потянулась, позволяя танцующим пылинкам закружиться вокруг себя. И они кружились в солнечном свете, восславляя своим танцем стройный силуэт и нежные черты. Заплетенные в косу длинные светлые волосы растрепались и пушистыми, почти невесомыми паутинкам светились и блестели, словно тонкие золотые нити.

Олег никогда не уставал любоваться ее естественной красотой, вот и теперь лежал и, словно завороженный, смотрел на Лету, молча улыбаясь.

Она заметила это, весело засмеялась, взяла с кресла легкий хлопковый халат, привычным движением накинула его и запахнулась.

– Пойду на улицу, – негромко, но вдохновенно прозвучали ее слова, и Лета выпорхнула из комнаты.

Спустившись по лестнице, девушка отодвинула засов и распахнула тяжелую дверь, впуская в старый дом новое летнее утро. Темнота комнат отступила, прихожая наполнилась запахом свежей листвы, травы, влажной дорожной пыли, цветов и хлеба.

Солнце уже успело осушить утреннюю росу, но там, где падала тень, трава была еще влажной. Прикосновение босых ног к прохладному зеленому ковру взбодрило Лету, она с удовольствием потопталась на месте, стараясь растянуть приятные ощущения, а затем направилась в сад, туда, где со вчерашнего вечера стояла на скамейке деревянная кадка, наполненная ключевой водой. За ночь вода отстоялась, впитала новые запахи, но осталась все такой же прозрачной и маняще свежей.

Лета опустила в кадку ладони и, наклонившись, плеснула на лицо, затем еще раз, а затем глубоко вдохнула и медленно выдохнула, подставляя лицо едва заметному летнему ветерку и позволяя нежному солнцу высушить разрумянившиеся и блестящие от воды щеки, подбородок и лоб.

По небу медленно плыли пушистые облака. К вечеру они должны были привести за собой грозу, но сейчас белыми барашками безобидно скользили по ярко-голубому небу, на котором еще можно было разглядеть бледные звезды.

Из распахнутой двери дома донесся манящий аромат свежего кофе. Девушка поспешно подошла к кусту смородины, собрала горсть крупных темно-синих ягод и, предвкушая вкусный и неспешный завтрак, направилась домой.

У самого входа удивленно обернулась, услышав неожиданно громкий шорох, доносившийся с той стороны, где она только что была. Из-под скамейки, где стояла кадка, выскочила серая пушистая кошка. Она прошмыгнула мимо смородинового куста и, не обращая внимания на хозяйку двора, подбежала к качелям. Возле них остановилась, внимательно посмотрела, принюхалась, замерла на несколько мгновений, а потом, резко обернувшись на одной ей слышимый звук и навострив уши, убежала в обратном направлении.

Лета, с интересом просмотрев этот сюжет от начала и до конца, вошла в дом и сразу направилась на кухню.

– К нам приходила гостья! – сказала она радостно, высыпая ягоды в чистую плошку и усаживаясь с ногами на деревянную скамью у окна.

Одной рукой Олег помешивал в кастрюле кашу, а в другой у него был какой-то конспект.

– Да? И кто же? – спросил он, откладывая бумаги.

– Серая кошка, – весело ответила Лета. – Приходила инспектировать качели.

– И как прошла инспекция?

– Нам повезло: ее кто-то отвлек, и она срочно убежала в какое-то более важное место, – отчиталась девушка.

– Это хорошо, а то я уж начал переживать, что придется иметь дело с Кошачьим Департаментом по эксплуатации качелей. Чего доброго еще заставили бы обивать войлоком стойки, чтобы было где когти точить.

Он говорил таким серьезным тоном, что Лета не могла не улыбаться.

Окно, под которым стояла широкая скамья, выходило на задний двор. Там было немного места: хватало для летнего стола, пары-тройки стульев и небольшого костра. Сверху раскинула свои ветви старая ива, а чуть поодаль разрослись вдоль забора кусты бузины, в которых когда-то давно Лета любила играть, представляя себя лесной ведьмой, спасающей животных от разных напастей.

– Многовато каши получилось, – с сомнением произнес Олег, глядя в кастрюлю. – Расщедрился.

За время их совместной жизни он уже успел понять, что с такой женой запасов, приготовленных на неделю, хватает и на две, и на три. Лета никогда не ела ничего лишнего, не перекусывала просто потому, что на столе лежал оставленный с завтрака кусочек сыра, не увлекалась тортами, пирожными и конфетами. Она ела только то, что действительно хотела, и всегда прислушивалась к себе.

Поэтому сейчас, глядя на почти полную кастрюльку каши, мужчина озабоченно вздыхал, думая о том, что придется что-то оставить на потом или выкинуть. Но неожиданно он услышал уверенный и полный энтузиазма голос: