Анорексия. Непоставленный диагноз

Странно, но я не плакала. Просто орала. Да так возмущенно, как комсомолка тридцатых годов, узнавшая, что ее товарищ тайно посещает церковь.

– Но я… Маша, мы же с тобой друзья!

– Друзья?! Это ты мне друг, а я тебе – нет! Я хочу быть твоей девушкой.

– А мне нравится Карина, понятно? Она красивая, она умная, мне нравится она, не ты! И извини! Я никогда не думал, что ты влюбишься в меня.

Потап вышел из кабинета, а я опустила голову к учебнику географии.

Карина красивая, Карина умная…

Карина, все это время сидевшая позади меня и ни слова не проронившая, продолжала молчать и вдруг погладила меня по спине. Я разревелась.

– Маша, – прошептала Карина, гладя меня по спине.

– Что?

– Маша, прости меня!

Этот ангел во плоти еще и извиняется? Я повернулась к Карине, кривовато улыбнулась ей, и одноклассница выбежала из кабинета.

В тот момент я сделала для себя вывод, что в этой жизни любят только красивых. Или тех, у кого нет папы. Или… да кого угодно, только не таких, как я.

Июнь.

Я веду дневник. В июне я хожу на отработку в школьный сад. Отработку у нас принимает моя любимая учительница – безумно красивая Дана Васильевна. Она была нашей классной руководительницей в третьем и четвертом классах, и с тех самых пор я питаю к ней необъяснимую нежность. У Даны Васильевны чудесная женственная фигурка (а сейчас бы эту молодую женщину назвали… толстой? Пышной?) с тонкой талией, большой грудью и красивыми бедрами, густые волосы и большие зеленые глаза. И она тоже не только красивая, но еще и добрая, умная, знает кучу интересных историй и умела поставить на место мальчишек тогда, когда они меня дразнили, и я начинала с ними драться.

Во время отработки мы с Даной Васильевной часто разговариваем, смеёмся, и я чувствую такую гордость от того, что эта чудесная учительница уделяет мне столько внимания! А однажды мы с одноклассницей не поделили участок для прополки. И это стало основой для первой летней записи в дневнике. Что самое интересное, я… я немного переиначила диалоги и ход событий, – в свою пользу, разумеется. Именно в таком виде – не совсем правдивом – этот случай остался в дневнике. И я даже себе поверила, так хорошо, мило и красиво все расписала. И вместе с тем я прекрасно знала тогда, что это неправда. И до сих пор помню, где там правда, а где ложь, хотя прошло уже 15 лет.

Записывая эту историю с участком в толстую зеленую тетрадку, я одновременно хотела поверить в эту ложь и боялась, что по прошествии лет не вспомню правду. Зря боялась. Помню.

В двенадцать лет у меня был чудесный ярко-желтый летний костюмчик: широкая юбка, едва державшаяся на моей тонкой талии, и коротенькая кофточка (сейчас бы это считалось кроп-топом), открывавшая мой ужасный торчащий пупок.