Лето придёт во сне. Приют

– Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, поми-и-и-илуй!

Краем глаза я видела, как Яринка удивленно покосилась на меня, а батюшка, на миг замерев, словно в наслаждении прикрыл веки. Ну ещё бы! Вчера я умудрилась свалиться с дерева и разбить коленки, а стоять разбитыми коленками на жёстких половицах, то ещё удовольствие. Так что трогательная дрожь в моём голосе сегодня была абсолютно искренней. Одно радовало – до конца службы ждать осталось недолго.

После того как мы гуськом покинули церковь, и, развернувшись на крыльце, опять крестились и кланялись (я при этом незаметно потирала коленки под сарафаном), Яринка дёрнула меня за рукав и хихикнула:

– Ну и скулила же ты на службе! Никак Божья благодать снизошла?

– Тебе бы такую благодать! – огрызнулась я и сбавила шаг. Кажется, коросты на коленках все-таки стёрлись от долгого ёрзания ими по полу, и кожа стала липкой от крови.

Яринка посмотрела на моё перекошенное лицо и сочувственно спросила:

– Больно? А почему к Марье не пошла?

Марья, пожилая и добродушная женщина с громким голосом и заразительным смехом, была нашей дежурной медсестрой.

– Ага, чтобы она рассказала Агафье, как я по деревьям скачу?

Агафья, полная противоположность Марье, высокая, прямая, похожая на сухую палку, вдруг научившуюся ходить, – воспитательница нашей группы.

– Чего тебя на дерево-то понесло?

– Да так, – после недолго раздумья ответила я, – по тайге соскучилась.

Яринка виновато примолкла. А я подавила лёгкие угрызения совести за то, что солгала лучшей подруге. Нет, по тайге я, конечно, очень скучала, но на дерево полезла не за этим.

Церковь осталась позади, и я позволила себе стянуть с головы платок. Яринка сделала это ещё раньше, и теперь её ярко-рыжие волосы блестели на солнце.

Мы прошли мимо стадиона, где гоняли мяч мальчишки. Я посмотрела на них с привычной завистью – нам, девочкам, такие игры запрещались. Будущей жене и матери не нужно быть сильной и спортивной, на то у неё будет муж. Женская же сила в слабости и кротости. По крайней мере, так говорила наша Агафья.

Я не могла с ней согласиться, потому что росла там, где сила (общая, а не какая-то женская) нужна всем. Тайга не спросит твой пол, когда ты окажешься с ней один на один. В нашей деревне охотниками были как мужчины, так и женщины. Работать на огороде и со скотиной, строить избы, колоть дрова, удить рыбу, свежевать добычу и выделывать шкуры, шить, готовить умели все. И детей учили всему, не разделяя на мальчиков и девочек. Потому что девочка, не умеющая добыть себе еду и разжечь костёр без спичек, погибнет, оставшись одна. И мальчик, не умеющий приготовить добытое, и сшить себе из шкур тёплую одежду, погибнет тоже.

Кому-то это может показаться преувеличением, ведь мы жили всё-таки в деревне, в домах, хоть и глубоко в тайге. Какой костёр, какие шкуры? Но это были необходимые навыки на случай, если придётся бежать. Бежать в тайгу, бросив всё, если придут те, кому неугоден наш образ жизни. И я уверена, что кому-то удалось скрыться той страшной ночью, когда прилетели вертолеты. А именно благодаря этим навыкам уверена и в том, что они смогли выжить.

– Эй! – из раздумий меня вывел Яринкин голос. – Ты чего так на пацанов уставилась? Влюбилась в кого?

– В Муромца, – ответила я, и мы обе прыснули.

Муромцем прозвали учителя физкультуры у мальчишек, который полностью оправдывал поговорку о том, что мужчина должен быть могуч, вонюч и волосат.

Миновав стадион, мы направились к столовой – за воскресной службой следовал обед. На крыльце, поджав губы, высилась Агафья, поджидающая свою группу. В приюте детей на группы делили по возрасту. Восьмая группа – восьмилетние, девятая группа – девятилетние и так далее. За каждой группой закреплялся свой воспитатель (у мальчиков) или воспитательница (у девочек). Воспитательница – не то же самое, что учительница. Это, как нам объяснили, вторая мама. Хотя любая из нашей группы одиннадцатилеток предпочла бы не рождаться вовсе, чем у такой матери. И даже не сказать, что Агафья была злая или особо противная. Строгая – да, но надо признать, что в большинстве случаев строгая по здешним меркам обоснованно. Проблема заключалась в другом – она ни разу никого не приласкала и не похвалила. Если девочка вела себя хорошо или делала какие-то успехи, Агафья её просто не замечала, но вот стоило провиниться… Из всех воспитателей приюта Агафья чаще всего наказывала своих питомцев розгами. Ибо сказано в Священном Писании: «Урок же ему урок, лоза же ему лоза…»

Мне розог еще не доставалось благодаря всё тому же моему нерушимому правилу – слушаться и хорошо себя вести. Но когда мы приблизились к крыльцу и я увидела, как Агафья, не замечая других девочек, неотрывно следит за мной, у меня зародилось нехорошее подозрение, что шанс отведать лозы наконец-то появился. Ноги ослабли, я невольно замедлила шаг. Что, если Агафья узнала о том, зачем я вчера лазила на дерево? Ой…

– Дарья, – сухой голос Агафьи заставил меня замереть на ступеньках крыльца, когда я уже было подумала, что всё обошлось, – Дарья, задержись.

Вообще-то никакая я не Дарья. Имя, данное мне при рождении, – Дайника. Дайна. Дайка. У нас в деревне никого не называли именами, распространёнными за её пределами, – мы не хотели иметь ничего общего с тем, что было принято там. Поэтому родители просто придумывали имена своим детям или брали их из прочитанных когда-то книг или просмотренных фильмов. И те, кто не родился в деревне, а пришел в неё уже взрослым, тоже переименовывались, как хотели. Получалось очень интересно и разнообразно, не то что здесь, где у каждого в приюте насчитывалось по несколько тёзок, и для того, чтобы различать этих детей, приходилось добавлять к имени фамилию.

Но через пару месяцев после того, как я попала сюда и начала привыкать к местным порядкам, Агафья отвела меня в церковь, где батюшка спросил, не хочу ли я принять крещение в православную веру? Вопрос был риторический – на самом деле моё мнение никого не интересовало. По закону всем отказывающимся креститься место отводилось только в тюрьме, как иноверцам, или того хуже – атеистам.

И меня окрестили Дарьей.

Я остановилась, уважительно склонив голову:

– Да, сударыня?

Агафья молчала, пока все мои одногруппницы не прошли мимо и не скрылись за дверями столовой. Потом сухо бросила:

– Приподними подол.

– А… что?

– Ты слышала, Дарья. Приподними свой подол.

Недоумевая, я ухватилась обеими руками за ткань сарафана и приподняла его, открыв ноги до середины голеней.

– Выше! – велела Агафья.

И тут я увидела. На подоле двумя пятнами проступала кровь. Очевидно, во время ходьбы мои коленки начали кровоточить сильнее, а я и не заметила. Но делать нечего – пришлось поднять подол выше и продемонстрировать Агафье боевые раны. Она несколько секунд молча их разглядывала, потом спросила голосом, не предвещающим ничего хорошего:

– Что с тобой произошло?

– Я упала…

Мысли метались в голове, как вспугнутые воробьи под куполом нашей церкви. Сейчас Агафья спросит, где я упала. А если она уже знает? И тогда моя ложь станет ещё одним поводом для наказания, да ещё каким! Уж за что, а за ложь наша воспитательница карала со всей строгостью.

– Где ты упала?

Решив – будь что будет, я принялась отчаянно врать.

– Вчера после обеда я вернулась в дортуар, чтобы взять тетрадь по истории… Потому что… потому что утром её забыла. А потом, чтобы не опоздать на урок, очень торопилась, споткнулась и упала на дорожке.

Это походило на правду – в приюте дорожки между строениями были вымощены крупным гравием, и чтобы, упав на них, содрать колени в кровь, особых стараний не требовалось.

– В таком случае, – так же холодно продолжала Агафья, – почему сразу после этого ты не обратилась в медпункт?

– Я опаздывала на урок, – пробормотала я, уронив голову на грудь.

– Такое рвение к знаниям похвально. – В голосе воспитательницы проскользнула ирония. – Но почему ты не сделала этого после уроков?

С перепугу на меня снизошло вдохновение, и я, вполне натурально всхлипнув, выдавила:

– Потому что сестра Марья стала бы меня мазать йодом. А я боюсь… от него еще больнее.

Голос Агафьи слегка смягчился:

– Глупая. Сестра Марья обрабатывает ссадины не йодом, а перекисью водорода. Сейчас же ступай к ней. И… Дарья, посмотри на меня.

Я подняла глаза. Агафья выставила перед собой указательный палец, как делала всегда, собираясь сообщить что-то, по её мнению, очень важное.