Из давно прошедшего

Из давно прошедшего
Елизавета Николаевна Водовозова

«Дело было во время крепостного права, за несколько лет до освобождения крестьян.

В июне месяце члены моей семьи получили от дяди Андрея Григорьевича самое родственное письмо, в котором он чрезвычайно усердно просил всех нас приехать к нему погостить и провести вместе с ним день его именин. За лет двадцать до этого он уже в преклонных летах женился на молодой, очень богатой женщине, но прожил с нею лишь несколько лет. После ее смерти на его руках осталась маленькая дочка Надя, которую дядя безумно любил…»

Елизавета Водовозова

Из давно прошедшего

Дело было во время крепостного права, за несколько лет до освобождения крестьян.

В июне месяце члены моей семьи получили от дяди Андрея Григорьевича[1 - Речь идет о брате отца Е. Н. Водовозовой А. Г. Цевловском.] самое родственное письмо, в котором он чрезвычайно усердно просил всех нас приехать к нему погостить и провести вместе с ним день его именин. За лет двадцать до этого он уже в преклонных летах женился на молодой, очень богатой женщине, но прожил с нею лишь несколько лет. После ее смерти на его руках осталась маленькая дочка Надя, которую дядя безумно любил.

Мои сестры уже и раньше несколько раз гащивали у дяди и очень нравились как ему, так и своей кузине. Он прекрасно понимал, что его родные племянницы могут быть лишь наиболее желательными подругами для его дочери.

Матушка вполне верила в искренность желания дяди видеть всех нас у себя. Ей известно было, что Андрей Григорьевич очень любил, чтобы в торжественные праздники к нему приезжали его родственники, которых, кстати сказать, было очень немного: с его стороны только наша семья, а со стороны его покойной жены – престарелая тетка, после смерти которой Наде должно было перейти по завещанию ее громадное состояние.

Андрей Григорьевич весьма ценил, когда кто-нибудь как в день его именин, так и в дни тезоименитств его дочери и в большие праздники преподносил Наде в подарок какой-нибудь пустячок. Соседи-помещики, желая расположить его к себе или войти с ним в какие-нибудь деловые отношения, выписывали для Нади из Петербурга и Москвы конфеты в дорогих бонбоньерках, туалетные принадлежности, пудами доставляли ей вяземские пряники, так как она была большая лакомка. Но она была слишком избалована, чтобы ценить что бы то ни было, тем более что все подобные подарки были в одном и том же роде, и она совершенно равнодушно принимала их. Дядя же был всегда в восторге от этих преподношений, объясняя их любовью к его дочери, чем он дорожил более всего на свете. Соседки-помещицы все же проявляли изредка изобретательность в этом отношении. Однажды, когда Надя была еще небольшой девочкой, одна помещица заказала к пасхе столяру громадное деревянное яйцо, приказала просверлить его мелкими дырочками, вложила в него крошечного белого ягненка, искусно убранного голубыми ленточками и шелковинками, и в первый день праздника положила этот подарок в постель к ногам ребенка. Проснувшись, девочка внимательно смотрела на яйцо, которое покачивалось из стороны в сторону, но когда оно покатилось по постели, она схватила и раскрыла его. Ягненок выпал на ее колени. Ее восторгу не было конца. Она, конечно, в любое время могла взять из имения отца сколько угодно подобных животных, но красиво убранный ягненок, подаренный ей, по ее мнению, был особенно привлекателен. Она носилась с ним несколько дней, а затем его постигла участь всех подарков: Надя или забрасывала их куда-нибудь, или сама не знала, куда они исчезли. Что же касается соседки, которая была мелкопоместною помещицею, то она в благодарность за свой оригинальный подарок получила полосу земли: она несколько лет добивалась купить ее у дяди, но раньше этого инцидента он наотрез отказывал ей в этом.

После этого случая явилось много подражательниц: одна барыня преподнесла яйцо со щенком, другая с котенком, третья с голубем, но это не только не доставляло девочке удовольствия, но даже раздражало ее. Ее отец приказал дворовым людям говорить всем, чтобы его дочери никто не смел более делать подобных подарков.

Как только было получено моею семьею приглашение от дяди, матушка немедленно отвечала ему, что мы можем выехать недели через полторы. Она находила необходимым посетить старика потому, что он был искренне расположен к нам. К тому же эта поездка развлечет моих сестер, а мне перед отъездом в институт доставит лишнее приятное воспоминание о деревне, и я увижу много не виданных мною вещей, так как дядя устраивает у себя в такие дни великое торжество: к нему съезжаются все помещики Калужской губернии с своими женами и домочадцами; устроено будет и множество разнообразных увеселений.

Мои сестры начали волноваться при мысли, что бы им подарить кузине: Денег у матери, по обыкновению, не было, кроме очень скромной суммы, которую она по грошам собрала, чтобы всей семьей отправиться в Петербург для определения меня в Смольный институт. А если бы они и были, то в нашем захолустье ничего нельзя было купить. Решено было пересмотреть все имеющиеся у нас в запасе вышивки гладью, сработанные руками крепостных девушек. Но матушка при этом справедливо заметила, что хотя наши вышивки, может быть, и очень красивы, но что у Нади, вероятно, существуют такие вышитые платья, о прелести которых никто из нас не может даже составить себе ни малейшего представления. Тогда моя сестра Саша вдруг что-то вспомнила, выскочила из комнаты и скоро внесла картонку, наполненную чудными мелкими искусственными цветами, полученными ею в подарок от пансионской француженки, которая была необыкновенно талантливою в этом искусстве и обучалась ему в Париже. Сестры решили убрать все платье кузины, которое они преподнесут ей, этими цветами, и матушка утверждала, что теперь наш подарок, пожалуй, окажется наилучшим.