– Возьмёшь! Я запишу тебя сама!
– А я отменю!
Глаза мамы негодующе расширяются.
– Не посмеешь!
– Посмею, – говорю уже смелее, потому что понимаю, что мои доводы для неё пыль. Она меня снова не слышит, – и директор встанет на мою сторону. У меня и так практически допустимый максимум факультативов. Ещё большее количество занятий загонит меня в угол. Поэтому, мама, пожалуйста, не пытайся принимать решения по поводу моей жизни. Я знаю, что делаю. И пока ещё учусь хорошо, даже отлично. Порадуйся за меня и позволь самой решать чем мне заниматься, а чем нет.
Выпалив всё это как из пистолета, разворачиваюсь и ухожу, оставляя последнее слово за собой. Спину жжет яростный взгляд мамы, мои руки мелко дрожат, но я чувствую себя победителем. Маленьким таким, но победителем.
Заскакиваю в комнату, а потом осмотревшись и поняв, что мне тут пусто, выскакиваю и несусь в комнату Скайлера. Вламываюсь без стука как раз, когда он собирается надевать домашнюю футболку.
Он ловит меня буквально на лету и, покачнувшись, едва не падает. Прижимает к себе. Я, наверное, вибрирую как ненормальная, потому что он прямо со мной садится на край кровати и обхватывает мое лицо ладонями. Заставляет посмотреть на него.
– Что случилось?
Мотаю отрицательно головой, потому что страшного – то ничего.
– Всё в порядке. Просто… можно так посидеть?
Скайлер возвращает меня на свою все ещё голую грудь. Футболка валяется рядом, а я жмусь к нему сильно – сильно, потому что в его руках безопасно и спокойно. Его кожа горячая, мышцы твердые под моими ладонями.
– Хоть всю ночь, – улыбается он, и я чувствую, как его губы скользят по моим волосам.
Успокаиваюсь. Впитываю его тепло, уверенность, нежность. Вот… вот тут мне хорошо и не страшно.
Глава 53
Оливия
– Победа под Саратогой?
– 1777 год, – отвечаю, доставая из холодильника молоко. – Биль о правах был принят?
– В 1789 году, как и избран президентом Вашингтон, – тараторит Скайлер, стуча ручкой по барной стойке, – тааак, в основе демократической правовой модели лежали идеи…
– Мммм, подожди, они у меня все спутались, – так и замираю с пакетом молока, пока пытаюсь отыскать нужные исторические личности…
– Ты можешь, Оливия. Три буквы…
Мы со Скайлером, чтобы запомнить всех правильно, придумали такой план – если в событии участвовал один человек, запоминали первую букву его фамилии, если два, то две, и так далее. Правда, иногда количество человек совпадало, и теперь надо отыскать нужные три буквы.
– ЛМР? – уточняю, приоткрыв один глаз, и получаю в ответ утвердительный кивок. Выдыхаю, – Локк, Монтескье, Руссо.
– Отлично, – Скайлер соскакивает со стула и подходит ко мне. Отбирает пакет молока, чтобы поставить его на столешницу, и ставит руки по обе стороны от меня. Я в ловушке. В самой сладкой ловушке, из которой не хочу выбираться. – Думаю, мы сдадим.
– Я тоже так думаю. Но повторить еще раз следует.
– Ты меня загоняешь, я скоро путаться начну, – от улыбки на почти всегда серьезном лице у меня сердце щемит.
Оплетаю его шею руками и целую.
– Не начнешь. Ты умненький!
И это правда. Я удивляюсь тому, как он не путается в датах. Для меня история – самый ненавистный предмет. Я вечно путаю фамилии и даты, события. Они как тот клубок с нитками закручиваются в один большой шар, который, чтобы распутать, нужно постараться.
– И ты тоже, Оливия!
Скайлер обнимает меня за талию и целует. Как же я люблю минуты, когда родителей нет дома и нам не нужно делать вид, что мы просто отираемся рядом. Эйдан у себя в комнате играет во что-то, поэтому можно спокойно и без опасений обниматься и целоваться столько, сколько душа пожелает. А она всегда желает по максимуму.
Вот только сейчас мы оплошали… Наверное, мозги затуманились историей, ну или тем, как я уже сидела на краю стола, а Скайлер стоял прямо напротив, крепко прилепленный ко мне… В общем, мы настолько растворились в этих минутах, что не услышали, как снаружи затормозила машина, а спустя несколько секунд входная дверь распахнулась и по дому разнеслось:
– Народ, поднимайте свои задницы, я вам ёлку прив…
Поток слов прекращается как раз в тот момент, когда мы со Скайлером отрываемся друг от друга.
Зак.
Резко прикрываю рот руками, уже представляя масштабы грядущей катастрофы. Брат застыл в проеме, смотрит прямо на нас. Позади него сжимающая губы и старающаяся не улыбаться Тара.
А мне не до смеха. У меня сердце стучит так сильно, что кажется, я скоро узнаю, что такое инфаркт. Скайлер не отстраняется от меня. Так и стоит, встречая пронзительный взгляд брата.
Боже, что будет… Он набросится на Скайлера, расскажет родителям, и тогда… От страха становится нечем дышать.
– Зак, – выдыхаю, готовая спрыгнуть со стола и умолять его молчать, но он вскидывает руку, заставляя меня умолкнуть.
Точно будет драка.
– Вы бы хоть дверь закрывали, на моем месте могли бы быть предки, – выдает серьезным тоном и цокает, слегка брезгливо скривившись, – и больше не делайте этого на моих глазах. Я себя к этому не готовил.
Пораженно застываю, переваривая услышанное. Это что такое? Кто этот человек?
Испепеляю брата ошарашенным взглядом, а потом перевожу его на Тару. Она ободряюще подмигивает, и я вдруг понимаю. Это она… она рассказала ему.
– Великодушно, – хмыкает Скайлер, расслабляясь.
Кажется, он тоже успел напрячься. Даже несмотря на то, что в последнее время Зак не производил ни одного выпада в адрес Скайлера, мы все равно не знали чего от него ждать.
Боже, еще никогда я не испытывала такого облегчения.
Соскакиваю со стола и быстрым шагом преодолеваю до него расстояние. Висну у него на шее.
– Зак, ты знаешь, как я тебя люблю?
– Естественно! А я тебя. Но это не значит, что я за вами не наблюдаю!
Его голос строгий, но в нем нет привычного льда.