Лето в Калинке

Филофей слез первым, задом вперёд, я после него.

Внизу мы отдышались, я сел, он подошёл бочком, улёгся мне на колени, а я взялся за ножницы.

Маникюрные, пап – это дрянь, они режут плохо и мало, да ещё в шерсти путаются страшно. Так что спасибо Марусе, что она в косметичке не только их таскает, канцелярскими было стричь – одно удовольствие.

Да я и состриг-то всего ничего, правда. Немного по бокам прошёл и кисточку подровнял. Шубу трогать не стал, мне Филофей сказал по секрету, котам в ней очень даже ничего в жару. А я-то думал…

Руслановские, пока я делом занимался, балду гоняли – занимались армреслингом. Я б им сказал, что дохлый номер, они ж по силе равны, так бесполезно, вечно они друг друга проверяют.

Когда я закончил, Филофей ещё пошипел, но не зло, задрал хвост и ушёл. А меня, пап, так прихватило вдруг… не буду говорить, сколько я в кустах просидел у берега, ужас.

В общем, когда вылез, все уже спустились вниз по течению. То есть все, кроме Маруськи.

Маруська потом подошла и попросила, чтобы я её поцеловал. Я ж говорю, пап – они все до одной дуры. Ну как можно такие вопросы задавать? «Если ты меня поцелуешь, я тоже смогу с котами разговаривать?»

Она на меня смотрела, а рядом плескалась Пясть. Рыбы там мало на самом деле, но и ладно. Зато купаться и загорать хорошо.

Ты, пап, никому не говори, и маме тоже, но я её поцеловал. Маруську.

Она стала красная, глаза опустила и молчала. Я тоже. А что сказать?

Потом она убежала к ним, а я посидел под каштаном.

Не знаю, перейдёт ли к ней моя способность говорить с Филофеем, но целоваться оказалось приятно. В щёку точно. А взрослые-то куда только не целуются, судя по кино и книжкам…

Но я пока на этом остановлюсь, пап, не хочу близко к девчонкам подходить. Они же такие… я уже говорил, повторять не буду.

Короче, день вчера был такой, что хоть за голову хватайся. Но ты не подумай, что я жалуюсь – весело было, правда.

Мама меня потом послала в сельмаг, по секрету от Новилишны – сказала купить конфет хороших, развесных, в подарок хозяйке нашей. Самые вкусные – это сливы в нуге и шоколаде, точно знаю, но у нас денег на такие нет, мама же в университете работает и подрабатывает репетитором для старшеклассников, но всё равно не хватает… А взятки она не берёт. Говорит, не заработанные деньги, как сырая рыба – плохо перевариваются…

Взял я конфет попроще, ореховых, тоже ничего, даже бумажку прочитал, ну, то, что мелким шрифтом. Там написали, что есть какао-масло, значит, конфеты хорошие, не фигня какая.

Пап, ты знал, что настоящего шоколада в мире так мало, что едва хватит всем немцам на год? Вот, то-то же. Так что с конфетами этими повезло, если только на фабрике не соврали.

Люда, продавщица, мне сильно нравится, пап. Только никому не говори, ладно? Она такая… красивая. Как картина. Когда она мне сдачу даёт, прямо в руку, у меня мурашки по спине бегают.

Хотел ещё рассказать: я видел белую козу Маню, у здешнего попика Филиппа. То есть попиком его так, за глаза, местные алконавты зовут, а вообще отец Филипп, из церкви Михаила Архангела.

Она старая… и не совсем церковь, понимаешь, настоящую здесь взорвали ещё в 1927 году. А потом здешние потихонечку стали ходить к одному деду домой молиться, КГБ об этом узнало и хотело всех посадить. Но дед был непростой, у него сын был знатным чекистом и членом компартии, поэтому как-то дом удалось спасти.

И в результате дом стал церковью. Теперь все хотят деньги собирать на новую, но отец Филипп сказал – не надо. Деньги на другое пригодятся, а место есть, и ладно.

Он смешной такой, вечно думает о чём-то, по три раза переспрашивать надо. Но хороший.