Лицо смерти

Наша первая беседа с Итаном Мёрфи состоялась на следующий день. Я выкроила час субботнего времени, пока Джош предательски сбежал по каким-то рабочим делам. Мы договорились созвониться по скайпу, но камера мистера Мёрфи была выключена.

– Доброе утро, доктор Андервуд. Прошу прощения за чёрный экран, но я пока не готов предстать перед вами с таким лицом. Надеюсь, вы меня понимаете?

Я ожидала услышать разбитый, бессильный голос, но из динамика полился приятный баритон. Перед глазами возник образ привлекательного мужчины лет тридцати пяти с очаровательной улыбкой, на лице и душе которого не было шрамов, ожогов и рубцов. Мне всегда было интересно, какие злые шутки проворачивает с нами наш изобретательный мозг.

– Если вам так комфортнее, – заговорила я, – то я не имею ничего против. Свою камеру я оставлю включённой, чтобы создать хоть какую-то иллюзию встречи, а не только голосовых сообщений.

– Спасибо вам ещё раз, доктор Андервуд. Не могу передать, как благодарен вам за возможность.

– Ну что вы. Это моя работа, пытаться помочь. Ваша история, признаться честно, очень меня потрясла. Расскажите подробнее, чего именно вы хотите добиться нашими сеансами.

Послышался глубокий вздох, после чего заговорил всё тот же приятный тенор.

– Я писал, что уже дважды пытался покончить с собой.

– Вас и сейчас посещают такие мысли, мистер Мёрфи?

– О, нет, нет. Вам не о чем беспокоиться. В моей руке нет ножа или пистолета. – Это подобие шутки слегка успокоило мои нервы. С клиентом, склонным к самоубийству, всегда нелегко, поэтому я старалась с такими не работать. – С тех самых пор, как мне явилась жена, я бросил затею наложить на себя руки, а просто хочу увидеть свет. Но я никогда не работал с психологами и вообще не представляю, что нужно делать.

– Тогда давайте начнём вот с чего. Опишите те чувства, которые вы сейчас испытываете.

Наступила небольшая пауза.

– Не стыдитесь меня. Помните, что я здесь именно для этого. Чтобы помочь вам пережить это состояние. То, что мы чувствуем и как воспринимаем те или иные вещи, очень сильно влияет на то, как мы видим мир и нашу жизнь. Человек боится своих эмоций, подавляет их или же выпускает наружу. Но мало кто пропускает их через себя и учится уживаться с ними. Всё то, что вы испытываете в данный момент, естественные чувства и эмоции, которые должен испытывать человек. Это нормально, если в вас живёт печаль, обида и что-то подобное. Но вы никогда не сможете забыть о них, если не примете эти чувства здесь и сейчас. Врага нужно знать в лицо, поэтому первым делом загляните в своё сердце и найдите всё, что там скопилось.

Мистер Мёрфи продолжал молчать, но я прекрасна знала, что он меня слышал и что ему не нужно было заглядывать в глубины своих чувств, чтобы осознать их.

– Что вы там видите?

– Гнев, ярость, скорбь, отчаяние, горечь, боль, мрак. Наверное, что-то ещё завалялось, но это то, что видно невооружённым взглядом.

– Вы пытаетесь шутить, – заметила я, слегка улыбнувшись, – значит, не всё так мрачно, уж поверьте. Вам должно стать легче, если вы разберётесь с каждым чувством по отдельности. Давайте возьмём гнев и ярость. Сильнейшие эмоции, с которыми сложно бороться. Но я считаю, что даже и не стоит. «Поговорите» с этими эмоциями, проживите их. Почему вы испытываете такую злость на мир?

– Вы спрашиваете, почему? – Та самая злость прозвучала в его голосе, будто он швырнул фразу сквозь стиснутые зубы. – Почему я испытываю? Да потому что совсем недавно рядом со мной была моя любимая жена, мы мечтали о большой семье, детях, и какой-то ублюдок всего за секунду это отнял. Потому что я не могу обнять её, поцеловать и сказать, что люблю её так сильно, что не могу без неё жить, ведь по сути я без неё живу. Потому что моё тело усыпано ожогами и шрамами, которые пугают даже меня, что уж говорить о других. Я не могу выйти на улицу, поговорить с людьми, устроиться на работу и завести отношения. Я оборвал все контакты, потому что все, кто продолжали общаться со мной, делали это из жалости. А единственные, в ком я поначалу видел утешение – тесть и тёща – обвинили меня в смерти их дочери и не отвечают на звонки.

Итан Мёрфи сорвался почти на крик, но я старалась сохранять спокойствие, чему уже давно научилась за годы практики. Моё лицо ничего не выдавало – страх, неловкость, сожаление схлынули с него, как только я приняла звонок. Я не могла видеть лицо клиента, но он-то читал моё, как книгу. Любая реакция могла вызвать новую бурю в ответ.

– Вы спрашиваете, почему гнев и ярость? Вот поэтому. – Закончил мистер Мёрфи со слезами в горле.

– Это самые адекватные чувства, которые вы можете испытывать. Вы перестали противиться им и подавлять внутреннюю злость, рассказали о них и сделали более реальными, а с настоящим врагом справляться куда как проще, чем с невидимым. А теперь скажите, когда вы позволили им выйти наружу, что чувствуется теперь?

Чёрный экран вновь ответил задумчивым молчанием.

– Они как будто притупились. Впервые я чувствую, что имею права на злость и гнев. Что я нормальный.

– Так и должно быть. Давайте разложим вашу злость по полочкам, чтобы выпустить всё плохое, что скопилось внутри. Вспомните, в какую минуту вы испытывали самый сильный гнев?

Мистер Мёрфи даже не стал задумываться.

– О, ну это просто. Впервые, когда очнулся после многочисленных операций и услышал от врачей, что моей жены больше нет. Сперва я не поверил, кричал на докторов, чтобы они не шутили так со мной. Я был в ярости, что они смели насмехаться. Осознав, что приключилось с нами обоими, увидев своё тело в бинтах, капельницу с обезболивающим и почувствовав не только самую сильную в жизни боль, но и пустоту внутри, я понял, что они говорили правду. Да и незачем им было врать, просто я не хотел верить.

– Фаза отрицания, – согласилась я. – Когда наш мозг не соглашается и не может принять новые обстоятельства жизни.

– Именно. Когда до меня наконец стало доходить, что её больше нет, я испытал новую волну гнева, ещё сильнее предыдущей. Я почти не мог двигаться, но умудрился выдернуть катетер и перевернуть капельницу. Я кричал, как сумасшедший, на врачей, на Бога, в никуда, пока медсёстры и лечащий врач не пригвоздили меня к койке и не ввели успокоительное.

Представляя всё то, о чём говорил этот несчастный мужчина, меня передёргивало. Холодок пробирался по позвоночнику, как ящерица по лиане. Я не показывала ничего из того, что испытывала, но мои руки тряслись под столом.

– Вы сказали, что это был первый раз. – Заметила я, когда Итан Мёрфи замолчал. – Когда же случился второй?

– В зале суда, когда я пришёл услышать приговор тому водителю, что переломал наши жизни. Услышав, что ему дали каких-то жалких пять лет за решёткой, я был так разгневан, что еле сдержался, чтобы не накинуться на этого убийцу прямо там, а заодно прихватить под руку прокурора, адвоката и его честь судью.

– Но вы этого не сделали.

– Нет. – Мистер Мёрфи выпустил воздух, как будто из него весь дух вышел. – Я выскочил из зала суда в мужской туалет и подпёр дверь мусорным контейнером. В следующий миг я принялся колотить по сушилке, пока та не сплюснулась, бил ногами двери, разбил кулак в кровь о кирпичную стену. А когда бросил взгляд в зеркало и увидел ожоги – свидетельства аварии, перевернувшей всю мою жизнь, – я разбил и его. Не помню, как добрёл в тот день до дома – тогда-то я и пустил газ. Но жена спасла меня. Даже после смерти она умудряется заботиться обо мне.

– Вы постоянно обезличиваете её, не называя имени. Как звали вашу жену?

– Синтия. Её звали Синтия.

Сеанс пролетел довольно быстро – из мистера Мёрфи было легко выуживать детали, он с охотой рассказывал о своих переживаниях и горестях и не стремился закрываться. Возможно, ему помогало то, что я не могла видеть его лица. Тут в работу включается детский обманный манёвр: если меня не видно, значит, никто не сделает мне больно. Итан Мёрфи позволял мне видеть себя насквозь. По крайней мере, так мне тогда казалось.

Сейчас

Два месяца после переезда в Дафни были не самыми лёгкими. Помимо того, что пришлось полностью сменить обстановку, дом и окружающих людей, я была вновь вынуждена «завоёвывать» своё место в качестве профессионала. Если в Атланте мой график ломился от желающих попасть на сеанс, то за 60 дней мне удалось подсобрать всего девять клиентов.

Все они были женщинами. Именно женским психотерапевтом я себя и зарекомендовала, так как не собиралась впускать в дом особей мужского пола и заниматься их проблемами. Помимо Оливии Стемпл, её приятельниц Элеонор Норингтон и Саманты Дживс, а также соседки с соседней улицы Хилари МакКлинток, которая мучилась сомнениями по поводу верности мужа, ко мне регулярно стали заглядывать дамы с других частей города.

Шерил Дан, сорокапятилетняя красотка с азиатскими корнями, пыталась решить проблемы с дочерью подростком Клэр. Она воспитывала девочку одна, вкладывала всё, что могла в её образование, воспитание и будущее, и, как это обычно бывает, получала лишь упрёки и злость в ответ. На моём пути уже встречались подобные дела, поэтому пригодился тот опыт. Пока что трения между миссис Дан и Клэр продолжались, но мы работали в верном направлении, ведь отношения мамы и дочери всегда непросты.

Исключением были, пожалуй, мы с моей мамой. Я никогда не была ни проблемным ребёнком, ни отбившемся от рук подростком. Я почти не прогуливала школу, сама делала домашнюю работу, с шестнадцати лет бегала по подработкам на карманные расходы, а не на свидания. Родители доверяли мне, а я им, свои тайны, мечты и планы на будущее. Наша семья была тем островком в бескрайнем океане, где царили мир и покой. До того момента, как цунами в виде грузовика не снёс его к чертям собачьим.

Миссис Броуди, Себилла Броуди с Мэйпл Драйв, улицы, что пролегала почти в другом конце города, с радостью ходила ко мне пешком, невзирая на больные колени и 78-летний возраст. Жаловалась она практически на всё и всех. Но после не очень глубокого анализа я поставила миссис Броуди условный диагноз «одиночество» и решила, что она ходит на мои сеансы дважды в неделю, чтобы просто поболтать. Дети и внуки переехали из Америки в солнечную Италию и счастливо жили там уже пятнадцать лет. Взрослые дочери уговаривали миссис Броуди поехать с ними, обещали забрать к себе, но пожилая леди никак не могла оставить любимого мужа в Дафни одного, поэтому каждый день ходила на его могилу.

Вопреки распространённому мнению и сложившимся стереотипам, миссис Броуди не была надоедливой старушкой, везде сующей свой нос. Беседы с ней были живительной влагой не только для неё самой, но и для меня. Я с радостью заваривала чай и угощала гостью корзинками с безе, о любви к которым она проговорилась на первом сеансе.

Себилла Броуди любила посплетничать, что было мне на руку – всегда хорошо быть в курсе последних событий и иметь представление о тех, кто живёт по соседству. Она много рассказывала о своей молодости и счастливо прожитой жизни, о покойном муже и большой семье, которая поддерживала отношения с бабушкой по телефону и даже интернету. Но болтливость моей клиентки иногда выходила боком. Она то и дело пыталась выведать что-нибудь и о моём прошлом, поэтому приходилось постоянно быть начеку и обходить опасные темы, чтобы не выдать себя.

По средам и пятницам меня посещала молодая особа, Сьюзан Миллер, которая всё сетовала, что не может найти достойного мужчину. По её рассказам о постоянных свиданиях и активному поиску второй половинки складывалось впечатление, что мисс Миллер перепробовала всех мужчин в Дафни, и даже в Фэрхопе и Локсли. Сьюзан была очень симпатичной, неглупой и добродушной девушкой, поэтому в первые двадцать минут её рассказа мы обе недоумевали, почему ей так не везёт на мужчин.

Однако, забравшись чуть глубже к ней в душу, причина уже не казалась такой удивительной. Дело в том, что отец Сьюзан был тем ещё засранцем. Он не бил ни её, ни её мать, но умудрялся унижать другими способами. Подсознание девушки самостоятельно проецировало образ отца на мужчин, с которыми она встречалась, поэтому здесь было с чем поработать.

А вот Элиссон Корнфлауэр, счастливая жена и мама, ходила ко мне сама не зная зачем. Мне же казалось, что женщине просто нужен кто-то, чтобы похвастаться своей удачной карьерой домохозяйки. Она во всех подробностях описывала свои «достижения»: обеды из трёх блюд, богатого, амбициозного мужа со стремительной карьерой, сына-чемпиона школы по лёгкой атлетике и младшую дочь-художницу от Бога. Жалобы её касались лишь подруг, которые «завидовали» ей и, как я поняла, игнорировали – не звали на посиделки вечером и только лишь кивали в знак приветствия в магазинах. Подруг я, как раз-таки, понять могла. На мой взгляд, отсюда и вытекала главная проблема миссис Корнфлауэр. Все отвернулись от неё, потому что она вела себя как последняя сучка.

Но больше всего сочувствия и опасений вызывала моя последняя клиентка, Дженнифер Джонсон или просто Джен, как она просила себя называть. Когда Джен впервые пришла ко мне, ностальгическая вспышка промелькнула в сознании, рисующая картины моего прошлого. Джен жила с девятилетней дочерью Эмили и её отчимом, который постоянно орал, принижал их и не стеснялся распускать руки. Эта женщина была такой же жертвой домашнего насилия, как и мои прошлые клиентки. Казалось, этому не будет ни конца, ни края. Даже в Дафни, этом маленьком солнечном городке, не удаётся скрыться от навязчивого прошлого.

Но Джен отличалась от женщин, с кем мне приходилось работать в Атланте. История стара, как мир: любящий мужчина, с которым Дженнифер связала свою судьбу спустя шесть лет после смерти мужа, превратился в чудовище. В самом начале он души не чаял в падчерице и новоиспечённой супруге. Они ни в чём не нуждались, ни в деньгах, ни в любви, ни в ласке. Но однажды всё изменилось. Теодор Джонсон или Тедди, как звали этого монстра, потерял работу. Его просто сократили и пустили по миру. Но не эта неприятность стала причиной колоссальных изменений, а всего лишь повлекла за собой череду неудач, которые и сломили мужчину.

Тедди не собирался сидеть без дела, сразу же принялся искать работу. Семья Джонсонов только-только купила дом в кредит, а Эмили училась в престижной школе и ходила на дорогостоящие занятия по изобразительному искусству, мечтая когда-нибудь стать художницей. Чтобы обеспечить своих девочек, Тедди пришлось устроиться на тяжёлую работу на лесопилке, но зарплаты едва ли хватало на выплаты за школу, занятия и кредит за дом. Он стал играть, влез в долги и связался с нехорошими людьми. За этим последовала выпивка, иногда женщины и драки. Джен пугала такая жизнь, поэтому она сказала, что уходит. Тогда-то он впервые её и ударил на глазах у девятилетней девочки.