Владыка Острова

– Мерси.

Ощущая ужасное смятение (ну наверняка ведь Остор в клозет направился!), Инга всё-таки высунула свой нос из шестиместного купе наружу. Варианты куда идти дальше легко разбивались о факт, что за стеклянными перегородками в левом тамбуре маячила знакомая спина. Можно было бы и успокоиться (никуда её спутник не пропадал!), но девушка всё-таки засеменила в сторону Остора. От звука шагов он обернулся и сразу приветливо поднял уголки губ. Наверное, это вышло у него чисто машинально, но ей всё равно намного легче стало произнести.

– Если доверишь часы, то могу разбудить тебя к нужному времени. Всё равно это мне спать не положено.

Инга сама не поняла, в какой момент ей стало удобно обращаться к Владыке Острова на «ты». Вроде она уже не пьяна была, чтобы так говорить. Да и то, что произошо в номере, обязано было их отдалить друг от друга. Но получилось иначе, теперь она ему доверяла и сама не знала отчего.

Остор между тем пристально, словно оценивающе, посмотрел на неё. Однако его серые усталые глаза на этот раз не испугали её.

– Соглашайся.

– Нет, пожалуй, вернее будет дать отдохнуть тебе. Я рассчитываю к моменту полёта измотать себя настолько, чтобы напрочь пропустить все открывающиеся из окна живописные виды. Летать должны птицы, а не люди. У нас нет для этого крыльев.

Шутливый ответ лишь усилил желание сделать хоть что-то хорошее.

– И всё же. Я настаиваю.

– Что-то надумала? – с некой настороженностью осведомился он, и Инга даже обиделась.

– С чего бы это?

– Провожу параллели с Риевиром.

При упоминании имени брата лицо Остора на долю секунды скривилось от внутренней боли. В этот миг растаяли и все её обиды на него. Не одной ей сейчас было плохо.

– Зря. Ничего такого в моих мыслях нет.

– А что есть?

– Если серьёзно, – начала она, тушуясь, – то мне не настолько хочется спать, чтобы погружаться в кошмар.

– Дурные сны всё равно лучше, чем ничего.

– Нет, дело не в сюжете. Сны я почему-то не запоминаю, – неожиданно для себя Инга осознала, что действительно расхотела спать из-за боязни, которую тут же и озвучила. – Дело в том, что если ты прав… Уж, извини, но для того, чтобы поверить, что ты что-то забываешь, нужно прежде всего вспомнить о забытом! Но… Как бы это объяснить? Сейчас я помню о тебе, о Риевире, о моих родителях, об Антоне. Обо всём случившимся. А, выходит, что по пробуждении я перестану о чём-то знать? Проснусь и стану какой-то другой Ингой? Или всё намного проще, вдруг я вообще перестану существовать?

– Не стоит таких печальных мыслей. Чтобы перестать существовать, для начала нужно прожить свою жизнь до самого конца.

– Или для этого достаточно утратить память о прежней жизни? – она с упрямой решительностью посмотрела ему прямо в глаза. – Воспоминания слой за слоем формируют то, кем мы являемся. Если они стёрты, то нет и человека.

– Наверное, я зря это делаю.

Вздыхая, но уже принимая окончательное решение, Остор протянул ей свои наручные часы.

День девятнадцатый. Чуть позже полуночи

Лисичка, продолжая кутаться в плед, на который налипла грязь и подсохшие кусочки растений, сжалась в клубочек, но затем, понимая, что так ей ни за что не согреться, встала. Лисичке было холодно. Она давно не ощущала холод, но сегодня он стал настолько явным, что на время занял все её мысли. В какой-то момент девушка даже поняла, что ноги привели её к Храму. Наверняка там было теплее нежели снаружи. Быть может, местные жрицы всё же оказали бы гостеприимство заблудшей душе. Или… или всё проще? Не надо думать «что если», ведь она сама не может пойти туда. Она слишком страшится взглядов серых глаз, проникающих в самую глубину чужих мыслей. Она всегда боялась жриц. Даже когда была другой Лисичкой.

О прежней себе ей досталось много воспоминаний. Она помнила свою жизнь очень подробно. Причём, с момента самого раннего детства. Но та жизнь больше походила на платье, которое вдруг стало мало ребёнку, а починке уже не подлежало. А потому его оставалось либо разорвать на тряпки, либо отдать кому-то, кто сделал бы тоже самое. Разве что на сердце стало бы спокойнее от того, что столь любимую вещь не довелось портить собственными руками.

А вот новая жизнь никакой наряд не напоминала. Лисичка ощущала себя обнажённой перед своим настоящим.

«Это слуги Хозяина. Такие же, как ты», – сказал Владыка.

«Такие же, как ты», – в очередной раз эхом пронеслось у неё в голове.

Предположение Владыки Риевира о том, что она неживая, единожды лишило её земли под ногами. Но признать эту правоту оказалось легко. Нет, на тот момент это было трудно! Но теперь, когда Лисичка осознала, кем именно видят её прочие люди, то поняла, насколько прежнее выходило простым. Проще.

Что сотворил с ней Пророк?

… Зачем он сотворил её?

… Зачем лишил покоя?

Уйма вопросов, остающихся без ответа, тревожила. И настойчивое желание знать мешало ей оставаться прежней. Спокойной. Когда она убегала от Владык и их людей, то понеслась без оглядки не выбирая направления. Но на самом деле бежала-то Лисичка от себя. А ноги никогда не смогли бы унести её от неё же самой. И потому вид показавшегося на тропе Пророка донельзя разгневал Лисичку.

До этого она не испытывала подобных чувств к нему. Теперь её раздражала даже его мягкая улыбка, даже его заботливый взгляд!

«Это слуги Хозяина. Такие же, как ты», – сказал Владыка.

– Они сделали тебе больно.

Пророк редко спрашивал, так как привык притворяться. Ему ведь всегда и всё должно было быть известно. И сейчас, когда он хотел проявить участие, то делал это привычным для него образом… А, может, на этот раз действительно знал?

– Не так больно, как ты, – нашла в себе силы ответить она, но всё равно нервно затеребила край платья.

Пророк посмотрел на неё с искренним непониманием, и потому ей пришлось продолжить так, как оно было для неё возможно.

– Ответь, почему я не человек?

– Всё начинается с малого, – он присел, взрыхлил пальцами землю, освобождая корни придорожного растения, и, аккуратно взяв его в ладонь, поднял. – Для того, чтобы цветок родился, сначало должно лопнуть семя. Оно ещё не живо, но уже и не мертво. И чтобы вырасти ему нужно время. Время и судьба на это.

– Нет! – она энергично замотала головой. – Я уже приходила в мир. Живой. И человеком!

– И прожила данное тебе, оставляя после себя семена. Моя память о тебе стала благодатной почвой для новых грёз.

– Ты рассказал мне, как изменился мир, – с грустью сказала она, – но мне очень неприятно, что не от тебя я узнала о том, что мертва в нём.

– Это бы расстроило тебя, Лисичка. А я не хотел тебя расстраивать, мне нравится видеть твою счастливую улыбку.

– Так же, как оскалы тех тварей? – она настойсиво посмотрела в бездонные бирюзовые глаза, как будто желала прочитать в них ответ. – Я ведь такая же, как они. Как твои слуги.

«Это слуги Хозяина. Такие же, как ты», – сказал Владыка, и Пророк не стал отрицать.

– Они тоже воплощение моего желания.

– Сколь омерзительно тогда оно должно быть! – сморщилась от неожиданно охватившего её презрения девушка.

Чувства, которые она постепенно теряла к возрасту юности, теперь кипели в ней с новой, яростной и всесокрушающей силой. Ей так и не довелось научиться усмирять их. Для этого надо было прожить иное детство и отрочество, а потому нынешний бег эмоций походил на дикую скачку или бурлящие воды горной реки.