Моё чудовище

– Тоже снимаешь? – медленно поворачивая камеру в руках, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон, спросила она.

– Нет, – честно признался Дымов. – По-моему, я им никогда даже не пользовался.

– А зачем тогда купил?

– Не знаю, – он пожал плечами и ведь на самом деле выглядел озадаченным. – Просто купил, чтобы было. Захотелось.

Вот бы и ей так – покупать всё, что захотелось. Даже когда не очень-то нужно, но захотелось. Независимо от того, сколько стоит.

– Она же дорогущая, наверное.

– Ну, наверное, – согласился Дымов и прищурился, уставился на Бэллу, а взгляд такой въедливый и подозрительно-пристальный. – А чего вдруг тебя цена заинтересовала? Планируешь загнать тайком и ещё коньячка купить?

Она едва сдержала желание швырнуть в него вот этой самой супер-пупер жутко дорогущей камерой, торопливо засунула её назад в кофр, подскочила к Дымову, пихнула ему, с размаху ткнув в живот.

– Забери.

Но он только хмыкнул, отступил на шаг, оставив её стоять, как дурочку, с кофром в вытянутых к нему руках, ещё и произнёс, усмехнувшись:

– Ну надо же, обиделась. – А после добавил, с необъяснимыми будто бы доверительными интонациями: – Неужели даже и не прикинула? Я бы точно прикинул.

Странный он всё-таки. Бэлла его не понимала. Вот совсем не понимала. Например, почему он относился к ней настолько легко и просто, и совсем не боялся? Хотя её многие боялись, да почти все в округе, даже мужики. А если не боялись, то предпочитали не связываться. Ей же ничего не стоило вломить кому-то, когда чувствовала угрозу.

Лучше начать первой, не дожидаясь, когда набросятся на тебя, тогда и шансов больше, что противник отступит, решит не связываться, ибо себе дороже. Но даже если ничего не угрожало – всё равно, на всякий случай, чтобы и желания не возникло.

Вот попробовал бы кто столкнуть её в бассейн – да она бы того убила. А сейчас даже не обижалась особенно.

Да ну чего там? Она действительно по-свински себя повела: как вор, обшарила шкафы в чужом доме, пытаясь найти бухлишко, послала домработницу Юлю, которая хотела отобрать у неё бутылку, ещё и пригрозила той, опять напилась в стельку, ничего не соображала и плохо помнила, что вообще творила.

Возможно, опять несла какую-то чушь, разговаривала сама с собой, с небом и с мамой, спрашивала, почему всё так и зачем она здесь – на кой чёрт она вообще появилась в этом мире – и неужели и правда совсем-совсем никому не нужна.

С Бэллой подобное случалось. Иногда она даже осознавала себя, но всё равно не могла остановиться. Как собака выла на луну. И потом становилось невыносимо стыдно за себя, такую – слабую, раздавленную, никчёмную. И тогда ещё сильнее хотелось, чтобы о ней знали, её замечали, боялись и не решались даже возбухнуть против.

А Дымов, ну, словно видел что-то другое, не такое, как все. Не забил равнодушно, уверенный, что она сама выберется – а даже если и не выберется, то похрен – прыгнул за ней в бассейн, ещё и одетый, вытащил, и потом успокаивал, и даже извинился. И даже, когда Бэлла заявила, что не оденет платье, не стал орать, что она просто выделывается, дрянь неблагодарная, и «Бери, что дают!», спокойно предложил свою одежду.

Вот, ещё и камерой разрешил пользоваться. А ведь она настолько дорогую вещь никогда и в руках не держала, и никто бы ей такую не доверил, тем более предположив, что Бэлла запросто может эту «игрушку» тайком продать. А Дымов просто взял и легко отдал, пусть и не время. Почему?

Потому что подобные суммы для него – фигня? Но зачем же просирать их настолько бездумно, когда можно потратить на себя. Ну, или, например, на… любовницу. На это же не обидно.

А главное, почему он предложил Бэлле остаться? Ничего не требуя взамен. Не рассчитывая ни на что, даже… ну-у, на такое. Действительно не рассчитывая. Она не сомневалась. По взгляду подобное всегда легко определить, даже не на уровне мыслей, а на уровне ощущений. Хорошо чувствуется.

Хотя Дымов времена беззастенчиво пялился на неё, но просто или с въедливым вниманием, или с насмешкой, или с весёлым любопытством, которые могли и раздражать, и смущать, и надоедать, но никогда не настораживали, не тревожили и не пугали.

А те взгляды были совсем другие: тяжёлыми, липкими, неприятными, почти материальными, как похотливые прикосновения горячими влажными от пота руками. От них будто следы оставались – на лице, на теле – и хотелось сбежать поскорее. Даже не потому что несли угрозу лично для Бэллы. Не только. Они слишком явно напоминали о том, почему для мамы всю жизнь она была хуже, чем кость в горле, и что само её существование слишком тесно связано с тем, почему мамы больше нет.

Глава 8

– Завтракать-то идёшь? – спросил Дымов. – У Юли уже давно всё готово.

– Я попозже, – пробормотала Бэлла, опять откладывая кофр с камерой на стол, а он опять спросил с удивлением и насмешкой:

– Чего так?

Ну да, конечно, так она ему и рассказала, что по-прежнему в мокром белье, и что завтракать в нём не очень удобно, ни оставаясь в халате, ни переодевшись в его шмотки. Но тут как раз объявилась домработница Юля – с трусами.

Дымов сразу смылся, а она затарахтела:

– Вот, нашла новенькие, ещё в упаковке. Эмка, но думаю, тебе нормально будет. Не должны сваливаться. У тебя попа есть. А вот с бюстгальтерами проблема. У меня тройка, а у тебя точно меньше. Но я топ спортивный нашла. На фитнесс ходить хотела, да чего-то так и не задалось. Только один раз одевала, да и то, когда примеряла. И завтракать приходи. Я сегодня венские вафли сделала. Любишь? Со взбитыми сливками и ягодами. Игнату Алексеевичу такое не очень. Но мы-то с тобой девочки. Хотя Игорь тоже ест с удовольствием.

– Игорь, это тот чемодан? – предположила Бэлла.

Юля возмущённо фыркнула.

– Не чемодан, а мой муж, – поправила с напором, но вроде бы не сердито.

Вообще, все они здесь странные. Даже эта домработница. Хотя она вечно цепляется и чем-то недовольна – «положи на место, не трогай, так себя не ведут» – но сразу следом за очередным занудным замечанием может ляпнуть что-нибудь прикольное или даже похвалить. И с едой никогда не жмотится.

А ещё они постоянно расспрашивают. О ней. Как будто им действительно интересно. А кого вообще могут интересовать чужая жизнь, чужие проблемы? Даже просто ради любопытства. Да никого давно уже не беспокоило, разве кроме бабушки, как у Бэллы дела, о чём она думает и, тем более, чего хочет. Но стоило оказаться в столовой и усесться за стол, с нетерпением и предвкушением подтянув к себе тарелку – венские вафли со взбитыми сливками и свежими ягодами на завтрак! охренеть! – как началось:

– А ты чем вообще занимаешься? В школе учишься?

С трудом сдержав желание ткнуть в воздушный крем пальцем, чтобы потом облизать, Бэлла подхватила нож и вилку – не настолько же она тупая, чтобы не уметь пользоваться приборами – отпилила кусочек, повозила его в сливках, чтобы облепили поплотнее, и, прежде чем отправить в рот, с вызовом сообщила:

– Я уже окончила. Ещё в прошлом году. Мне девятнадцать исполнится уже в июле.

– О-о-о! – протянул Дымов с нарочитым уважением. – И что тогда делаешь?

– Пока ничего, – буркнула она, глядя в сторону и заранее предполагая, что услышит в продолжение.

– И как давно длится это «пока»? Почему дальше учиться не пошла?

Вот всё у него просто, как с камерой. Захотелось – купил. Захотелось – пошёл. Куда нравится. Ага, будто её ждут везде с распростёртыми объятиями. И вообще…

– Я не знаю, куда.

Дымов посмотрел без осуждения, скорее, чуть удивлённо и задумчиво-сосредоточенно, предположил:

– Ну чем-то тебе нравится заниматься? – Потом сам же и вспомнил: – Фотографировать же.

– А разве на фотографа где-то учат? – озадачилась Бэлла.

Профессиональная съёмка – это ж не просто на телефон саму себя щёлкать или подруг. Там же столько тонкостей и нюансов. Взять хотя бы освещение.

– Без понятия. – Дымов дёрнул плечами. – Но я и не интересовался. А если бы мне понадобилось, узнал.

– Если курсы… так они все платные, – проворчала Бэлла. – И на хорошую аппаратуру деньги нужны.

Он отхлебнул кофе, уставился, приподняв брови: