– Как будто меня по голове огрели чем-то очень тяжелым. – «Аа, даже говорить больно – отдает в голову». – Что произошло?
– Ты ничего не помнишь? – «ну все, Кармелия совсем скисла».
– Я… подбежала к императору…, он никак на меня не реагировал. А потом обернулся и…
– Халиф видел, как ты к нему прикоснулась, – «еще немного и депрессия Кармелии передастся и мне».
– Он не реагировал, и я дотронулась до его плеча…
– О, Дух мой! Ты понимаешь, что могла погибнуть?! – на повышенных тонах вдруг объявила Кармелия.
– Прошу, не ори так! – голова просто сотрясалась от каждого ее сказанного слова. Я еле подняла глаза на рассерженную женщину и обратила внимание, что все три представительницы женского пола похожи друг на друга.
– Чудо генетики… Бабуль, это твое потомство? – поинтересовалась я, а пожилая женщина, улыбаясь, молча кивнула головой.
– Ты чуть не умерла, понимаешь?! – продолжала истерить Кармелия. Мне стало даже приятно от того, что обо мне так волнуются. – Матушка, она не понимает! – рыкнула она и обиженная выбежала из хижины. А я уставилась на бабулю.
– Что это с ней?
– В ней преобладает Дух Созидания, – спокойно уведомила старушка. Сейчас она сидела без своей конусообразной шляпки и выглядела вполне адекватной. – Чья-либо смерть приносит ей боль. Даже бессмысленно сорванный цветок отбирает ее силы.
– А сорванный со смыслом? – буркнула я с сарказмом, пытаясь перетерпеть головную боль.
– Ты сметливое дитя…. Еще на плоту я попыталась разгадать Духа внутри тебя… Цветок, сорванный для благого дела, во имя любви или для посадки его семян, прибавляет Кармелии силы.
Я постаралась глубоко не задумываться над тем, что сказала бабуля о Духе, которого она попыталась во мне просканировать. А решила разобраться в сути того, что она сказала о цветке.
– А смерть? Разве в смерти человека может пребывать оправданный смысл? – «Ох, моя голова, как же больно!»
– Человек, скончавшийся от старости, от тяжелой болезни – проявления Судьбы. Это не приносит вреда Кармелии. А вот своевольно ушедшие приносят невыносимую душевную и телесную боль.
– Как печально…, – стало жаль ее.
– Прикасаться к императору в полуденный сон запрещено, – начала Хранительница. – Бремя правителя – сон во время полудня. Разум его спит, но тело способно двигаться. Он может отвечать на вопросы и сам прикасаться при желании, но без его воли дотрагиваться запрещено. Это приведет к мгновенной смерти.
– Что вообще делает психически расстроенный человек средь бела дня посреди обычных крестьян на поле? Он ведь император, – недоумевала я.
– Он – покровитель слабых, обиженных и тех, кого покинули надежды. Он вселяет веру, разделяя с ними часть их приобретенной участи. Работа на поле – отдых. Он работает во имя будущего, благополучия и процветания Империи.
– Похвально, – сдалась я и расслабленно устроилась на подушке, от которой пахло ароматной и успокаивающей травой.
– Император был расстроен от произошедшего и крайне удивлен, когда узнал, что ты выжила.
– Я обязательно предоставлю ему свои глубочайшие извинения, – съязвила я. «Тоже мне гуманист…».
– Ты понесешь наказание.
– Что?! Меня чуть не убили, причем дважды, а мне еще и отвечать!? Какая-то неправильная у вас Империя, я Вам скажу!
– Три дня полевых работ, а потом тебе будет дозволено преклонить перед ним голову: таково распоряжение императора, – спокойно, улыбаясь, объявила «старушка дней моих суровых», погладила по голове свою дорогую внучку и направилась к выходу. – Отдыхай, Рада. Завтра Кармелия все тебе покажет.
Подождав пару секунд после ее ухода, Белла поднесла глиняную тарелку со зрелыми персиками. Я же выкатив глаза, все еще смотрела в сторону выхода, не зная, что сказать.
– Вот. Это тебе. Сама набрала, – девочка улыбалась и, не отводя с меня восхищенного взгляда, осталась стоять возле кровати.
– Спасибо, малышка.
– Ты чем-то огорчена? – девочка глядела с таким сожалением и встревоженностью, что сердце сжало, и я попыталась разрядить ситуацию.
– Что ты? Ни капельки…, – возможно, это получилось не так убедительно, но я старалась изо всех сил.
– Не расстраивайся. Наш Император очень хороший. Он и тебя полюбит, вот увидишь, – Белла улыбалась, а мне хотелось плакать. «Все это слишком затянулось. Не хочу к Императору. Хочу домой…».
***
Много ли, мало прошло времени, но я, по всей видимости, уснула и проснулась от того, что меня бодренько растолкала чья-то крепкая рука.
– Бабуля? – я неприлично широко зевнула и с огромным наслаждением растянулась, чувствуя, как кровь заиграла по всему телу, и стало очень хорошо. – Который час?
Бабуля оказалась крепким орешком. «И откуда в ней столько силы? Кажется, на том месте, где она меня ткнула, проявился синяк…».
– Просыпайся, соня! – широко улыбаясь, влетела в хижину не менее бодрая Кармелия. После того, как она вчера обиженная и разгоряченная выбежала из дома, я с ней не пересекалась.
Было приятно видеть этих женщин в приподнятом настроении, но мое тело абсолютно уверенно не желало вставать с теплой и уютной постели.
– Который час? – переспросила я, по инерции разыскивая часы.
Только я подумала о часах, как тут же вспомнила о наручных часах со встроенным чипом, которые дала Аманда. Но на мне их не было. Мгновенная, хрупкая радость сменилась очередным расстройством.
– На часах уже пять! Дети давно встали, а ты еще даже не умылась! – засмеялась Кармелия и подбросила махровую ткань.
– Дети? – поразилась я, и тут же позабыв о часах, обратила внимание на спящую в углу на маленькой кровати с вырезным деревянным изголовьем Беллу. – Хотела надавить на совесть? – догадалась я и улыбнулась Кармелии в ответ.
– Я слукавила. Детям дарована свобода, а вот барышням, которые нарушили правило и получили наказание негоже в это время нежиться в постели, – улыбнулась она снова и последовала к выходу. А я, собрав всю волю в закромное место, все же встала, умылась из глиняного кувшина, тихонечко накрыла Беллу сползшим на край одеяльцем и отправилась навстречу к «новым, чтоб их, приключениям» в Варонара…
В ближайшие пять часов я почувствовала себя истинной лошадью. Для начала Кармелия сопроводила меня до бесконечных грядок с томатами. Я, Халиф и еще парочка крестьян тщательно все полили, так как специалисты ботанического дела Империи считают, что томаты нужно поливать с утра, так как плодоносное растение растет по ночам. Затем нас отправили к апельсиновым плантациям, где мы той же компанией мотыгами дружно обработали приствольные земли.
После, мою безотказную личность сослали к персиковым посадкам, чтобы я с полной ответственностью и серьезностью обошла каждый ствол с проверкой на наличие долгоносиков и других вредителей. И это было действительно волнительно! «А вдруг я упущу момент, а потом эти паразиты размножатся до сумасшедших количеств, и всё – пропали персики. Те, которыми вчера угостила меня Белла оказались просто до невозможности сочными и сладкими! Будет очень обидно, если из-за моей невнимательности пропадет такой качественный урожай».
Как же я обрадовалась появлению Халифа, которого, я надеюсь, сжалившись надо мной, послала в помощь Кармелия. Он постоянно улыбался и скромно хихикал, прикрывая рот ладонями всякий раз, как я вскрикивала от неожиданного приземления на меня либо паука, либо мохнатой гусенички, или когда наткнусь на паутину между деревьями.
Кстати, что касается одежды, то я до сих пор корпела в своей юбке и белой футболке. Белизна футболки оставалась сияющей, несмотря на то, что мне пришлось за прошедшее время пережить. Я поинтересовалась у Кармелии, где можно принять душ, а она объяснила, что бабуля-Хранительница применила ко мне некую магию, что позволяло оставаться чистой. Это шокировало, и вызвало очевидную удивленную реакцию. Но учитывая, что от меня пахло свежестью и чистотой, я постаралась поверить в это и продолжала работать.
Местные усердно трудились, качественно проделывая любую работу. Халиф во время короткого перерыва, когда женщины разлеглись на земле и, глядя в небо стали напевать какие-то народные песни, а мужчины, что отдыхали в стороне, обсуждали что-то свое, принес мне пару мандаринов и воды в глиняном кувшине, за что я была этому юнцу очень благодарна.
Мы лежали на небольшом участке земли, покрытой нежнейшей, зеленой, коротко выкошенной травой. Песни крестьянок состояли из красивых мотивов, которые призывали к борьбе со своими личными пороками и слабостями, и от их прослушивания становилось на душе как-то легко и тепло. Тело гудело от усталости, но в груди билась гордость за саму себя и за проделанную работу.
Вокруг простиралось безграничное поле, поделенное уходящими к горизонту, бесконечными, параллельными друг к другу рядами гречихи и пшена. Близ леса, в котором расположились хижины поселения, возвышались невысокие зеленые холмы, с размещенными на них мукомольными мельницами.